Детство(0-20 лет)
Элион родился в городе, где знания почитались наравне с благородным происхождением. Его отец, Луциан д’Арквель, был инженером королевских верфей Плойо — человеком строгим, с руками, исчерченными занозами и чернилами. Мать, Виктория д’Арквель, не занималась ремеслом, но была из тех морфитских аристократок, что видели смысл жизни в просвещении. Она собирала редкие трактаты по астрономии и механике, а в их доме постоянно толпились дети соседских дворян — Виктория учила их основам геометрии, навигации и даже стихосложения, считая, что истинный ум должен быть универсальным.
Элион с детства впитывал эту жажду знаний. В пять лет он уже знал названия всех частей корабля — мать развлекала его, рисуя паруса и шпангоуты на пергаменте. В семь — начал помогать отцу в мастерской, подбирая обрезки дерева для моделей. Луциан не баловал сына: если Элион ошибался в расчетах, заставлял переделывать всё с нуля.
Но больше всего мальчика манило море. Он мог часами сидеть на скалах, наблюдая, как волны бьются о борт королевских галер. В его голове рождались фантазии: вот он, величайший кораблестроитель Мэр-Васса, чьи суда бороздят все океаны, а сам он стоит на палубе гигантского флагмана, покоряя неизведанные земли…
Мечты остались мечтами. В двенадцать лет он впервые попал на настоящую верфь — и реальность ударила его, как штормовой ветер. Корабли не рождались по мановению руки — каждый брус, каждый гвоздь требовал расчётов, усилий и времени. Но именно тогда в нём проснулось упрямство. Он решил: станет не «императором морей», а тем, кто дарит им крылья.
К двадцати годам Элион уже знал наизусть все трактаты по судостроению из семейной библиотеки, а его модели кораблей побеждали на ученических состязаниях. Отец гордо называл его «мой наследник».
Элион родился в городе, где знания почитались наравне с благородным происхождением. Его отец, Луциан д’Арквель, был инженером королевских верфей Плойо — человеком строгим, с руками, исчерченными занозами и чернилами. Мать, Виктория д’Арквель, не занималась ремеслом, но была из тех морфитских аристократок, что видели смысл жизни в просвещении. Она собирала редкие трактаты по астрономии и механике, а в их доме постоянно толпились дети соседских дворян — Виктория учила их основам геометрии, навигации и даже стихосложения, считая, что истинный ум должен быть универсальным.
Элион с детства впитывал эту жажду знаний. В пять лет он уже знал названия всех частей корабля — мать развлекала его, рисуя паруса и шпангоуты на пергаменте. В семь — начал помогать отцу в мастерской, подбирая обрезки дерева для моделей. Луциан не баловал сына: если Элион ошибался в расчетах, заставлял переделывать всё с нуля.
Но больше всего мальчика манило море. Он мог часами сидеть на скалах, наблюдая, как волны бьются о борт королевских галер. В его голове рождались фантазии: вот он, величайший кораблестроитель Мэр-Васса, чьи суда бороздят все океаны, а сам он стоит на палубе гигантского флагмана, покоряя неизведанные земли…
Мечты остались мечтами. В двенадцать лет он впервые попал на настоящую верфь — и реальность ударила его, как штормовой ветер. Корабли не рождались по мановению руки — каждый брус, каждый гвоздь требовал расчётов, усилий и времени. Но именно тогда в нём проснулось упрямство. Он решил: станет не «императором морей», а тем, кто дарит им крылья.
К двадцати годам Элион уже знал наизусть все трактаты по судостроению из семейной библиотеки, а его модели кораблей побеждали на ученических состязаниях. Отец гордо называл его «мой наследник».
Обучение в Моноклеанском Университете (20–40 лет)
Элион д’Арквель поступил в Моноклеанский Университет в двадцать лет, пройдя жесточайший отбор — три дня испытаний, где он безупречно решил задачи по расчёту водоизмещения, собрал модель когга к с подвижными рулями и выстоял на диспуте перед насмешливыми взглядами знатных сокурсников. Университет стал для него не храмом знаний, а кузницей, где каждый день начинался до рассвета с переписывания испорченных чернилами расчётов и заканчивался лишь когда пальцы немели от работы с деревянными циркулями и свинцовыми линейками. Он превзошёл всех в искусстве корабельной геометрии, составляя собственные таблицы устойчивости корпусов, пока другие зубрили устаревшие трактаты. Его страстью стали инновации — криволинейные шпангоуты для скорости, система сменных парусов для штормов, усовершенствованные рулевые петли, прообраз будущих румпельных систем. Преподаватели морщились при его дерзких предложениях, но не могли отрицать — его расчёты работали.
