Величественный зал Хобсбурга, освещенный мерцанием множества свечей, был полон напряженных шепотов и приглушенных голосов. Гобелены с дивными символами украшали мраморные стены, а лунный свет проникал сквозь высокие окна, создавая таинственную атмосферу. Слуги и лекари сновали по залу, принося настои и инструменты. Мать, женщина с бледным лицом и безжизненными глазами, лежала на ложе из черного дерева, окруженная заботливыми руками. Если бы не сир Кебрен постоянно дававший ей свое витэ, она давно бы уже погибла. Кебрен, высокий и статный, с черными как смоль волосами и проницательными глазами, несокрушимо стоящий у изголовья, он внимательно наблюдал за процессом рождения младенца что в скором времени был назван как Грендель по его велению. Прошло несколько томительных минут которые казались часами и наконец раздался первый крик новорожденного. Лекари и слуги замерли на мгновение, а затем выдохнули ведь столь долгие роды наконец подошли к концу, Гренделя почти сразу же передали в руки сиру. Сир Кебрен без проявления каких либо эмоций на своем лике сразу же с помощью изменчивости стал исправлять дефекты дитя в виде неровного черепа, не равномерных пропорций лица, заячьей губы и ещё многих других которые развились из-за кровосмешение и изменений внутреннего строения тела на целых поколениях в этой семье. Крики ребенка, полные невыносимой боли разносились по всему поместью. Такие чистые и беспомощные вопли, пробуждали в сердцах всех присутствующих глубокий ужас и отчаяние. Казалось бы, ребенок вот-вот погибнет не выдержав такой боли, но благодаря тому что изверг так же поддерживал его состояние с помощью изменчивости снимая нагрузку с сердца и остальных органов, всё обошлось. В скором времени Кебрен закончил и лишь слегка ухмыльнувшись вернул ребенка матери в руки и сразу же удалился из комнаты.
Грендель провел своё детство в одном из немногих поместий селекционных семейств Цимисхов, которые дожили до тех лет и остались скрытыми от посторонних глаз, а именно в семье Зантоса. С самого раннего возраста Грендель был окружен лишь такими же как он, детьми, связанными с ним родством. Он не знал что такое друзья за пределами этих стен, и его детство было наполнено ощущением особой избранности и замкнутости. Все кто жили в поместье, от слуг и стражников до членов огромного семейства, знали о истинной природе Кебрена и других сиров. Изверги что обитали в этих стенах, были не просто хозяевами, а буквально членами этого семейства и его предками, как раз таки Кебрен являлся пра-пра-пра-пра-пра-дедом Гренделя. Превышающее большинство из жителей поместья даже являлись гулями сиров как и мать Гренделя. Сам по себе особняк находился на территории столицы Хобсбурга - града Нортэ. Его высокие башни и мрачные фасады возвышались над окружающим ландшафтом, создавая впечатление крайне устойчивой крепости. Вокруг него раскинулись обширные сады и густые леса, служившие естественной преградой для посторонних.
На удивление учитывая в каком кругу и обществе обитал Грендель, он был вполне себе обычным парнишей. Как и другие подростки, он был полон энергии и любопытства, но в его жизни были свои особенные причуды и секреты, которых не было у обычных детей. Тот, кто прежде казался далёким, сир Кебрен, вдруг начал всё чаще появляться в его жизни. Это не было чем-то резким, не сопровождалось громкими словами или явными жестами. Сначала это были случайные встречи. В длинных гулких коридорах поместья, освещённых лишь дрожащими свечами, Грендель чувствовал чей-то взгляд, ещё до того как замечал фигуру Кебрена вдалеке. В такие моменты сир Кебрен останавливался лишь на мгновение, кивок, мимолётный взгляд, тонкая улыбка которая не несла тепла, но всё же значила больше чем ничего. Поначалу Грендель не придавал этому значения, но время шло и он стал замечать закономерность. Эти случайные столкновения повторялись вновь и вновь. Иногда сир Кебрен появлялся в библиотеке когда Грендель листал книги, или в покоях матери когда он приходил навестить её. Он мог возникнуть у входа в трапезный зал или в тенях зимнего сада. Грендель не понимал зачем это было нужно. Сир не заговаривал первым, не делал шагов навстречу, но он был рядом. Постепенно эти встречи стали чем-то ожидаемым. Грендель привык чувствовать его присутствие, слышать шаги в тишине, ощущать невидимое давление его взгляда. В редкие моменты когда их взгляды встречались, в груди Гренделя разливалось странное чувство, то ли страх то ли трепет. А затем начались беседы, сир мог задать один единственный вопрос. Он не ждал быстрого ответа, тем самым давая Гренделю время размышлять. Их разговоры были редки, но в каждом ощущалась странная значимость.
Мать начала замечать, что сир Кебрен всё чаще обращает внимание на Гренделя. И в какой-то момент её осенило что пора действовать. Она прекрасно знала, как устроена жизнь и не жизнь в поместье. Если Кебрен потеряет к её сыну интерес, то Гренделя ждёт та же участь что и у неё стать безмолвным слугой или охранником, о которого вытирают ноги не только другие члены семьи, но и сами сиры. С этого момента она начала воспитывать в нём индивидуальность. Старалась пробудить в нём интерес к чему-то большему. То вручала ему кисточки, надеясь пробудить художника. То подсовывала музыкальные инструменты, вдруг он услышит то чего не слышат простые смертные. Но всё это не приживалось. Гренделю была чужда музыка, краски тоже не вызывали отклика. Зато однажды взяв в руки глину, он почувствовал - вот оно. Гончарство стало его отдушиной. Хотя нельзя сказать, что у него был особый талант, не было ни наставников, ни опыта, только он и собственные ошибки. Но в этом и была своя правда. Он учился, падал, поднимался, лепил снова. Его руки начали помнить формы лучше головы. К счастью, мать ещё раньше научила его читать и писать, а также передала всё, что знала сама.
Однажды сир Кебрен случайно услышал, как мать Гренделя разговаривает с сыном в их покоях. Он сразу понял что она вмешивается в их отношения, а это её совершенно не касается. Это вызвало у него ярость, но он не стал ничего предпринимать. Он знал что расплата найдёт её сама. За подобное вмешательство ей вскоре придётся заплатить сполна. С тех пор сир Кебрен стал приходить к Гренделю всё чаще. Ночь за ночью он появлялся в его комнате, наблюдая за юношей. Он узнал о его хобби - гончарстве, и мог часами сидеть молча, с тонкой почти невидимой улыбкой, наблюдая, как тот работает с глиной. Это безмолвное присутствие могло бы напугать кого угодно, но только не Гренделя. С детства он был окружён странностями своей семьи, и Кебрена считал кем-то вроде родича что по сути, было недалеко от правды. Внимание кого-то, кроме матери, ему было приятно. Так прошли многие ночи и Грендель всё глубже погружался в искусство гончарства. Начинал он с простейших форм, глиняной посуды и неуклюжих сосудов, но вскоре он почувствовал, как внутри него растёт и расцветает нечто большее, чем ремесло. Он больше не ограничивал себя рамками практичности своих же творений и позволил рукам следовать вдохновению, отдавшись своему таланту без остатка. Со временем его изделия превратились в фигуры, чаще всего небольших размеров, хотя порой встречались и более внушительные. Первые творения выглядели довольно скованными, без ярко выраженного художественного почерка. Однако Грендель неустанно работал над собой, и его глиняные образы начали обретать характер, силу и индивидуальность. Они становились всё более выразительными, а порой даже устрашающими. Несмотря на это, сир Кебрен находил их удивительно прекрасными и в этом, несомненно, была своя правда. Он понимал, что такой дар не должен оставаться в тени. Поэтому Кебрен предложил начать продавать его работы, дабы понять для себя - не ошибся ли он когда увидел что то в творениях Гренделя, и сам взял на себя всю организацию процесса. Грендель же продолжал творить, фигурку за фигуркой, образ за образом. Тем временем сир Кебрен заметил, как интерес к этим загадочным статуэткам стремительно рос. Покупатели восхищались их мрачной красотой, силой вложенной в каждый изгиб и линию. Слава о его работах разносилась всё шире, и вскоре его произведения стали предметом желания среди высших слоев общества Хобсбурга.
К тому моменту Грендель уже точно знал что посвятит всю свою сознательную жизнь гончарству. Сир Кебрен, наблюдавший за ним с самого начала, не мог не отметить, как с каждой новой работой Грендель становился всё лучше, как росла его техника, как углублялось его понимание формы и образа. Он видел в нём не просто увлечённого смертного, а подлинного мастера, способного создать нечто великое. Однажды сир Кебрен зашёл в ранее пустую комнату особняка, которую отдали Гренделю под мастерскую. Там, среди запаха глины и пыли, он сообщил что через пару месяцев состоится закрытый аукцион, устраиваемый Тореадорами домена, событие что проводится лишь раз в несколько лет. Он предложил Гренделю представить свои работы от имени семьи Зантоса, чтобы не только показать свой талант, но и прославить имя рода. Для Гренделя это было вдохновением. Он воспринял предложение с воодушевлением и начал работать с небывалым усердием. Дни и ночи сливались для него в одно целое временами он почти не спал, полностью отдаваясь творческому процессу. Его мастерская наполнилась новыми фигурами, каждая из которых несла в себе ту мрачную, выразительную силу, что так притягивала взгляды окружающих. Настал день, когда сир Кебрен забрал все подготовленные работы и отправился на аукцион. Это был один из самых ожидаемых моментов года, торжество утончённости где продавались вещи поистине уникальные. Там были и благородные дети морфитов, ещё девственные и чистые, и даже оригинальные страницы из книги Нод, всё что способно возбудить жажду коллекционеров и эстетов. Аукцион проходил великолепно. Все гости были довольны, и атмосфера была насыщена предвкушением. Когда настал черёд семьи Зантоса, сир Кебрен выставил на продажу работы Гренделя. Большинство упырей, хоть и не были сильно удивлены, приняли их с явным интересом. Каждое изделие было быстро выкуплено, и цена за которую их удалось продать, оказалась более чем достойной. По возвращении во владения семьи сир Кебрен рассказал Гренделю о том, как прошёл аукцион, и о том, какую реакцию вызвали его творения. Он верил что не прогадал с талантом того, кого он выбрал своим наследником.
Сир Кебрен с трудом сдерживал волнение. Он знал что день, когда Грендель постигнет дары их клана, неизбежен. И тогда, когда глина уступит место плоти, он сможет создавать нечто поистине великое. Эта мысль завораживала его, не давала покоя, он чувствовал, что обязан сделать всё возможное, чтобы полностью раскрыть талант Гренделя. С этой целью он принял важное решение, работы Гренделя должны быть показаны самому князю Матеушу Чисцеку. Кебрен хотел, чтобы князь увидел, насколько велик потенциал этого молодого творца, и даровал ему право на Объятия. Сир Кебрен не ограничился обычной подготовкой. Он обошёл всех смертных, у кого когда-либо оказывались лучшие произведения Гренделя. Некоторые работы ему удалось выкупить, другие пришлось забирать силой или с применением своей власти. Он считал, что подобные творения недостойны находиться в руках простых смертных. Они принадлежали либо ему, либо другим родичам, способным по достоинству оценить истинное искусство. Когда подготовка завершилась, и всё было готово к показу, Кебрен отобрал лучшие из лучших работ. Те, в которых чувствовался не просто талант, а зов чего-то почти сакрального. Он отправился с ними на приём к князю. Матеуш Чисцек встретил его спокойно. Сир Кебрен, будучи чистильщиком домена, редко просил о чём-либо. Его слово имело вес, а просьбы значение. Когда он заговорил о Гренделе, о его таланте, о возможности принять его в ряды сородичей, князь его внимательно выслушал. И когда взглянул на принесённые работы, ни на мгновение не усомнился в сказанном. Он молча кивнул, давая своё согласие, и отпустил Кебрена обратно. С этого момента всё было решено. Путь Гренделя в бессмертие был одобрен, и вместе с ним, путь в великое искусство мастеров плоти, способное пронести имя семьи Зантоса ещё сквозь века.
В одну из ночей Грендель проснулся от холода. Открыв глаза, он обнаружил, что находится не в своей комнате, а в каком-то темном, подземном помещении. Он ничего не понимал и был охвачен страхом, пока в комнату не вошел сир Кебрен. Грендель почувствовал некоторое облегчение, увидев знакомое лицо, но вопросы продолжали возникать в его голове. Кебрен подошел ближе и в тусклом свете факела его глаза блестели, как у хищника. В следующий момент он оголил свои клыки и не давая Гренделю времени на реакцию, вонзил их в шею юноши. Острая боль пронзила Гренделя и он почувствовал, как его жизнь покидает его тело вместе с кровью. С каждой секундой он становился все слабее, его сознание затуманивалось. Когда Грендель был полностью обескровлен, Изверг отстранился. Он сделал разрез на своей руке и, держа ее над ртом Гренделя, позволил своему витэ стекать в его рот.
Следующие сутки для Гренделя превратились в настоящий кошмар. Его тело,подвергшееся мукам превращения, тряслось и корчилось на холодном каменном полу. Кости казалось ломались, вызывая невыносимую боль. Холодная, вязкая кровь, витэ, текла по его жилам оставляя за собой ощущение мерзости и боли. Он лежал извиваясь и корчась, на полу, пытаясь найти хоть какое-то облегчение. Его кожа становилась бледной и холодной. С каждым мгновением его состояние ухудшалось, внутренности начинали бунтовать пытаясь вырваться наружу. Грендель не мог сдержать приступов рвоты и его тело подчиняясь неведомой силе извергало собственные органы. Рвота начиналась внезапно, захлестывая его горло и вырываясь наружу. Сначала это была кровь, густая и темная, потом куски тканей и органов, которые, казалось распадались на части внутри него. Его желудок выворачивался наизнанку, выплескивая свое содержимое наружу с ужасным звуком. Легкие, словно сдавленные невидимыми руками не могли уловить достаточного количества воздуха и Грендель задыхался в собственных рвотных массах, которые покрывали его тело и заливали пол вокруг. Запах смерти и разложения наполнил помещение, смешиваясь с запахом крови и рвоты. Грендель лежал в этом отвратительном месиве чувствуя как его тело разрушается и перестраивается одновременно. Каждая новая волна боли и рвоты приносила с собой ощущение ужаса и безысходности. Его руки скребли по каменному полу пытаясь найти опору, но все было тщетно. Кожные покровы начинали изменяться, становясь тонкими и почти прозрачными, словно он превращался в хрупкую оболочку, наполненную лишь тьмой. Каждый нерв был обнажен и подвергнут бесконечным пыткам, вызывая у него крики, полные страдания и агонии. Он чувствовал, что его сердце больше не билось вовсе, он отчетливо понимал что больше не является живым, но по какой-то причине мертвец оставался в сознании. Его сознание то уходило в темноту, то возвращалось обратно сталкиваясь с невыносимой реальностью.
Стальная дверь скрипнула открываясь, и впустила приглушённый свет факела. Грендель, с трудом приходящий в себя после мучительного превращения, слабо поднял голову. В проёме стоял сир Кебрен, его высокая фигура казалась ещё более зловещей в колеблющемся пламени. В одной руке он держал факел, а в другой женщину, которая слабо трепыхалась в его железной хватке - его мать. Её лицо было искажено страхом, руки тщетно пытались освободиться. Кебрен же не проявлял ни эмоций, ни усилий, словно держал не живого человека, а ненужную куклу. Затем, без лишних слов он швырнул её вперёд. Женщина тяжело ударилась о каменный пол, вскрикнув от боли, а Грендель едва осознавая происходящее, резко почувствовал запах. Тёплый, живой, зовущий запах крови от своей матери. Дверь с грохотом захлопнулась, и в ту же секунду Грендель ощутил как по его телу пробежала судорога. Жажда накрыла его с головой и превратилась в невыносимую пытку. Его тело двинулось вперёд прежде, чем разум успел осознать это. Женщина вскрикнула, когда он ведомый инстинктами, почти прыгнул на неё. Её спина с глухим звуком ударилась о холодные плиты, а он уже нависал над ней, его пальцы сжимали её плечи, а губы разомкнулись обнажая новообразованные клыки. Но в следующее мгновение что-то внутри него сжалось и он замер. В её глазах был ужас. Она знала, что сейчас её сын, разорвёт её ради утоления своей неестественной жажды. Грендель резко отшатнулся, он упал на пол, а его мать в панике отползла в дальний угол. Её руки дрожали, дыхание сбилось, взгляд метался, не смея задержаться на нём слишком долго.
Грендель сидел в углу, его спина прижалась к холодному камню, а руки вцепились в его собственные волосы, он не понимал что происходит. Он кричал, голос разрывал тишину камеры, эхом отражаясь от стен, но никто не приходил. Его пальцы скользили по камню, царапали его пока ногти не начали ломаться. Он бился головой о стену, словно пытаясь выбить из себя мучительную жажду, но она лишь крепче впивалась в его разум. Кровавые слёзы текли по его щекам, алые капли стекали вниз оставляя багровые полосы. Он встал шатаясь, и бросился к двери, изо всех сил обрушивая на неё удары. Но тело ослабленное после превращения не слушалось его. Его кулаки стучали по холодному металлу, но ничего не происходило, никто не открывал. обессиленный он снова упал в угол закрыв лицо руками, пытаясь заглушить в себе зверя, что просыпался внутри. Но долго это продолжаться не могло. Жажда разрасталась в нём поглощая его сознание, становилась невыносимой пыткой. В какой-то момент он перестал ощущать себя и зверь взял верх. Грендель встал на ноги с нечеловеческой грацией, а затем исчез с места растворившись в движении. Глухой хруст разнесся по камере.
В тот же миг его нога с силой вонзилась в грудную клетку его матери проломив кости, словно они были хрупким стеклом. Женщина не успела даже вскрикнуть и её жизнь оборвалась в одно мгновение. Грендель рухнул на её тело, его пальцы вонзились в плоть разрывая её на клочья. Кровь хлынула из разорванных тканей, покрывая его лицо, стекая по его подбородку. Тёплая кровь скатилась по его языку, заполняя его рот вкусом, который не был похож ни на что из того, что он знал прежде. Это было что-то божественное, что-то что заставило его застонать от наслаждения.
Когда Грендель впервые за свою не жизнь вкусил кровь, его разум прояснился. Осознание содеянного обрушилось на него, словно удар молота по наковальне. Он взревел от ужаса, его крик пронзил тёмное подземелье особняка, наполненное запахом смерти. Дрожащими руками он отпрянул от изувеченного тела своей матери. В этот момент тяжёлая стальная дверь скрипнула, распахиваясь. В камеру вошёл сир Кебрен но он не спешил, его шаги были уверенными полными осознания собственной власти. Подойдя ближе он посмотрел на Гренделя, и в его взгляде не было ни гнева, ни разочарования. А затем он протянул руки и заключил его в объятия. Грендель не двигался, его разум всё ещё шатался на грани. Мир вокруг всё ещё рассыпался на куски, но что-то в присутствии Кебрена заставляло хаос стихнуть. Кебрен воспользовался этим моментом. Его голос был мягким, но в нём звучала властная сила способная проникнуть в самые глубины разума. Он нашёптывал Гренделю новые истины, пронизывая его сознание.
Теперь каждую ночь сир Кебрен проводил со своим птенцом. Не жизнь раскрывала в молодом упыре глубинные, первобытные инстинкты, а с витэ Кебрена в его жилах ему передались дисциплины, Дикость и Изменчивость. Его тело и разум теперь не принадлежали законам природы, их можно было искажать, растягивать, преобразовывать в нечто большее, чем простая смертная оболочка. Под руководством Кебрена они вырезали хижины лесников и охотничьи угодья, так же раз в несколько месяцев появляясь в темных уголках трактов и деревень превращали всяких смертных ходивших там в высушенные оболочки с застывшими в немом крике ртами. Их кожа сморщивалась, глаза проваливались в черепа, а конечности сводило судорогами когда последние капли жизни вытекали в жадные пасти извергов. Но смерть была лишь частью их искусства. Кебрен отбирал лучших из тех, чьи тела могли стать основой для его извращённых творений. Грендель смотрел как его сир методично отрезает когтями жилы и сухожилия, разбирая плоть как гончар разминает глину. Некоторая добыча ещё дышала, ещё осознавала происходящее, но уже не принадлежала себе. Когда они возвращались в особняк, Кебрен не скрывал своей гордости. Он проводил Гренделя по длинным коридорам, ведущим в подземные залы где хранилась его коллекция. Гули-животные вывернутые наизнанку, с лишними ртами которые никогда не смыкались, и глазами разбросанными по телу в хаотичном порядке. Гончие с раздвоенными головами, их тела украшали грубо залепленные плотью шрамы, а лапы заканчивались человеческими пальцами. Изломанные шляхты и огромные конструкции собранные из кусков множества жертв, с десятками рук и ног торчащими под невозможными углами. Их тела пульсировали словно живой организм, но каждая часть принадлежала разным людям, связанным единой болью. Но среди всех этих чудовищ было одно, что привлекло внимание Гренделя больше остальных. Посреди зала возвышалась гигантская конструкция слепленная из множества тел. Вздувшиеся животы, порванные рты, пустые глазницы, смотрящие в никуда. Кожные лоскуты натянуты на костяной каркас, а под слоем слепленных мышц ещё бились сердца, заставляя плоть дёргаться в бесконечной агонии. И среди всего этого ужаса он увидел лицо своей матери. Оно было частью этой мерзкой структуры, но его черты всё ещё оставались узнаваемыми. Её губы застыли в приглушённом крике, из глаз вытекал гной, а кожа местами отмерла оголяя мышцы и кости. Счастливая, детская улыбка озарила его лицо, когда он медленно подошёл к скульптуре. Его пальцы мягко коснулись лица матери, и на инстинктивном уровне он начал изменять её черты, делая их прекраснее. Он разглаживал складки разложения, растягивал мышцы, придавал глазам новый блеск, создавал из неё произведение искусства. Кебрен наблюдал за происходящим с ничем не перебивающей гордостью за своего птенца с которым он был от самого его рождения вплоть до этого прекрасного момента.
Грендель и Кебрен проводили бесчисленные ночи в мрачном уединении, предаваясь своему искусству. Их творения становились всё более изощрёнными, уродливыми и прекрасными одновременно. Они раскраивали тела, переплетали конечности, создавали невозможные конструкции из живой и мёртвой плоти. Они наслаждались тем что делали, превращая каждую смерть в представление, в мучительный спектакль, где жертвы не умирали сразу, а становились частью их скульптур. Они оставляли их без кожи, но с живыми нервами, слепливали воедино, растягивали, изменяли, заставляя стонать и корчиться в неописуемо агонии. Их истинно забавляли страдания смертных, их беспомощность, их тщетные попытки спастись. Но со временем страсть угасла и Грендель начал уставать от однообразия. Каждую ночь он вновь и вновь создавал из тел людей и животных бесформенные кучи плоти. Это был его путь, стремление к совершенству. Он знал что делает всё правильно и не собирался бросать своё дело. Но несмотря на преданность делу, внутри него всё сильнее нарастало желание неких перемен в своей не жизни. Он хотел общения, новых впечатлений, новых лиц. Ведь кроме сира Кебрена и остальных сиров обитавших в особняке семьи Зантоса, он никого не знал. Грендель лишённый привычных развлечений начал искать что-то новое, особняк стал для него темницей, холодной и пустой. Тогда сир Кебрен исполнил его желание и впервые отвел в Элизиум, место где пересекались дороги всех сородичей домена. Сначала он приходил туда из любопытства, не задерживаясь надолго. Но со временем Элизиум затянул его, обволакивая своей атмосферой интриг, власти и скрытой опасности. Грендель тонко вплетался в социальную паутину домена, находил полезные знакомства, изучал своих сородичей, их повадки, их слабости.
Грендель дабы разбавить свой досуг и стать полезным для домена начал принимать поручения от князя Матеуша Чистцека, сенешаля, шерифа и от всех, кому было необходимо чтобы правда исчезала так же быстро, как и тела её носившие. Его работа была незаметна, но бесценна, ведь он превращал хаос в порядок, подчищая за теми, кто не смог сдержать зверя в себе или оказался жертвой очередного витка вампирских интриг. Лучше всего ему удавалось избавляться не просто от улик, а от самой возможности подозрений. Он не просто уничтожал следы, он выстраивал истории в которых убийства либо не существовало вовсе, либо имело совсем иную природу. Никто не мог сказать с уверенностью, что в этом месте когда-то проливалась кровь, а если и мог вскоре забывал об этом навсегда. Чаще всего его работа не сводилась к простому сокрытию тел. Куда важнее было стереть связь между произошедшим и сородичами, Цимисхами, доменом Хобсбурга или Флорским Советом Князей. Всё зависело от обстоятельств, но неизменно одно, после его работы правда навсегда оставалась погребённой. Грендель никогда не спрашивал, зачем всё это делается и кого это в конечном итоге защищает. Он выполнял свою работу безупречно, и этого было достаточно.
Со временем имя Гренделя стало все чаще всплывать в разговорах сородичей, будь то в темных уголках Элизиума или за закрытыми дверями собраний. Он не стремился к признанию, но его работа оказалась слишком полезной, чтобы ее не замечали. Грендель никогда не занимал центрального места среди власть имущих, но его влияние чувствовалось в тенях, где решались судьбы тех кто нарушил законы и традиции. Eго приставили к чистильщику домена, а именно к сиру Кебрену как одного из подручных и приемников, должность что требовала не просто жестокости, но хладнокровного расчета и понимания политики. Под надзором чистильщика ему дали право следить за незаконно обращенными птенцами и слабокровками одиннадцатого и двенадцатого поколений, определять их судьбу, решать кто может остаться, а кто должен исчезнуть без следа если с этим будет согласен сир Кебрен. Это не было бессмысленным уничтожением, а скорее наведением порядка, поддержанием системы, которая существовала задолго до них. Даже многие советники князя, пусть и не говорили об этом вслух, были обязаны Гренделю. Он убирал последствия их ошибок, подчищал следы неудачных интриг и делал то, что никто не хотел брать на себя. Его работа приносила не почести, а влияние, завуалированное но ощутимое. Он знал, что в мире не живых нет ничего важнее своевременно напомнить должникам, кому они обязаны своей тишиной и спокойствием.
В одну из самых обычных ночей Гренделя отправили к Совету Князей Флореса,как и ещё с десяток таких же неонатов в связи с непредвиденными обстоятельствами среди совета. Их прибытие стало символом доверия и укрепления политических связей между Хобсбургом и Советом Князей Флореса, а таланты Гренделя быстро нашли применение в новых условиях. Совет поручал им задания разной сложности, от дипломатических миссий до устранения мятежей и жалких попыток переворотов.
Пока Грендель вместе с другими сородичами из родных ему мест, без устали перемещался с одного конца материка на другой, исполняя приказы Совета, в Хобсбурге произошли значительные перемены и домен вышел из состава Совета Князей Флореса, разорвав прежние обязательства и пересмотрев свои политические позиции. Однако до Гренделя и остальных эта весть дошла слишком поздно. Связь с сиром давно оборвалась, а семья Зантоса некогда казавшаяся прочной опорой, теперь осталась лишь воспоминанием. Без покровителей, без старых связей, он продолжал служить Совету, который не спешил отпускать исполнителя их приказов. Поручение сменяло поручение, у него не было времени на сомнения или размышления. Все что оставалось это следовать приказам и двигаться вперед, не имея возможности оглянуться назад.
Спустя десятилетия службы, наполненной бесконечными поручениями, Грендель наконец остался один. Приказы перестали поступать, и гнетущая тень Совета, казавшаяся вечной, вдруг рассеялась. Свобода, которой он так давно не ощущал, теперь была в его руках. Не желая оставаться в ожидании неизвестного, он направил свой путь в Хобсбург, место которое когда-то называл домом. Ему нужно было увидеть сира, почувствовать знакомую атмосферу, понять, что изменилось за эти годы. Когда особняк наконец показался вдалеке, его встретило гнетущее зрелище. Стены, некогда величественные, теперь покрылись трещинами и запустением, окна зияли черными провалами разбитых рам. Казалось, само время обошло это место стороной, оставив его гнить в вечном запустении. Но внутри все еще теплилась жизнь. В темных оконных проемах дрожали отблески факелов, а изнутри доносились приглушенные звуки. Грендель не замедлил шаг. Переступив порог особняка его ноздри тут же наполнил зловонный смрад гнили, испражнений и застоявшейся крови. Величественное некогда здание превратилось в рассадник разложения и грязи, его стены покрылись жирными пятнами копоти, а деревянные полы, некогда отполированные до блеска, были усеяны грязью, осколками стекла и гниющими останками. Теперь здесь обитала мерзость. По углам, в темных проемах коридоров, копошились полураздетые, исхудавшие тела, некогда бывшие людьми. Их кожа была покрыта язвами и струпьями, пальцы трясущимися клешнями вгрызались в куски сырого мяса, которым уже давно не суждено было двигаться. Кто-то сидел, раскачиваясь вперед и назад, нашептывая что-то бессвязное, кто-то завалившись на пол, истерично смеялся, разрывая ногтями собственную кожу. По всему залу валялись растерзанные останки, мясо обглоданное до костей, внутренности, растянутые по полу, словно кто-то в припадке безумия рисовал ими чудовищные узоры. В дальнем углу, в полумраке, несколько силуэтов навалились на еще теплый труп, с шипением разрывая его в клочья, не то утоляя голод, не то предаваясь иным, более извращенным утехам. Когда-то этот особняк был одним из символов власти и достоинства семьи Зантоса. Теперь же он напоминал огромную, прогнившую падаль, кишащую червями, где человеческое было лишь извращенной пародией на самих себя.
Сначала Гренделя это лишь забавляло. Извращенный разум воспринимал этот кошмар как странную, абсурдную игру. Он неторопливо, с ленивым интересом, прошелся по всему особняку, изучая каждый уголок, каждый зал, заполненный грязью и разложением. От чердака, где среди сломанных балок и трухлявых досок копошились крысы, пожирая раздувшиеся трупы, до подвала, того самого подвала, где когда-то возвышались произведения всех сиров семьи, чудовищные скульптуры из плоти. Теперь здесь не осталось ничего, кроме гор пепла, смешанных с обугленными костями. Это уже было не просто забавой. Интерес Гренделя сменился жаждой узнать истину. Он схватил нескольких наиболее буйных обитателей этого притона, а именно тех, кто еще мог говорить, кто не утратил язык в приступах безумного голода или не погрузился в бесконечную агонию. Они кричали, царапались, визжали, но Грендель лишь усмехался, увлекая их вглубь разрушенного дома, туда, где их крики никто не услышит. Там он начал свою работу. Медленно, методично, с безразличной жестокостью. Он играл с их телами, словно с глиной, испытывая на них то, что когда-то сам изучал под руководством Кебрена, прямо в этом же здании. Он разрывал плоть, вживляя кости в их собственные внутренности, создавая новые, уродливые формы. Он вытягивал их боль, заставляя говорить, рассказывать все, что они знали начиная от того, куда исчезли все сиры, и заканчивая тем что же здесь произошло. Крики наполнили особняк, но он уже давно был пропитан страданием. Грендель работал без спешки, впитывая каждое слово, каждый всхлип, каждую слезу боли. Он уже собирался сломать последнего из них, оставить его жалкое тело разорванным и бесполезным, как вдруг тот, захлебываясь собственной кровью, выкрикнул нечто, что заставило его замереть. Слова урода были обрывочными, наполненными хрипом и булькающими звуками из разорванного горла, но смысл был ясен: особняк стал логовом независимых гулей, что освободились от воли своих хозяев и превратили бывшее величественное место в отвратительную бойню, а еще хуже того в торговый притон, где продавали витэ на черном рынке. Грендель медленно поднял голову, его взгляд скользнул по грязным, облезлым стенам, по трупам, которые еще трепетали в предсмертных судорогах, по ошметкам плоти, что свисали с порванных матрасов. Теперь все это имело еще более отвратительный смысл. Он понял, что оставлять это место в таком виде значит осквернить память о его семье. Он не просто убивал их. Он делал это так, чтобы их тела больше не могли опоганить этот дом своим жалким существованием. Он вгрызался в их плоть, ломал кости, выворачивал суставы, заставляя их гнить заживо, даже пока они еще дышали. Одному он вырвал позвоночник, оставив его корчиться на полу, как выброшенную куклу. Другого он разделал, стаскивая кожу лоскутами, а затем оставив его повиснуть на собственных кишках. Крики заполняли особняк, но никто уже не мог сбежать. Каждый, кто находился внутри, падал под его рукой разорванный, выжженный, искалеченный. Кровь стекала по стенам, пропитывая старый древесный пол, а густая вонь смерти заполняла помещения. Когда последний из них упал, Грендель огляделся, ощущая странное спокойствие. Теперь это место стало настоящей могилой. И он не собирался оставлять его таким. Выходя наружу, он разбросал по залу факелы, наблюдая, как пламя сначала жадно облизывает трупы, затем с аппетитом пожирает сам особняк, заставляя прогнившие стены кричать от жара. Грендель ушел, не оборачиваясь. Он знал, что за ним остается лишь пепел.
Грендель покинул Хобсбург, окончательно закрыв для себя последнюю страницу истории семьи Зантоса. От некогда славного рода, известного среди Цимисхов, остались лишь крохи. Когда-то фамилия "Шантович" была самой популярной среди всего клана, но теперь это было всего лишь эхо прошлого, почти стершегося с лица земли. Однако размышлять об этом времени не было. Вскоре он получил приказ явиться к главе Совета Князей Флореса. Приказ, как всегда был лаконичен, без намека на объяснения или подробности. Не задавая вопросов он отправился на встречу, прекрасно зная, что его судьба давно не принадлежит ему. Величественные залы Совета встретили его все той же холодной надменностью, с которой здесь привыкли принимать тех, кто им служил. Гренделю было поручено отправиться в Заокеанье - неведомый, новый материк, дикий и еще не охваченный влиянием Совета. Его миссия была проста в формулировке, но чудовищно сложна в исполнении, ему было нужно колонизировать земли, взять власть в свои руки и устранить того, кто сейчас там правит. Дипломатия или война, им не важно. Главное, чтобы он выполнил приказ любыми доступными средствами. Он знал, что этот приказ не просто поручение, а завуалированный способ избавиться от него. Десятки лет службы, выполненные поручения, мастерство в хитрости и силе, всё это в итоге привело к тому, что он стал не нужным. Его либо отправляли на верную смерть, либо в ссылку, откуда не ждали возвращения. Совет Князей Флореса не терял ничего, независимо от исхода его миссии. Если он справится - они получат новые владение. Если нет - они даже не вспомнят о его существовании. Он не задал ни одного вопроса, не проявил ни капли сомнения. Просто принял приказ, как принимал все предыдущие и отправился в путь по первой же возможности.
paintings: by Pieter Cornelis Mondriaan
design: by smeyaka (inspired by elanka_'s works)
design: by smeyaka (inspired by elanka_'s works)
Последнее редактирование:
