Биография
Вступление
Злаки необъятных полей Маркараха есть залог существования не только гротдорского алкоголизма, но и целой гильдии, члены которой веками практиковали и оттачивали мастерство пивоварения. Скрытые между хребтов, эти земли — житница гротдорской цивилизации, взрастившая не только целые поколения умельцев-мастеров, но и давшая им необходимое раздолье для их деятельности. Такой простор когда-то был обуздан достойным сыном своего племени Хафином Белокурым, который, несмотря на любовь своего народа к недрам земли, присмотрелся лишь к тоненькой корочке, иной раз называемой почвой. Сегодня бы такого мастера назвали агрономом, но в его век его просто называли отменным земледельцем. Никакой сформированной теории у него не было, однако в его сердце существовало рвение, которое поспособствовало укреплению его экспериментаторской натуры. И, если какие-нибудь рунные мастера пробовали что-то новое со своими технологическими побрякушками, Хафин нашел свое призвание в поиске новых подходов к сельскому хозяйству. Результаты своих полевых исследований он оформил в солидный манускрипт, который ныне существует в формате единичных копий, хранящихся у его потомков. Некоторые из описанных им практик были вредительскими, некоторые имели место быть — в общем, не самый идеальный источник информации, но все же источник, который на протяжении долгого времени являлся опорой для оставленной им грибницы родов.Брутмор — прямой потомок этого гротдорского дельца, и ему тоже бы предстояло спуститься в долину и ухватиться за плуг, однако волны истории не имеют свойство останавливаться, их приливы и отливы имеют свое время. Потомки этого хлебопашца ныне давно не спускались в долины, они обосновались в комфортных городах-крепостях и нашли уют и спокойствие, параллельно занявшись пивоварением. И глава семейства уже не славился своим умением возделывать землю, а своим мастерством заготовить приятное пенное.
Возвращение домой
Приход весны — гроза скованных льдом гор. Теперь обжигающий холод не сможет тиранить фермера и его скотину, теперь дороги вновь оживут, и путники заполонят тракт — теперь наступает живая пора, пора приступить дышать полной грудью и начать плодотворную деятельность. Уверенность в грядущем счастье придавала Брутмору также и известие, недавно полученное из ставки. Он чествовал, чествовал больше чем другие, и многие это замечали. Его праздничному настроению не было конца, и он, хотя до сих пор поправлялся после лихорадки, будто был вновь пышущий здоровьем. Причиной всему этому торжеству жизни послужил лишь один факт: наступает конец военной службы Виноградобородого.Прошло двенадцать лет после того, как в рамках всеобщей воинской повинности его отобрали для прохождения службы на Востоке. Долгая подготовка, длинные марши, бессонные часы на посту — все подходило к концу. Он ожидал вернуться в родную гавань, ожидал встретить мать и отца, которых надо бы крепко обнять и расцеловать. Теперь же настало время его пути домой, время долгого перехода из Иридрина в Маркарах.
Годам его воинской службы предшествовали годы гражданской, которые он провел в гильдии Пивоваров. Брутмору было всего 15, и тогда он был лишь простым подмастерьем, из которого старались выковать настоящего мастера-варщика. Азам его учили различные наставники. Весь технологический процесс он осваивал и через практику, и через теорию. Первые его шедевры были не без ошибок: так он один раз собирался выдерживать эль на фруктах и решил добавить их при вторичной ферментации, пропустив уж слишком много воздуха, и напортачил со слишком высокой температурой. Стало быть, отец и наставники эту мясистую, мыльную гадость пробовать не собирались. С годами, конечно, постепенно он приобрел опыт, да и не мог сын Брунира быть отвратным маркархским пивоваром. Близилось его возвращение. Виноградобородый возвращался как воин, который отдал свой долг не только перед советом, но и перед своей гильдией. Настало время крепко обнять своих друзей и вложить в крепкие объятия надежду на случайную встречу в будущем, а затем произнести: “До скорой встречи, друзья!”
Осталось преодолеть водные просторы. Ему было 70, когда он отправился из дома, а теперь 82-х летний Брутмор возвращался на корабле вместе с другими членами гильдии, которых, по правде говоря, никогда не видел и не знал, но по всем правилам гротдорского приличия и радушия, а именно невозможности не подружиться со своей алкоголической кровушкой, общий язык нашел очень быстро.
…
— А потом я, это, ему говорю, — восклицал разгоряченный Дуври, с грохотом поставивший кружку на стол в кают-компании, — Хер тебе мой, а не дарлинги, сучий ты потрох!— Экая история, да, Дуври-брат, достойно ты тогда помутузил этих имперцев в той лавке, так помутузил, — говорил его товарищ по цеху Бачгин, вытирая стекающее пиво полупромокшей льняной тряпкой, — Благо гильдия вовремя вмешалась, а то бы нас там по кусочкам собирали бы. Нас, собственно, зачем позвали то, дак, это самое...
— Да пивоваренку им нужно было отстроить в этом захудалом городке в Сургосе. Тамошнее пиво, моя борода, его пить сродни помои. Что б они без нас то делали. В общем, если Бач как-то примиряться то мог, то я никак. Ну, бывает, погорячился, мордашечку тому купцу подправил.
Двое товарищей, с которыми Брутмор познакомился уже на судне, порядка полугода назад покинули Дартад после нескольких лет работы и рассказывали о своих похождениях. Они были гордой породой, довольно консервативной и вспыльчивой, и это с ними сыграло большую шутку, особенно когда довелось взаимодействовать с местным управлением и жителями.
— Вообще, повезло, что вмешались наши, но штраф с нас бешеный взяли.