Сокурсники делились на тех, кто безнадёжно списывал у него, тех, кто завидовал, и тех немногих, кто понимал его одержимость. Лишь Ториан дель Монте, морфит из семьи судоремонтников, стал ему настоящим другом — вместе они пробирались в запретные архивы адмиралтейства, изучая чертежи военных галер. Но университет преподал Элиону и горький урок. Лираниэль Вейн, дочь советника Палаты Донов, с её умом и насмешливой улыбкой, казалась ему равной. Он дарил ей исправленные звёздные карты, объяснял принципы усовершенствованного лага, но её смех был снисходительным. «Ты гений, д’Арквель, — сказала она однажды, — но ты никогда не будешь своим среди нас». Когда он увидел её с сыном декана, пустоголовым щёголем, не умевшим отличить компас от циркуля, в его душе что-то надломилось. Письма сгорели в камине, а вместе с ними — наивные мечты.
На выпускном проекте он представил «Штормовой Клинок» — военный корабль для Угарных вод с узким, как кинжал, корпусом, трёхъярусными парусами и съёмными баллистами. Декан назвал это бредом, но адмиралтейство потребовало чертежи для экспериментальной верфи в Патоме. Окончив университет с отличием, но без «золотого знака» , Элион отверг предложение Ториана бежать во Флорэвендель. «Мои корабли будут плавать под флагом Мэр-Васса», — заявил он. В его мастерской уже лежали наброски нового проекта — возможно, того самого, что изменит историю мореплавания.
Похищение Дартом Вейдером
Элион д’Арквель только что закончил Моноклеанский Университет, когда его мир перевернулся в один миг. В небе над Мэр-Вассом появилась чёрная трещина, из которой вырвался исполинский «Звёздный Разрушитель», затмивший солнце. Прежде чем он успел понять что происходит, отряд штурмовиков оглушил его шоковыми гранатами. Очнулся он уже в металлических кандалах на борту чужого корабля, где перед ним предстал сам Дарт Вейдер. Тёмный Лорд почувствовал в этом примитивном корабеле необычайный потенциал и приказал доставить его в Имперскую академию кораблестроения на Корусанте.
Первые дни в академии стали для Элиона унизительным откровением. Всё, что он знал о кораблестроении — дубовые шпангоуты, льняные паруса, ручные расчёты — оказалось детскими сказками перед технологиями Империи. Гипердвигатели, турболазерные батареи, дроиды-инженеры — всё это казалось ему магией. Его поместили в холодные казармы академии, где неудачи карались электрошоком, а успехи не приносили похвалы. Первые три года он чувствовал себя последним глупцом, едва понимая основы космической инженерии.
Но упрямство морфита взяло верх. К пятому году обучения он уже разбирался в гидравлике орбитальных доков, где корабли ремонтировались в невесомости. Титан его родного мира оказался хрупким как стекло по сравнению с аугановыми сплавами Империи. Он научился программировать дроидов-сварщиков, хотя их бинарная речь поначалу сводила его с ума. К десятому году его перевели в проектный отдел «Квадра», где он участвовал в модернизации TIE-истребителей. Именно там он разработал новую схему охлаждения лазеров, которую даже циничные имперские инженеры сочли гениальной.
Последние пять лет обучения прошли на верфи Фонда, где строились «Звёздные Разрушители». Здесь Элион осознал истинный масштаб Империи — его родной Мэр-Васс был пылинкой в сравнении с этой мощью. Он участвовал в создании «Палача» — корабля, способного стереть с лица планеты целый город. Но чем больше он узнавал, тем сильнее ненавидел себя. Его «Штормовой Клинок» теперь казался утлой лодчонкой, а его знания использовались для порабощения миров.
Когда на пятнадцатом году ему поручили устранить слабое место в новом «Супер-Разрушителе», Элион стоял перед выбором: продолжать служить Империи или найти способ сбежать. В его голове уже зрели обрывки плана — может быть через контрабандистов Хаттов, может через тайные коридоры космической станции. Но одно он знал точно: если ему суждено вернуться домой, он привезёт с собой знания, которые навсегда изменят кораблестроение его мира.
Сокурсники делились на тех, кто безнадёжно списывал у него, тех, кто завидовал, и тех немногих, кто понимал его одержимость. Лишь Ториан дель Монте, морфит из семьи судоремонтников, стал ему настоящим другом — вместе они пробирались в запретные архивы адмиралтейства, изучая чертежи военных галер. Но университет преподал Элиону и горький урок. Лираниэль Вейн, дочь советника Палаты Донов, с её умом и насмешливой улыбкой, казалась ему равной. Он дарил ей исправленные звёздные карты, объяснял принципы усовершенствованного лага, но её смех был снисходительным. «Ты гений, д’Арквель, — сказала она однажды, — но ты никогда не будешь своим среди нас». Когда он увидел её с сыном декана, пустоголовым щёголем, не умевшим отличить компас от циркуля, в его душе что-то надломилось. Письма сгорели в камине, а вместе с ними — наивные мечты.
На выпускном проекте он представил «Штормовой Клинок» — военный корабль для Угарных вод с узким, как кинжал, корпусом, трёхъярусными парусами и съёмными баллистами. Декан назвал это бредом, но адмиралтейство потребовало чертежи для экспериментальной верфи в Патоме. Окончив университет с отличием, но без «золотого знака» , Элион отверг предложение Ториана бежать во Флорэвендель. «Мои корабли будут плавать под флагом Мэр-Васса», — заявил он. В его мастерской уже лежали наброски нового проекта — возможно, того самого, что изменит историю мореплавания.
Похищение Дартом Вейдером
Элион д’Арквель только что закончил Моноклеанский Университет, когда его мир перевернулся в один миг. В небе над Мэр-Вассом появилась чёрная трещина, из которой вырвался исполинский «Звёздный Разрушитель», затмивший солнце. Прежде чем он успел понять что происходит, отряд штурмовиков оглушил его шоковыми гранатами. Очнулся он уже в металлических кандалах на борту чужого корабля, где перед ним предстал сам Дарт Вейдер. Тёмный Лорд почувствовал в этом примитивном корабеле необычайный потенциал и приказал доставить его в Имперскую академию кораблестроения на Корусанте.
Первые дни в академии стали для Элиона унизительным откровением. Всё, что он знал о кораблестроении — дубовые шпангоуты, льняные паруса, ручные расчёты — оказалось детскими сказками перед технологиями Империи. Гипердвигатели, турболазерные батареи, дроиды-инженеры — всё это казалось ему магией. Его поместили в холодные казармы академии, где неудачи карались электрошоком, а успехи не приносили похвалы. Первые три года он чувствовал себя последним глупцом, едва понимая основы космической инженерии.
Но упрямство морфита взяло верх. К пятому году обучения он уже разбирался в гидравлике орбитальных доков, где корабли ремонтировались в невесомости. Титан его родного мира оказался хрупким как стекло по сравнению с аугановыми сплавами Империи. Он научился программировать дроидов-сварщиков, хотя их бинарная речь поначалу сводила его с ума. К десятому году его перевели в проектный отдел «Квадра», где он участвовал в модернизации TIE-истребителей. Именно там он разработал новую схему охлаждения лазеров, которую даже циничные имперские инженеры сочли гениальной.
Последние пять лет обучения прошли на верфи Фонда, где строились «Звёздные Разрушители». Здесь Элион осознал истинный масштаб Империи — его родной Мэр-Васс был пылинкой в сравнении с этой мощью. Он участвовал в создании «Палача» — корабля, способного стереть с лица планеты целый город. Но чем больше он узнавал, тем сильнее ненавидел себя. Его «Штормовой Клинок» теперь казался утлой лодчонкой, а его знания использовались для порабощения миров.
Когда на пятнадцатом году ему поручили устранить слабое место в новом «Супер-Разрушителе», Элион стоял перед выбором: продолжать служить Империи или найти способ сбежать. В его голове уже зрели обрывки плана — может быть через контрабандистов Хаттов, может через тайные коридоры космической станции. Но одно он знал точно: если ему суждено вернуться домой, он привезёт с собой знания, которые навсегда изменят кораблестроение его мира.
Человек-паук: Возвращение домой
Элион д’Арквель украдкой пробрался в ангар имперской орбитальной верфи, его длинные пальцы дрожали, когда он вводил код доступа в бортовой компьютер небольшого разведывательного корабля типа «Скаут-Т4». Имперские технологии теперь казались ему знакомыми, как когда-то деревянные шпангоуты на верфях Мэр-Васса. Он быстро перепрограммировал гипердвигатель, зная, что у него есть всего несколько минут до очередного обхода дроидов-охранников.
Корабль взревел, вырываясь из доков, когда сирены уже начали выть. Но погони не последовало — кто стал бы гнаться за одним маленьким судном, когда в галактике бушевала война? Элион ввёл координаты родной системы, но что-то пошло не так. Возможно, это было вмешательство тех самых аномалий, о которых шептались в кабаках дальних станций. Гиперпространственный прыжок сорвался, и корабль выбросило в реальное пространство прямо над мрачным, окутанным туманом материком, известным как Предел.
Системы корабля бешено мигали, предупреждая о критических повреждениях. Элион изо всех сил пытался выровнять падение, но «Скаут» содрогнулся от удара о верхушки древних, неестественно высоких деревьев и рухнул в густые заросли.
Когда он очнулся, то понял, что находится в совершенно другом мире. Воздух был густым, наполненным запахами незнакомых растений и чем-то ещё — чем-то, что заставляло кожу слегка покалывать. Вдали слышались странные звуки, не принадлежащие ни одному известному ему животному.
Корабль лежал на боку, его корпус был изуродован, но основные системы, включая имперский навигационный компьютер, уцелели. Элион понимал, что даже с этими технологиями он не сможет покинуть Предел в ближайшее время — аномалии пространства, судя по всему, блокировали любые попытки выхода на орбиту.
Он достал из обломков имперский бластер и несколько инструментов, зная, что в этом мире они могут стоить целое состояние. Где-то здесь, в этих туманных землях, жили люди — или то, что когда-то было людьми. Варварские царства, потерянные цивилизации, авантюристы и изгнанники.
Элион д’Арквель, некогда великий корабел Мэр-Васса, затем пленник Галактической Империи, теперь стоял на пороге новой жизни. Он не знал, что ждёт его в этих землях, но одно было ясно — назад пути не было.
Корабль взревел, вырываясь из доков, когда сирены уже начали выть. Но погони не последовало — кто стал бы гнаться за одним маленьким судном, когда в галактике бушевала война? Элион ввёл координаты родной системы, но что-то пошло не так. Возможно, это было вмешательство тех самых аномалий, о которых шептались в кабаках дальних станций. Гиперпространственный прыжок сорвался, и корабль выбросило в реальное пространство прямо над мрачным, окутанным туманом материком, известным как Предел.
Системы корабля бешено мигали, предупреждая о критических повреждениях. Элион изо всех сил пытался выровнять падение, но «Скаут» содрогнулся от удара о верхушки древних, неестественно высоких деревьев и рухнул в густые заросли.
Когда он очнулся, то понял, что находится в совершенно другом мире. Воздух был густым, наполненным запахами незнакомых растений и чем-то ещё — чем-то, что заставляло кожу слегка покалывать. Вдали слышались странные звуки, не принадлежащие ни одному известному ему животному.
Корабль лежал на боку, его корпус был изуродован, но основные системы, включая имперский навигационный компьютер, уцелели. Элион понимал, что даже с этими технологиями он не сможет покинуть Предел в ближайшее время — аномалии пространства, судя по всему, блокировали любые попытки выхода на орбиту.
Он достал из обломков имперский бластер и несколько инструментов, зная, что в этом мире они могут стоить целое состояние. Где-то здесь, в этих туманных землях, жили люди — или то, что когда-то было людьми. Варварские царства, потерянные цивилизации, авантюристы и изгнанники.
Элион д’Арквель, некогда великий корабел Мэр-Васса, затем пленник Галактической Империи, теперь стоял на пороге новой жизни. Он не знал, что ждёт его в этих землях, но одно было ясно — назад пути не было.
.