— Сейчас только и работаем, чтоб его оплатить! — молвил Бачгин, чокаясь со своим собратом.
Виноградобородый веселился вместе с ними. Он был любитель отлично отдохнуть, а сейчас, когда он не был скован оковами жесткой армейской дисциплины, этой возможностью пользовался с радостью. Мужчина вникал в истории двух попутчиков, вместе с ними смеялся и затем вместе выпивал. Сейчас был повод для радости в жизни, облегчение, и вместе с этим скоро по собратьям своим Брутмор будет тосковать.
— Даете вы, даете, правда… Безопасно ль там, а?
— С кем судьба сведет, — продолжал Дуври, — Если с местными в передряги встревать не будешь, то все гладко будет. Они ж, как их там, терпят нас.
— Наши братцы на них работают, страну им строят, потому и терпят.
— В точку, Бач, в точку.
— В общем, гнездо не вороши и все нормально будет.
— И должен подметить, что, хотя мы были очень резки в отношении их пива, их алые напитки чудесны. Наши мастера, боюсь, такого вряд ли будут делать, да и если будут делать, то только те, которые там свою жизнь и всадят, — договаривал Дуври.
Высокие пивные кружки из душистого дерева, пропитанные домашним ароматом пшеничного, то и дело наполнялись, пока шел разговор.
Их вояж продолжался. Вечера в кают-компании скрашивали длительное путешествие: гротдоры продолжали рассказывать о своих похождениях, о далеких краях, где они побывали и умудрились чего-нибудь такого натворить, о своих кутежах тоже любили вдаваться в подробности. Веселая компания позволила не задумываться о тяжести морских путешествий. Постепенно на горизонте начинали вырисовываться родные берега, и воспоминания, словно лавина, начинали сходить на мужчину. Он вспоминал золотые поля, вспоминал горные долины, вспоминал и теплые залы, полные тружеников мастерские. Любой гротдорский город — поэзия рабочих. Денно и нощно прикладывают усилия тысячи и тысячи, сливаясь в унисон одним мощным стихийным порывом, и затем же торжественно отмечают конец рабочего дня. Несмотря на то, что частично он уже прочувствовал все это вновь в Иридрине, эти чувства по-настоящему надобно испытать в своем родном городе.
По прибытии в порт товарищество распрощалось: Бачгин отправлялся дальше в Флоревендель вместе с капитаном, Дуври планировал искать новое судно, чтобы добраться до северянских земель, а вот Брутмора ожидала встреча с его родителями. Дорога домой проходила по всем тем местам, которые он давно знал. Каждый колос, каждый тракт, уходящий все дальше и дальше в горы, знакомые южанские хребты — все свидетельствовало о том, что он попал в родной край, в места своих предков и места, которые полюбились ему. Маркарах уже виднелся, и скоро наступит час, когда он войдет в городские ворота, низко поклонится перед отцом и матерью, а затем вместе с семьей и гильдией они отметят его возвращение. Приветствие за приветствием следовали от прохожих, и чем ближе он приближался, тем больше становилось знакомых лиц. Кто-то работал вместе с ним в мастерских во время его становления пивоваром, кто-то был просто из знакомых отца или матери, а кто-то — отголосок из детства, старые знакомые, с которыми ему доводилось играть в самую юную пору. И все же когда настал момент пройти через врата и встретиться с семьей, Брутмор постепенно затаивал дыхание и готовился к роковому часу.
Низкий поклон и объятия, сначала — отец, потом — мать, а уже после — все остальные. Долгожданная встреча и пробивающие, подобные раскату грома, cлова, которые ожидает каждый родитель: “Батюшка и матушка, вернулся”. Прошло двенадцать лет. Действительно, это небольшой срок для существ, способных прожить больше четырех человеческих жизней, однако залы предков полны надгробий героев прошлого, которые на полях сражений жизни клали. Как говорится, долга жизнь, если опасностей никаких нет.
Из горных крепостей в океан
Темный, сырой свод пещер, словно клетка, в своих пределах заточил небольшой гротдорский отряд, сдавливал и принудил перемещаться их одной колонной. Ровный строй, он двигался все глубже и глубже в подземелье, которое, должно быть, не знало сапога уже много лет. Длинный горный коридор вел все и вниз, порой сдавливая еще сильнее группу из двадцати солдат, а затем вновь расширялся, чтобы потом вновь придавить непутевых вояк. Спустя некоторое время небольшой свет: темно-синие отблески с всевозможными переливами. Отряд, сжав оружие в руках и немного сбавив свою скорость, начал постепенно двигаться к источнику, изобличая истинную сущность непонятного света — просторная, широкая пещера, где наконец-то можно было разгуляться среди светящихся грибов и наслаждаться подземными водоемами. Настоящий сын гор, однако, так не подумает, и внимательность его теперь будет прикована к самому тихому звуку, к любому дальнему мерцанию, ко всякому входу и выходу, который ведет из такого пространства. Командир Эрги Седобородый, стоявший во главе построения, начал медленно выводить своих людей в пещеру и занимать позиции.
— Становись! Две шеренги! Копья вперед! Ликвидаторы, огнеплевы наготовь! Стройся! — раздавался и пробирал всю пещеру, звонким эхом отдавая, громогласный голос старого командира.
— Командир, движение впереди, прямо у воды, — прокричал ликвидатор Зурги, один из важнейших специалистов, ныне приписанных к отряду.
— Готовсь к бою!
С другого конца пещеры, отрезанного водной гладью и соединенного с своеобразным островком, на котором организовались гротдоры, постепенно все громче и громче становился шум и клацанье тварей, сосредоточенных в темноте. Через некоторое время показались первые гады, разъяренно двигавшиеся в сторону заплутавших солдат.
— Квазикроты! Стан-ись в круг! Ну-ка, поднажмите, — непоколебимый ветеран продолжал раздавать указания, — Ликвидаторы, в центр. Братцы, закройте их щитами и дайте пространство. Подпалим этих чертей!
Пещера колебалась то от надвигающегося шума толпы квазикротов, двигавшихся в их сторону, то от криков, а затем уже боевых кличей слаженной команды гротдоров. Двадцать солдат сформировали непробиваемый панцирь из щитов, оставив лишь небольшие дырки для ликвидаторов, расположившихся в своеобразном глазе бури вместе с командиром. Брутмор стоял фронтом на надвигающуюся армаду тварей и через небольшую расщелину между щитами видел этот ужас любого рудокопа. Многие из них были уже полноценными воителями. Да, изначально они не были солдатами, но годы с их наставником-хранителем Эрги приобщили их к военному искусству, воспитали в них духовную силу, чтобы бороться с любым, кто решил посягнуть на спокойствие их родного края. Командир был отцом, тем, на кого они всегда были готовы положиться и кого они безответно любили. Действительно Брутмора и остальных одолевал страх, действительно страшно было спускаться в пещеры каждый раз и не знать, что тебя ждет и что в очередной раз выпадет на их долю. Все боялись за свою жизнь, но, когда наступал момент крепко взяться за свое копье и услышать зов их “полевого отца”, эти чувства улетучивались. Страх был: он был у Брутмора, Зурги или кого-нибудь еще — но его не существовало внутри фаланги, панциря или другого построения. Они были вымуштрованные до предела и были способны в минуты боя организоваться и стать единым организмом. Единственная задача — сохранить подобный настрой, не дать волю сомнению, иначе все рухнет, как карточный домик. С падающим духом неизбежно ждало падение всех.
Битва началась. Через отверстия лились струи пламени, не позволяющие подземникам подобраться близко к построению. Иной раз, не имея другого выхода, создания закапывались под землю и старались застать строй врасплох. Сильные удары-рывки создавали бреши, пробивали крепкий круг, который, хотя и успевал закрыть и восстановиться, постепенно начинал уставать. А тем временем пещера полыхала. Некогда темное, лишь освещенное светом грибов владение существ, теперь приобрело все оттенки красного. В свете можно было разглядеть огромную армаду подступающих квазикротов. Седовласый командир мог повелевать духом войска до того момента, пока его бравые солдаты не будут истощены, а заканчивающиеся запасы смеси для их огнеплюев знаменовали, что скоро им придется тяжко.
— Еще смесей! Давай топливо! — в разъяренном порыве кричал своим товарищам-ликвидаторам Зурги, — Где еще?! Куда ты, мать иридринская, подевал все наши запасы?!
— Нету их, нету, во имя предков. Все истратили! — раздавался ответ второго ликвидатора, запасы которого тоже были истощены.
— Борода, нас скоро задавят. Командуй, эдак, сейчас, а то мы квазикротских херов здесь не оберемся, — скрипя зубами и продолжая жечь из огнеплюя, выкрикивал яростный ликвидатор.
Дрожь постепенно охватывала обороняющихся солдат. Первыми из строя выбывали те, кого мощные удары кротов достигали уже не первый раз. Таких двоих, уже в этот раз еле стоявших на ногах, вновь выбил мощный удар к мокрой, покрытой слизью стене. За них сразу взялись ловкие чудовища, которые утащили их по подземным лазам в свое логово на другой берег. Оставленная дыра в строю позволила другому созданию вдарить по сердцу построения, и одним ловким движением, пока Эрги не сумел сообразить, один из ликвидаторов был пробит на месте длинной рукой твари.
— Строй! Реорганизоваться! Начать движение в сторону выхода!
Отступление началось. Длинный бой истощил несчастную братию, которая теперь, стараясь удержать построение, стремилась вновь оказаться в длинном коридоре и отправиться обратно в известные им шахты. Пока они отходили, их ряды редели. Каждый пройденный шаг — шанс потерять товарища. “Святые праотцы, дайте нам силы”, — проносится в голове не только Брутмора, но и всех остальных. Это дикая смесь отчаяния, желания выжить, превозмогания, сожаления, страха и ненависти, проявляющаяся в безжалостном движении обратно в свои пещеры, с прохождением каждой отметки которой терялся не только собрат по оружию, но и часть самого разума. К моменту, когда отряд начал движение по длинным коридорам, пройденный путь был залит гротдорской кровью, кровью которая отпечаталась не только на их латах и бородах, но и в их сознании. Восемь сынов Загорья ушло в тот день, восемь теперь должны были лечь в залы к предкам, и их история будет запечатлена в камне. Вылазка, которая состоялась в тот день, спонтанна. Она не была каким-то великим планом, какой-то великой миссией — только исполнением долга. Гарнизонная служба, она не должна была увенчаться этим. В своем желании проследовать за пропавшей группой шахтеров они чуть не проследовали в загробную жизнь. Выживших навсегда скрепило произошедшее: общая трагедия стала объектом единения для членов отряда. На их долю выпадали разные приключения: единожды они повстречались с партизанским отрядом Дхарши, часто вступали в схватки с квазикротами, иной раз искали непутевых заплутавших шахтеров — работы было полно. И каждый спуск мог забрать жизнь товарища, и смириться с этим было всегда тяжело. Это был не первый шок, который он испытал, когда кто-то почил с ним рядом, однако такие вещи имеют свойство накапливаться. Такие сны приходили к нему часто после возвращения домой. В своем сознании он до сих пор остался где-то там, в туннелях и пещерах со своими братьями. И, пока он пребывал в Загорье, его это медленно убивало, и единственное, что его могло спасти — огонь его мечты.
...
— Припоминаешь полечко? — лукавствовал отец, — А ведь здесь когда-то все началось.
В одеждах с латунной каймой на небольшом валуне стояла коренастая, крепкая фигура. В чертах его лица прослеживалось целых 213 зим, которые он провел на этом свете: постепенно появлялись морщины под гнетом пышной гротдорской шевелюры и бороды, где уже основывает свое царство седина. Своей рукой он указывал на отшиб, удаленный от основных полей и дорог, на отшиб, который когда-то принялся возделывать его сын.
Они вместе направились к этому небольшому кусочку земли, расположенному на южном склоне. Лучи солнца освещали небольшие грядки, наделяли своим живительным светом культуры. И казалось, что, несмотря на двенадцатилетний натиск сорняков и паразитов, все таки кое-что уцелело.
— Ума не приложу, как всему этому удалось продержаться, — пробубнил удивленный Брутмор, подбираясь к засаженным рядам вместе с отцом, — Озимые, будто их кто-то осенью умудрился посадить.
— Уцелело б еще меньше, если бы я к этому руку не приложил.
Сквозь тишину этих мест, песнь которой периодически прерывалась шорохом травы, пронеслось тихое, благодарное слово, выскочившее из уст Виноградобородого: “Батя…”. Связь отца и сына была крепка: они были поистине родными душами, которым довелось разделить между собой и идеи, и тяжести судьбы. И в огороде своего сына он видел то будущее, которое когда-то у него забрала его семья, его предназначение, как он считал, дарованное еще его праотцом Хафином. Настоящий алкоголь начинает свой путь из земли — таких идей придерживался Брунир и, когда он проходил такой же путь подмастерья, сам был мастер ведения подсобного хозяйство. Члену благородного и зажиточного пивоварского рода, обладателю столь почитаемой профессии в обществе гротдоров, пачкать свои руки таким грязным делом было заготовлено лишь одно — анафема. Отцовская история со своим огородом закончилась так же быстро, как и терпение деда и матери, настоящих чопорных гильдийцев. Воспрепятствовать рвению своего сына Брунир не мог: он сам когда-то был таким же юнцом, который жил идеей начинать свой путь из земли . Своя виноградная лоза, свои колосья пшена, свой ячмень, свой солод — все это разжигало огонь детства в зрелом возрасте. Еще в детские годы мальчика, когда Брутмор только начинал проявлять интерес к земле, отец достал старую копию манускрипта, давным-давно завалявшегося в кладовой. По ним и он вновь учился обрабатывать землю и приобщал своего воспитанника к хозяйству.
Семя, которое было давным-давно посажено предком, сначала проросло в глубинах души наследника из семейства избирательных пивоваров, а затем расцвело и ныне благоухает в том, кого не стыдно назвать истинным сыном Хафина. Брутмор — отличный пивовар, его мастерство — результат упорного самосовершенствования и наставлений умелых знатоков этого ремесла, его профессия — отчеканенное положение в обществе, социальный заказ, положение, которое было предназначено ему с момента, когда он вылез из утроба матери. Его близость к земледелию — зов предков, настоящее призвание, невидимая рука, которая вела тогда к раскрытию истинного потенциала. Порой, когда ему доводилось воспользоваться свободным временем, тогда еще юнец проводил его с землепашцами гильдии ремесленников и был частью их уклада жизни. Части манускрипта, дарованные ему от отца, тоже прибавляли знаний, хотя, конечно, иногда ложных. Этот небольшой участок земли, который чахнул после ухода Виноградобородого на службу, стал местом, где юноша мог взяться за совершенствование этого тайного ремесла: сорок лет упорного труда, вложенных в эту никчемную, как раньше казалось, грязь, превратили этот огород в островок плодородия и благоухания. Сколько раз он бежал к ремесленникам и, везя телегу, пытался смириться с отвратной вонью навоза, сколько раз он перепробовал сажать разные культуры, которые то не приживались, то съедались паразитами, то вообще становились жертвами забредших животных. Это был долгий путь становления настоящим хлебопашцем, но путь, который он прошел, путь, по окончании которого он предстал перед маленьким гротдорским садом, дарившем достойный урожай, который он пускал в производство отменного маркархского пива.
Пиво было не единственным, чем баловался гротдор. Помимо ячменя, пшена и хмеля, которые нашли свое прибежище в хозяйстве, красовались уже давно сгнившие опоры под виноград. Для желудка местных жителей его вино было достойным, но если кому-нибудь приходилось пробовать что-нибудь из Флоревенделя или Дартада, то осознать гадкость этого продукта было легко. Брутмор пытался воспроизвести технологии из стран по ту сторону океана, но гильдийные материалы — теория, а настоящих виноделов, которые имели обширный опыт в этой деятельности, было мало. Единственным источником вдохновения и новых попыток воспроизвести какой-нибудь рецепт служили гильдийные образцы. Еще ассистировали и товарищи по цеху, побывавшие на другом берегу и пробовавшие местные напитки, которые сразу подмечали, что его продукт, мягко говоря, паршивый. Одержимость кровавым напитком стала второй пассией, которая захватило его внимание до отбытия на Восток. И грезы о великом путешествии на Запад до сих пор пребывали в его голове.
Ветер запевал свою песню и проносился между хребтов, продолжая силой своей украшать причудливыми скульптурами вековые горы. Вихрем он спускался в долины и поднимал за собой травяное полотно, с которого ручьем стекала утренняя роса. В этих девственных местах двое мужчин, накрыв старый стол куском холщовой ткани, подготовили место к обеденной трапезе.
— Давай, ставь настойку, сейчас горлышко промочим и дальше пойдем, — раздавался кряхтящий голос отца, разместившегося на табурете.
Брутмор достал пару медных кружек из походной сумки и, виртуозно вскрыв бутылки, заполонил живительные сосуды. Он поправил свое платье и засучил рукава. Его рука подняла напиток.
— За славу нашего народа.
— За твою славу в первую очередь.
Глухой стук дерева прозвенел и двое оперативно осушили душистую настойку до дна. Заготовленная вяленая рыба была подана к столу сыном. В горной тишине он сочли хорошей идеей дальше продолжить свой разговор. Они вспоминали события былых лет и постепенно приближались к той теме, обсудить которую Брутмор жаждал уже давно.
— Сидим мы с тобой сейчас, и вот думаю... Как хорошо нашим, кто смог в Дартад или куда-нибудь еще выбраться, — тихо поговаривал Брунир, — Чудные города, другие народы.
— Так ты ж там не бывал, отец, почем тебе знать, каково там?
— И? Мне теперь что-ли без воображалки сидеть? Ну, по крайней мере, ты мне когда-нибудь сможешь это рассказать. О том, как живут далеко-далеко. Поучишься тому, чего хотел. Обретешь бесценный опыт.
— Все бы хорошо, да что с матерью делать? Я то обеими руками за, чтобы грызть гранит науки, а м...
— Старуха моя, надеюсь, потерпит. Я еще бодрствую... Живу... А тебе жить надо. Ты еще до своего отбытия сетовал, что вино все не то. И что? Много у нас тут дартадских или флорендских виноделов, которые, как ты говорил, все тебе расскажут и покажут? Смех и смрад, моя борода.
— А что подумает мать, ты, случаем, не задумывался?
— Ничего. Это моя забота. Ты здесь чахнуть будешь и биться из-за того, что свои желания не реализовал. Она поревет, это правда, но в глубине души она то тоже знает, что тебе наступает пора восвояси из дома. Сам все проходил, сам все знаю. Я подам прошение и точно тебе Дартад не гарантирую, да куда-нибудь тебя да отправят. Тебе они в такой услуге не откажут, а мне так точно.
Тяжелые, морщинистые веки Брунира наполовину закрывали глаза, и, несмотря на этот барьер, было видно, что очи его полны огня. Он был настоящий отец: счастье сына превалировало над всем остальным, и ему хватало силы разлучиться на века со своим отпрыском, если это бы значило, что оставшиеся его годы будут светлыми.
— Ладно, нечего тут простираться. Давай-ка, помоги мне собрать все… Пора в путь-дорогу, — приподнявшись, закряхтел старик и скинул кружку в походную сумку.
Их путь обратно был без происшествий. По каменным улицам Маркараха они следовали, пока не добрались до своего дома, спрятанного за торговыми рядами. Дом был не из скромных, конечно, за исключением какого-нибудь хорошего вида, да в гротдорской цитадели такое — большая редкость. Мать Брутмора Эйна приводила хозяйство в порядок, работая в поте лица, и к приходу своих ненасытных мужиков подготовила стол. Спустя месяц после возвращения их сына жизнь в доме постепенно начинала возвращаться к старому: мужчины отправлялись работать в пивоварных залах, мать разрешала домашние вопросы, вечером все собирались вместе, чтобы отметить окончание рабочего дня — настоящая гротдорская идиллия.
Спокойствия в жизни Брутмора до сих пор не было. Кошмары, подступающие к нему во сне, неустанно напоминали о событиях его службы и всех неудачах. Порой они останавливались и в очередной раз начинали рушить сознание солдата. Верно, он в Загорье — он солдат. И в ночи он возвращался на поле боя, а днем думал, что очередная битва скоро наступит, что стену в мастерской пробьет квазикрот и что ему вновь надо будет взяться за копье. Единственное, что его могло успокоить — его виноделие, которое никоим образом не прогрессировало. Эйфория после возвращения домой прекратилась. С каждым месяцем он черствел. И, если известие о его возвращении обратно в мирную жизнь его частично оживило, новая новость должна была начать спасительную главу в его жизни.
Десять лет, проведенных в родном городе, стали периодом страшного застоя в жизни Брутмора. Это уже не был здоровый и радостный Виноградобородый, спешивший рассказать о своих новшествах в хозяйстве или алкоголе, а ворчливый разжиревший мужик, проводивший все свободное время не в своем палисаднике, а в кабаках. Он деградировал и физически, и психологически, и от окончательного падения его спасали родители, которые с состраданием отнеслись к своему сыну. Из творца, который находил любовь в своем деле, он превратился в машину, выполняющую заказы без энтузиазма. Его апатия не могла отнять у него одного — верность гильдийному долгу. Это была своеобразная сублимация, попытка представить свою службу гильдии равноценной службе в строю.
И, когда наконец на других берегах кто-то заимел потребность в гротдорском мастере, к порогу дома пришел гильдийный представитель вместе с письмом из управления.
“Почтенный гильдийный варщик Брутмор Виноградобородый, сын Брунира и Эйны, спешим вас оповестить, что открылся заморский контракт на услуги эксперта в вашей области и что ваша кандидатура была рекомендована заказчику. Подробнее узнать о деталях вы можете через отправленного вам представителя. За вами оставляется право отказаться,” — читалось в письме. Долгожданный представитель, долгожданное письмо — возвращение тех счастливых мыслей, появление билета из Загорья в новую землю. Представитель изложил все максимально детально: вельможа из Флоревенделя искал гротдорского специалиста, который будет работать при его хозяйстве и учить местных мужиков. Контракт оформлялся на двадцать лет, и, хотя платили за него намного меньше, чем за какие-нибудь инженерные работы в Дартаде, это была отличная возможность, за которую не ухватиться было бы величайшей ошибкой. Это то, чего жаждал бойкий Брутмор.
Скажем, если бы Эйна не видела десятилетнего тлена, который пришлось вынести ее сыну, она, как и опасался мужчина, была бы категорически против его отправления на Запад. Мать видела на протяжении долгого времени лишь постепенно угасающий осколок мальчика, и теперь, когда на ее порог пришла госпожа-надежда, она не могла отказать, даже если ей это было трудно, своему сыну в прощании с отчим домом. В общем, горького расставания не состоялось. Лились тихие слезы, но скорее это были слезы радости, потому что теперь их сын мог переродиться и начать все с чистого листа.
Его отправление в дорогу пришлось и на отправление других людей. Кто-то отправлялся служить, кто-то отправлялся, как Брутмор, работать за границей — у многих был повод для радости. Достойная пьянка выпала на тот вечер, и отец, и сын, и мать весело провели в компании доброго гротдорского народа. И если бы кто-нибудь подошел и сказал Брутмору, что это будет последний вечер, который он проведет в окружении знакомого ему народа и своих родителей, то скорее всего путешествия, в которое он должен был отправиться уже на следующий день, не смогло состояться.
Флорес ждет
Следуя из Загорья в Флоревендель, Брутмора удивляло, как их предки когда-то смогли совершать такие длинные морские переходы. Да, дорога из Иридрина в Маркарах была длинна, но это были не такие расстояния, которые ему нужно было преодолеть на торговом судне. Ждало длинное путешествие, которое проведет их по портам береговых эйфиров и покажет чудеса Сарихадунхъорских портов, доведет до раздольных краев Алаоты и, наконец, выведет к берегам Флоренда.
Останавливаясь в портах, он, разгрузив товар с корабля вместе с командой, любовался незнакомыми краями. И одновременно он впервые вступал в контакт с людьми, по крайней мере теми, кто мог что-нибудь сказать на его родном гротдорском. В те времена он не мог ничего дельного вывести о великих людских царствах. Их культура казалась ему чужда и странна. Окажись ты в другом государстве, так все переменилось. Разница между гордым манфусом и величавым феодалом Флорции была ясна, как день. А между тем, пользуясь возможностью, он перечитывал манускрипт своего предка, а точнее собранную по частям копию, которую передал ему его отец перед отплытием. Дополнять труд праотца — идея, которая постепенно приходила за время своего плавания. Он знал, что скорее всего сможет внести свою лепту, заручившись поддержкой в виде знаний, которые таились на другом континенте.
Единственные знания, которые присутствовали в голове у Брутмора о иностранных землях, начинались с алкоголя и им же заканчивались. Например, он мог подробно изложить о различных популярных настойках, сортах вина и прочих вкусностей из Дартада, но попроси его поподробнее рассказать о культуре или религии этих мест, так вся его осведомленность переставала существовать. И провинция Брегдеф, где он собирался провести ближайшие двадцать лет, ему ничего не говорила, кроме, конечно, достойного терруара — излюбленного слова, которое было оставлено без перевода в одной из флорских книг. Естественно, когда он сошел с судна и очутился в провинции, где каждый второй был остроухий, его поразило смятение, непонимание и страх. Нет, он представлял, что они возможно и жили в Флоревенделе, но не в таком большом количестве.
Ближайшие двадцать лет он должен был провести под крылом небольшого землевладельца, барона Антуана Жана-Батиста де Бофремона. Он был человеком своего хозяйства, которое, хотя и было мало в сравнении с окружавшими его владениями, изобиловало и даровало его роду благосостояние, которому многие бы позавидовали. Мерилом успеха для него всегда являлась изобретательность и прагматичность, а потому он всегда был горазд на новшества в управлении своих владений. Земля его была прибежищем для двух крестьянских семейств, по 6 и 8 человек, и небольшого пчеловодческого хозяйства, которым занимался вдовец. Виноградник прилегал к помещичьему дому и был святыней Бофремонов, местом, где все члены дворянского рода то и дело управлялись. Была и злосчастная пивоварня, где предстояло работать Брутмору. Не сказать, что Антуан был великий любитель крестьян. Он просто понимал, что тиранией большей выгоды не извлечь из горстки людей. и видел смысл в достойном сосуществовании. Неподалеку был приход пастора Жака Руссо, местного священника, с которым волей-неволей связала судьба гротдора. Пивовар был большим вложением для семейства. Старая, недавно отремонтированная пивоварня требовала работников и барон Бофремон подумывал нанять нескольких рекомендованных ему людей, но специалист из Загорья, несмотря на свою цену, работал и продуктивнее, так и еще отбивал свою стоимость, потому и был запрос на такой кадр.
Языковой барьер — первостепенная проблема, которая проявилась при самом первом знакомстве. Флоревендельский язык был чужд Брутмору за исключением дюжины слов, которые он когда-то еще приспособил в свой лексикон и то коверкал. Радушный прием, заготовленный семьей, был наполнен неловкостью, разбавить которую было поручено известному Бачгину, уже давно работавшему в Флоревенделе. Их встреча вновь не была чем-то преднамеренным или организованным: общество гротдоров и так малочисленно за рубежом, а тут Иполло, морфитский центр Флоревенделя, в котором бородачей не сыскать. Надо признать, что обои о том, что они виделись раньше, совершенно не помнили, и оно понятно, ведь с тех пор что молодой, что старый видоизменились и прибавили в весе. С ним первое время, когда удавалось выбираться в город, изучал язык Виноградобородый с невероятной тяжестью.
Так началась его жизнь в этих краях. Одинокая. Спокойная. Полная возможности возвратиться к своему изначальному ремеслу. Пока он не знал языка, он не мог вскрыть все потаенные секреты виноделия, однако с каждым месяцем такая возможность приближалась и приближалась. Брутмор наблюдал за виноделами, порой, когда было время, сам ошивался и смотрел, что да как было организовано у чудного людского народа. Некоторые ошибки вырисовывались сразу. Так, например, его легендарный промах — применять те же дрожжи, что и для пива, из-за чего получался тот слишком сладкий фруктовый вкус, неподобающий сухому вину.
Семь лет понадобилось, чтобы гротдор начал приспосабливаться к укладу жизни в брегдефской глубинке. С этим, конечно, ассистировало накапливающееся знание местного языка, теперь позволявшее ближе подобраться и к семейству, и к местным обитателям. Приоткрывался он тогда больше местному пастору Жаку Руссо, который часто бывал во владениях Бофремонов. Не сказать, что первое время их разговоры заходили о Флоренде и спиритуалистичном: они говорили о совершенно простых темах, бытовых, и порой делились своим жизненным опытом. И, пока развивались их взаимоотношения, укреплялось и их доверие между собой. Гротдор не любил философствовать, а точнее не был предрасположен к этому. Все его мировоззрение строилось вокруг своих сил, с помощью которых он может преобразовывать окружающий мир. Сын гор ответственен сам за себя, у него нет возможности возложить ее на плечи сверхестественного существа. Все реже к Брутмору приходили воспоминания времен его службы, однако они до сих пор еще жалили огнем. На самом то деле виноватых не было в том, что кто-то из его товарищей погиб, ведь такова жизнь. И все же это гложило его по сей день, и в разговорах с Жаком он находил возможность открыто проговориться. Посему он через некоторое время стал посещать приходскую церковь, а затем и вовсе, как казалось окружающим, стал последователем западного Флорендства.
В церкви Брутмор находил успокоение. Это было крепкое сообщество, куда после рабочего дня он мог отправиться и разгрузиться. Для него это был единственный способ взаимодействовать с духовной сферой своей жизни, ранее не существовавшей. Он уже не был в коммуне или отряде, где все были связаны крепкой связью. Теперь же религиозная община стала заменой и, пока потребность в коммуне существовала, он активно участвовал в жизни церкви. Трудно сказать, что гротдор полностью очеловечился. В нем все еще особняком стояли гротдорские идеи, крепость которых не уходила. Виноградобородый был общинным существом, коллективным, жить в одиночку ему было невозможно. И в некотором смысле он тосковал по Загорью, но очутись среди диаспоры, так такая потребность сразу пропадала.
Жизнь его была полна прогресса. Он то и дело либо помогал по хозяйству, либо благодаря помощи и наставлениям своего патрона изучал технологию виноделия. Пивоварня приносила свой доход, сам Брутмор накапливал средства. Проводил он и огромное количество времени среди крестьянского народа, который стал приоткрываться ему. Брутмор любил их простоту. Среди их празднеств он чувствовал себя, как дома. Это был трудолюбивый народ, а честный труд Виноградобородый уважал больше всего. С ним они делились опытом в земледелии, он же делился своей экспертизой — общение их было чуть не постоянно.
Двадцать лет пролетело незаметно. Барон Антуан и пастор Жак отправились в мир иной, а дела во владениях постепенно менялись. Потомки землевладельца предпочли город деревне и, выбив для себя нормальную сумму, продали соседям остатки земли. Брутмор перебрался в Иполло к Бачгину, где продолжил работать вместе с приятелем и самосовершенствоваться в изготовлении кровавого напитка.
Исход и земля обетованная
Прибежищем для варщика Флоревендель будет являться только на протяжении 34 лет, за которые он одновременно и влюбится в людской народ, и найдет достаточно почвы для разногласий, чтобы задуматься о своем возвращении на родину. Действительно, спустя такой промежуток времени нужно было задаться вопросом: “Теперь, когда я преуспел в виноделии, не стоило бы мне собрать все мои вещи и вернуться в край родной?”. Было что-то романтическое, что звало его обратно, были и родители, которые остались там, однако смирились с отплытием их родной крови.Если бы Брутмор был тем же самым гротдором, который когда-то покинул родину ради достижения совершенства в материальном, то он бы возвратился сразу же по достижении своих целей и, загрузившись на корабль, трепетно ожидал встречи с горными залами Маркараха. Ему нравился дух его народа, его песнь, его красота и непоколебимость, и все таки он знал, что там он не найдет того, что ему показали на душистых просторах Брегдефа и прочих флорских земель. Прекрасен человек тем, что он склонял свою голову перед великим, стремился достигать высот, умаляя себя перед своим патроном и чтя его заповеди. Ему нравилась эта сторона людского мира и он находил в ней ту духовность, которую Виноградобородый никогда бы не познал, если бы судьба не привела его в этот святой край и не познакомила с Жаком. Между тем, он видел и очернение этого великого духа, преобладающего в людском народе. Преклонение перед царями и феодалами не нашло место в сердце свободолюбивого гротдора. Он находил великое вдохновение в жизни во Флоренде, но не считал, что ему нужны медиаторы в общении со своим господом, и не почитал церковь. Брутмор оказался меж двух миров, где его идеи не могли прижиться. И он не мог оставаться ни в Флоревенделе, ни отправляться обратно в Загорье. C Бачгином они расходили уже во многом. Старый гротдор то и дело комментировал походы мужчины в церковь, досаждал, что скоро его от флоревендельского мужика отличить будет невозможно. Руссо, конечно, многое показал и приобщил к вере мужчину. Без духовного наставника приходилось теперь потруднее, однако, как считал Брутмор, настоящий верующий сам услышит зов Флоренда и откликнется.
Решение, которое он должен был скоро предпринять, выпало на то время, когда мореплаватели стали возвращаться из Предела и сообщать об этом континенте. Это был тот путь, который нужно было избрать. Вооружившись своим гротдорским духом и человеческой верой, отправиться в неизведанное, в землю обетованную, где наконец-то удастся построить что-нибудь новое, что будет соответствовать соединенному миру Виноградобородого. В пользу этого решение говорило и почитание предков, которые когда-то бороздили моря и сами вышли до земли, где он ныне пребывал. Это был зов веры и зов праотцов, зов, кричавший, что настало время отправиться дальше и показать силу потомков Хафина.
По окончании жизни в Флоревенделе он накопился опыта, который теперь нужно было как-то приспособить, и в Заокеанье он теплит надежду, что положит начало новому хозяйству, где место свое найдет свободная вера во Флоренда и где будет литься рабочая гротдорская песнь. С проданных пожитков и состояния, накопленного за двадцать лет работы, начинает свой путь гротдор на дальние берега вместе с остальными, кто отправляется туда в поисках лучшей жизни.
Имена, прозвища и прочее:
Брутмор Виноградобородый
OOC Ник:
H8rmit
Раса персонажа:
Гротдор
Возраст:
126
Внешний вид:
Рыжие переплетенные грубые волосы, постепенно переходящие в пышную ухоженную бороду, украшают голову пышущего здоровьем гротдора. Он — мужчина в расцвете сил, обладатель густых бровей, которые, как только чрево его наполняется алкоголем, сразу приобретают радушный облик. Небольшое пивное пузо спрятано под его одеждами, выглаженными и приведенными в порядок. И, хотя толстокож в области живота и щеки его полны, этот гротдор может похвастаться достойной силой, спрятанной под этим жиром.
Характер:
Жизнерадостная личность, отягощенная грузом своих воспоминаний. Он любит вдаваться в пляс, любит хорошую компанию и льющийся эль в трактире, который он может разделить со своими товарищами. Пусть дело зайдет о военном ремесле, то, конечно, его легко выбить из колеи. О службе он редко говорит и держит дистанцию со всем, что может вытащить наружу неприятные моменты. подробнее
Несвойственный для своего народа, глубоко верующий гротдор, он является верным последователям веры во Флоренда, но именно веры. Его гротдорская натура не признает ни церковных чинов, ни величавых феодалов. Пасторы, стало быть, для него являются единственным исключением, однако приоритет все равно имеет верующий со своим личном взаимоотношением с господом.
Терпеть не может одиночество. Он — общинник, который никуда не может без социального взаимодействия. Ему всегда нужен кто-нибудь под боком, с кем бы он поговорить. Гротдорская культура все равно в нем бьет ключом, и отказываться от нее он не собирается. Свое имя носит с гордостью и не допускает его коверканий.
Таланты, сильные стороны:
Отличная физическая подготовка — результат регулярного труда и в мастерских, и в поле. Брутмор вынослив и здоров, энергичен, всегда готов с утра до ночи работать и куда-нибудь себя приспособить.
Знаток фермерского дела и алковарного. К организации сельскохозяйственной деятельности подходит методично и с большой ответственностью, называя это дело великой наукой.
Товарищество — основа взаимоотношений. Он верен тем, кто оказал ему помощь, он всегда исполняет заказы и следует своей клятве. Нарушить братство, построенное с кем-то, немыслимо, и это применимо в обратную сторону.
Слабости, проблемы, уязвимости:
Хотя он когда-то неплохо орудовал копьем, дотронуться до оружия вновь он не смеет, да и за много лет без практики навык был растерян. Воспоминания о службе лишь приносят ему страдания.
Алкоголизм — губитель, от которого, учитывая предрасположенность мужчины и профессию, он никогда не может сбежать. Для него это способ забыться и повеселиться, запить старое горе.
Привычки:
До сих пор, хотя уже давно живет среди людей, предпочитает разговаривать на родном языке и вести записи на нем. Это проявляется даже в религиозной сфере, когда с утра он прочитает молитву Флоренду на гротдорском.
За гигиеной следит постоянно: свои волосы он вычищает трепетно каждый раз, когда представляется возможность. Очищение своего тела — главный ритуал, который может происходить через каждые два-три дня. Одежду по возможности меняет. Чистоплотность свою он глубоко ценит.
Мечты, желания, цели:
Великий труд Хафина должен быть приведен в порядок и переработан. Если его праотец начал эту книгу, то теперь настало время его потомку закончить это дельце.
Начать тихую жизнь со своим винным хозяйством на новой земле. В спокойствии растить свой виноград, совершенствоваться и наслаждаться жизнью.
Языки
Родной язык — гротдорский с региональным оттенком Маркараха, также может и говорить с иридринским.
Второй язык — флоревендельский, его брегдефская вариация. Владеет в совершенстве.
Последнее редактирование:
