1. Имя/прозвища: Калевро Осукайнен "Пройдоха"
2. Раса: человек
3. Возраст: 40
4. Народность: Остфар
5. Внешность:
6.Характер: Калевро — персонаж неординарный, со сломанными и весьма странными моральными устоями. Всеобщая жестокость мира ему безразлична, ведь будучи конфортной личностью тот сам подстраивается под окружающую действительность, частенько утоляя своё горе в бутылке. Ситуацию спасает творчество в виде искуссного выполнения гравировок, что подталкивают, как казалось, обычного кмета на глубокие метафизические рамзлыления. Впрочем, всё равно озарение в таких моментах появляется в основном лишь в состоянии опьянения. Большую часть своего характера Осукайнен перенял от своего "мастера", переняв, конечно же, в большей степени отрцитальеные черты.
7. Сильные стороны:
+ Способность к искусству, к неординарному подходу к решению задач, что позволяет выкорабкываться из тяжёлых ситуаций... весьма своеобразными путями
+ Хладнокровие в связи с частично поломанной психикой. Иными словами: не побаится поднять клинок даже на деревенскую бабу.
+ Талант к гравироке и изготовлению всяких всячин.
8. Слабые стороны:
+ Алкоголизм, посему при каждой выпитой кружке вероятность проснуться без пару зубов многократно увеличивается. А также душевные терзания из-за предательства своего наставника
+ Низкие моральные ценности, из-за чего представление о классическом "плохо-хорошо" может разниться с привычными трактовками
+ Плохие навыки к дипломатии. Стоит учитывать, что Калевро лишь сын кузнеца и разбойник, хоть и бывший.
9. Вера: Западное Флоревендство
10. ООС ник: ostfar_bdish
11. Языки:
+Остфарский(письмо и речь) +Амани(письмо и речь)
12.Цели:
+ Служить Барону!
+ Как минимум превзойти своего мастера в деле гравироки и инженерии
+ Открыть кузнечную лавку имени Рунгара Рыжего на территории Хакмарри
Быстрые реки, веками оттачивающие тяжёлые груды камней, образуя извилистые водные тропы, что тянутся куда-то в непонятное далёко; Огромные горные плато, что похожи на пни древних исполинских древ; Такие же "исполинские" ветра, что сносят с ног хрупкого путника, и тот летит в с горного плато в те самые быстрые реки, а после бьётся головой об отточенные водой груды камней. Впрочем, разнообразие Остфара сводится к однообразию конкретных губерний. Отчего видеть одни и те же виды в одном регионе становится тошно. Особенности края предполагают обильную рыболовлю и кузнечное дело. Поохотиться на оленей или выследить лося здесь будет сложно, ведь нога может подвернуться и бывалый охотник, и "зелёный" кмет покатится вниз, ломая все возможные кости.Такое краткое описание Кхосуина — одной из губерний Остфара. Полвимаки — одна из многочисленных и непримечательных деревень, что, как принято, находится вблизи с лесом, с рекой, с трактом, что ведёт в другую деревню, затем в другую, а затем и в град, образуя торговую цепь, паутину. Отдалённое поселение на грани того, что люди отзываются о нём, как о забытым Флорэнде месте. Хоть и торговцы часто проходят около него, но оставаться здесь мало кто захочет. Местный рихтарж как год спился и проводит с приходским недосотником в постоянном полупьяном состоянии в корчме, балбесы крутятся вокруг да около, иногда ухищряясь различными весёлыми проделками. Но как же жить, выжить в подобном месте и как, собственно, жители деревушки это делали? Конечно, сельским хозяйством в условиях Кхосуина заниматься было как минимум глупо, посему люди ловили рыбу, иногда ходили на охоту (в основном, ломая кости) и занимались торговлей. И так как жить здесь особо никто и не хотел, то торговый ассортимент был таким же скудным: кузничная, корчма, мельница, лесопилка. Хоть и большинство верило во Флорэнда, но в поселении не было ни одной церквушки. Если бы губернатор проезжал мимо этого чуда остфарского села, то он бы скромно закрылся рукой, чтобы забыть, не видеть такого срама.
Юный Калевро честь имел родиться в семье кузнеца, что давало какие-то... небольшие плюсы в доходе. Отец его был здоровенный мужик, будто бы голыми руками способный сжать голову медведя в лепёшку, а после добротно подпитаться его внутренностями. Мать же - стойкая баба, что могла отвадить бы всех мужиков лезть к кому непоподя. Ковать приходилось самые разные колхозные инструменты: лопаты, мотыги, ножи, охотничьи тесаки да стрелы — весь уровень кузнеца в этой дыре. Мать занималась хозяйством, уборкой, отрубанием курицам голов. В общем, всем тем, чем полагалось хорошей жене. С самых ранних лет было трудно, как и всем остальным. Детские ручки работать учились не так быстро, поэтому место было упрёкам и отцовским подзатыльникам. А рука у него была тяжёлая, голова болела долго. Помимо простых задач принеси-подай были и другие: "сходи мне за холодным пивом". И мальчик отправлялся корчму, где получал крепкую ослиную мочу, что называли пивом, относил отцу и получал подзатыльник, ведь к этому моменту холодным оно уже не было. Помогать по дому тоже приходилось. Мать была крепкой женщиной, но приучить сына к повиновению, к труду было необходимо. Она то и учила его остфарскому. И, конечно же, учила плохо, посему на протяжении многих годов испытывались трудности.Вопреки суровому воспитанию большее влияние оказала неправильная компания, в которую Осукайнен попал в возрасте 10 лет. "Деревенская шпана" — единственные слова, которыми можно описать компанию из Святоши, Плута и Глыбы. Глыба — местный мальчик-великан, что вырос достаточно крупным, но Флорэнд не одарил его мозгами, будто бы молотом ударил по голове при рождении. Плут — худощавый, горбатый и крайне хитрый парень. И святоша, чьё прозвище мало кто знал к чему относится (видимо, сам себе придумал) выступал в роли главаря местного сборища уродов. А сам Калевро получил кличку "Пройдоха". На самом деле никто особо не знал значения этого слова, лишь услышав его из пьяных уст местного кмета, что украл у мертвеца булаву и гордо называл себя "сотником". Изначально Пройдоха и его весёлая компания занимались самыми различными делами: закидывали дом мельника навозом и страдали прочими шалостям. Время шло, делать было всё также нечего. Мальчишки переросли в мальчишек побольше, лишь поменяв рост и массу. Калевро всё также не бросал кузнечное дело под упрёками отца. Посему в возрасте 16 лет он спокойно ковал гвозди и ножи. Хорошего воспитания у них не было, как и правильно сложенных норм морали. Поэтому в таком...раннем возрасте компания пошла по крайне острому и тёмному пути... воровству. Плут наловчился к отмычкам, которые, конечно, своровал у случайного путника. Святоша поумнел, был уж более головастым, Глыба...просто стал больше и сильнее, а Пройдоха научился производить те самые отмычки. В общем, был он слегка бесполезен. Воровать начали юные разбойники с сараев, которые так-то не часто запирали и что-то хранили. Перешли к карманным кражам. Обычно воровали у "приезжих". Красть у своих было затеей идиотской, но однажды Святоше стукнуло в голову небывало гениальная идея: ограбить самого рихтаржа. Стоит ли говорить, что это была весьма опрометчивая затея и это добром не кончится? Стоит — добром не кончилось.
Ночь. Охающий Плут. Задумчивое "эээ" Глыбы. "Курва, Пройдоха, давай ещё!" — рявкнул Святоша полушёпотом, стоя над Плутом, что пыхтел над замком. Пройдоха, залетав в ночном небе, не сразу заметил, как его руку нехило так дёргают. "Окно?" — промычал Глыба, указывая толстым пальцем в сторону маленького окошка. "Идиот, туда только раз уж твоя мамаша пролезет" — ответил Пройдоха, наконец прощупав отмычку да перекинув её Плуту. Тот уже хотел рявкнуть на своих незамысловатых товарищей, что явно мешали трудному делу взлома. Но вдруг что-то звякнуло. Плут театрально воздвинул руки к небесам, будто бы крикнет благодарствия Флорэнду. Дверь открылась. Глыба уже довольный бы зашёл внутрь, как его остановила длань Святоши. Главарь зашёл первым, за ним и остальные. Всё было просто, Плут и Святоша направились бы в сторону спальни рихтаржа, остальные два героя - к комнате, что служила складом. Открыв дверь, Калевро оказался прямо в самом меду! Открыв дверь, Калевро увидел ничего стоящего: продовольствие и ... продовольствие. "Этот идиот последние брэ пропил?!" — от досады сказал парень. "Зато вкусно, м-м-м" — ответил переросток, успевая сразу при входе ухватиться за яблоко. И пока Пройдоха возмущался сам себе, а напарник довольный уплетал яблоко, как нож в спину вонзились громкие возгласы, самые различные ругательства — всё пошло не по плану. Глыба с ноги вышиб дверь, хотя в этом необходимости никакой не было. Пройдоха же схватился за нож, который он сам сковал и не отдал отцу на продажу. Побои были жестоки, Плут уже кривился на земле, Сввятоша получал добротные удары по лицу. Мужик откинув в сторону Святошу, уже было направился на Осукайнена, как вдруг сам парень на него накинулся, всадив нож в грудь. Потом ещё...ещё...ещё. Тяжёлая длань ударила по морде, отчего Пройдоха чуть ли не упал. Мужчина взвыл, делая нелепые шаги назад, прижимая своими руками пару дырок в своей груди. Глупо икнув, свалился на скамью, а точнее споткнулся о неё, оказавшись теперь в сидячем положении. Кровь мелкими и периодическими потоками сочилась через рот, смешивалась со слюной, когда он пытался откашляться. Крики и стоны превратились в тихое, глухое хлюпанье. Руки свалились вниз, изредка дёргаясь в конвульсиях. Глаза бешено смотрели по сторонам. Но, как казалось Пройдохе, взгляд в большей степени предназначался конкретно ему. Вскоре дом опустел, как и кошель мертвеца.Кто-то, проснувшись от протяжных криков, лениво махнул рукой и продолжил спать. Кто-то, ругаясь про себя, поднялся и направился позевать, посмотреть, что за чертовщина творится у соседского дома. К этому моменту вся четвёрка исчезла. Исчезла не только из дома, исчезла вовсе из деревни. Выследить "разбойников" в столь гнилом месте было бы не сложно. Особенно, когда добрая часть компании была испачкана в крови. Зная, насколько жесток остфарец бывает к преступникам, зная, что смерть поджидает за углом родной халупы, оставаться ни Святоша, ни кто-либо другой не хотел. Впрочем, их особо никто и никогда не любил. Провианта, сворованного у убитого, хватило бы не на столь долгое время, как и монет.
Лагерь был...нехилым, что следовало ожидать от группы разбойников. Казалось, что эта была целая армия, хоть и на самом деле отряд насчитывал в себе лишь 30 человек. Конечно, лагерь находился глубоко в лесах Никхона, куда добраться было уже серьёзной задачей. Каллот сатурит — так называли себя бандиты — представляло из себя достаточно крупную разбойничью группировку на территории Остфара, что наводила ужас на её губернии. Конечно, каждый губернатор прекрасно знал о существовании этих отбросов, посему за каждую голову разбойника предоставлялась высокая награда. В особенности за "Крепыша" — лидера этих самых отбросов. Лысый, с характерными длинными и неровными усами, вышел из палатки. Лишь по его виду можно было сразу понять об его работе: чёрно-красная бригантира была местами порвана, руки и ноги были закрыты в латах, что уж е говорило о состоянии владельца, а на голове красовался армэ с подтёртым символом флорской короны. Забрало было закинуто вверх, отчего от сурового взгляда было трудно скрыться. "Что за цыплят ты привёл ко мне?" — После слов Крепыша морфит глупо заулыбался, подправляя капеллину. Усатый махнул рукой, отпуская своего холорп. А после тот обратился к первому попавшемуся из четвёртки, что оказался Пройдохой. "Что ты умеешь?" — кратко спросил главарь, явно не желая особо разбираться с каждым из недоносков. "Мой отец был... кузнецом и..." "Кузнецом? Мне насрать кто твой папаша, к Ронругу!" — резко перебил Калевро Крепыш, сразу же переключаясь на Плута, потом на Глыбу и так далее. Пройдоха отошёл в сторону, глупо помотав головой по сторонам. Вблизи убежище уже не казалось таким большим. Оно больше походило на плохосгрупированный походный лагерь. Видимо, тот постоянно менял своё местоположение, когда грабить в окрестностях было больше и нечего. Походив вокруг да около, Калевро наконец нашёл того морфита, с кем пришлось проделать не столь близкий путь. Услышав вопрос о неком Ронгуре, морфит поморщился, чуть ли не подавившись похлёбкой, будто бы имя дьявола услышал. Он показал пальцем куда-то в сторону, многозначно промолчав.
Пройдоха нервно почесал свою репу, при виде грота, что явно в пьяном состоянии невероятно громко храпел, валяясь на стуле. Гротдор, по словам доходяг, прятал всегда под одеждой крепкую самогонку, хоть сам это он постоянно отрицал . По рыжей бороде виднелся след эля, пахло от него не менее ужасно, чем он выглядел сам. Появился он в лагере не столь давнобыть может, год назад. Калевро подошёл к пьянчуге, став трясти его за плечо. Грот пошатнулся, издав кривое "а-а-а” и попытавшись отмахнуться от парня. Но после, открыв глаза, возразил: “Чего тебе надо, и-и-и-род?”. Калевро нахмурил брови: “Я кузнец, Крепыш послал меня...”. Гротдор оглядел без особого интереса кмета, грубо кинул в него свёрток бумаги. Пройдоха, чуть ли не уронив его, развернул бумагу, заметив всякие рисунки, надписи, на которых рисовался…арбалет? “Дела-а-ай”. — уже снова захрапев, промямлил Рунгар. “Я не понимаю, что здесь написано.” — ответил Калевро. Резко рыжий вскочил , вырывая чертёж из рук Пройдохи. Поорав о его бесполезности, Рунгар послал черновласого точить мечи, кинжалы, заниматься грязной работой в импровизированной кузнице. Проснулся Калевро уже рано утром прямо посреди кузни от ярого пинка по ноге. Увидев перед собой разгневанного гротдора, человек вскочил на ноги. Тот осмотрел проделанную работу, лишь сказав: “Моя безрукая мамаша заточила бы получше.”И с этих слов началась работа в лагере, что заключалась в помощи местному мастеру. Никто четвёрке не доверял, за ними кто-то постоянно следил. Святоша узнал, что на недавнем набеге кто-то да умер, посему отряд стал пополняться новой кровью. Изредка они ходили в небольшие походы, совершая акты грабежа на трактах. Из оружия разве что уж дали охотничьи тесаки. И крестьяне грабили таких же крестьян. Правда, за ними плёлся всё тот же морфит, ибо в случае предательства с плеч полетит его голова быстрее остальных. В общем, жизнь никак не поменялась, она была такой же: изменился лишь масштаб. Однажды Калевро спросил у мастера зачем тот рисует чертежи, ведь легче забирать всё у мертвецов. Тот лишь вякнул, что у крестьян не найдётся вооружения, лишь “дерьмо” в штанах. Отряд грабил в основном путников, побавиваясь устраивать крупные набеги на деревни и крепости. Ведь наверняка местный сотник вздымет меч вверх и остфарское войско отправится на праведный бой. Да и грабить крестьян было намного легче. И так как у крестьян вряд ли найдутся латы или те же самые арбалеты, то и делать их приходилось самостоятельно. Производство местное было скудным, посему выходили из кузницы разве что наплечники и мечи. Металл было добывать ещё той задачей, посему каждый месяц совершались набеги на караваны для пополнения припасов в общем. И ковал бы Калевро уже не вилы, а те же мечи(к счастью, рыжий научил), но требовательный мастер из прихоти требовал оставлять гравировки на каждом изделии, наносить на гарде символ черепа, как знак приверженности разбойничьей группе. Сам же Рунгар расходился не на шутку, расписывая по металлу, как признанный флорский художник. Посему большая часть снаряжения в отряде была исписана непонятными символами на гротдском в перемешку с остфарским. Осукайнен не понимал тяги гротдора к гравировке, но подмечал, что любовь к этому стояла у него на ровне с любви к алкоголю. Грузный гротдский стиль смотрелся на снаряжении как не стать лаконично, будто бы бронь да клинки приплыла пряма с загорья. Только вот достаточно "тяжёлая" гравюра на столь маленьком пространстве выходила однобоко и однообразно. Такой стиль подходил бы лат, для больших сооружений, но никак не для латных наплечников. Впрочем, Калевро заразился даже этим, видя в своём мастера некого истинного творца.
Однажды, Рунгар пришёл явно чем-то крайне недовольный(недоволен он был почти всегда). Оказалось, Крепыш был одасадован количеством и качеством изготавливаемого снаряжения. Большинство людей всё так же не имело внятного оружия и брони. Посему гротдора “заставили” передать ряд знаний тупому Калевро, который и так мало в чём смыслил. Делать было нечего: путь люди выбирают сами, сами же и страдают от своего выбора.
Обучение шло тяжко. И если бы за счёт опыта Пройдоха смог бы что-то соорудить, то чтение и составление чертежей было главной проблемой, на которую гротдор постоянно давил. Тот не был учителем и не умел хорошо объяснять. Посему если учёба была дорогой, то Осукайнен ехал на покосившейся и разваливающейся телеге. И результаты труда были такого же качества. Появлалась проблем знаний системы мер. И учитель учил в первую очередь дартадской, остальные не трогал, ибо просто не знал. Запомнить, что в одном Вексилумме содержится два Субвексиллума, а Ланж – 20 Диренентсенов было той ещё задачей. Впрочем, когда-то Пройдоха то и научился лишь копировать чертежи своего мастера.
Но почему же Калевро взялся за учёбу? Вряд ли кмету и сыну кузнеца было это вовсе нужно. Ответ был прост: исполнение воли Крепыша. Любое неповиновение строго каралось. И, как упоминалось ранее, человек выбирает свой путь сам да сам от и него и сляжет. Такой традиции придерживался весь лагерь, зная, что в случае чего ближний товарищ всадит нож в спину. Это же касалось и само Рунгара.
Когда-то, закрепляя чертежи в голове, Калевро посетила крайне то ли идиотская, то ли смешная, то ли весёлая идея “переделать” работу грота. И, пока тот не видел, пытался на чертеже изобразить что-то новое. И идея несла многообещающее наименование “одноручный арбалет”. Чертил тот всё также скверно, так что скопировать части рисунков у мастера было святой и праведной задачей. У арбалета, по задумке, напрочь отсутствовал приклад, паз также был укорочен, что сказывалось на необходимости создавать специальные болты и на уменьшение общей дальности полёта снаряда. Стремя же было полностью удалено – было рудиментом, а вот сами плечи уже отличались даже по форме от обычной версии оружия. Такой арбалет по задумке должен был весить около 2 вексимуллов, что значительно облегчало его ношение и использование.
Показав чертёж мастеру, Пройдоха был в “лёгком” замешательстве, ведь Рунгар чуть ли не падал со смеху, попутно делая перерывы для глотка самогонки. Оказался чертёж так себе. И шутки ради Рунгар его усовершенствовал, подправив измерительные меры и в общем улучшил концепт спускного механизма – больно он плох получился в изначальном его варианте. Оставалось дело не за малым: воплотить задумку в жизнь. И, конечно, пришлось делать это Пройдохе в гордом одиночестве. Стальной лук да и в общем металлические детали создать сыну кузнеца было не сложно, да и на блестящий результат выйти тот не планировал. Соорудить цевьё задачей было не столь трудной по аналогии, а когда дело касалось тонких деталей, например, спускового механизма, то там и кончался Калевро, тратя огромное количество времени на попытки преодолеть трудности. Элементарность устройства не давала простоту его изготовления, так что времени на обычное его создание заняло куда большее, чем составление чертежа. Много страданий, много боли и нервов, и наконец творение было готово. Но тут же появилась тонна других проблем: болты и козья нога. И если бы болты создать было не сложно, то устройство для зарядки отнюдь не так. Много времени он потратил на продумывание компактной конструкции козьи ноги, хотя от привычной системы зарядки через разгибание спины и попутного оттягивания тетивы осталось совсем ничего. Новая система зарядки предполагала натягивание тетивы прямо на месте. Правда, для этого требовались физические усилия. Но учитывая размер арбалета было это и не столь сложной задачей. Следуя заветам мастера Пройдоха выскреб череп на цевье арбалета. Но, разойдясь не на шутку, нанёс гравировки и на передней части стальных луков в виде незамысловатых лёгких узоров. Простые геометрические формы преобладали в работе: ромбы, кубы, круги, будто бы подражая гротдскому искусству, добавляя нотки самобытности и эстетической ординарности. Оставалось лишь испытать орудие в "боевых условиях". 
Грязь, кажется, попала и в глаза, и в нос, даже в ухо. Пузырьки воздуха лопались в этой же самой луже. Лицо было в этой зловонной смеси, не давая вдохнуть ни глотка пропитанного кровью воздуха. Мохнатая лапа вдавливала голову Пройдохи в лужe, оставляя его захлёбываться грязью. Калевро, нащупав рядом камень, схватил его мёртвой хваткой и, попытавшись развернуться, вдарил острым концом прямо в висок котяры. Тот упал навзничь, по инерции Осукайнен перевернулся на живот. Почти что прыжком с позиции лёжа человек допрыгнул до зверья, вдаривая уже покрасневшим камнем ещё раз, и ещё раз. Гематома образовывалась за гематомой, после увеличиваясь в размерах. После финального удара лоб звереся чуть впал, да и сама морда была скорее уже бесформенной массой. Капли дождя вдавливали по всему телу, человек глупо огляделся. И почему-то захотелось вернуться обратно в грязь. Грабежи деревень редко проходили гладко. Ровный строй бандитов рассеивался по домам, трактирам, начиная грабить и убивать всё подряд. Резко он услышал чей-то крик. Глыба, став ещё больше, прижал какого-то кмета к столбу и своими толстыми большими пальцами выдавливал ему глаза. Калевро поднялся, нащупывая свой охотничий тесак. И вдруг выбежал какой-то маленький паренёк. Криво держа вилы, тот было кинулся на глыбу, как вдруг в шею прилетел небольшого размера арбалетный болт. Так и не добежав, парниша упал навзничь, начав трогать свою шею, пытаясь будто бы вытащить болт. Калевро опустил своё изобретение, лишь с испугом глядя почти что на ребёнка. Глыба, закончив своё дело, глупо улыбнулся в знак великодушной благодарности. Найти мастера в побоище было сложно: кто-то насиловал женщин, кто-то ещё от забавы сражался, Святоша с Плутом обыскивали тела. Проходя мимо красных лужиц, переступая через тела, кузнец наконец нашёл Рунгара. Тот, сидев за столом, обыденно пил самогонку, уперев на плечо тяжёлый и, конечно, окровавленный двуручный топор. “В первый раз?” – спросил с явным упрёком гротдор, не отлипая от горлышка. Калевро тяжёло уселся рядом, убирая с глаз и век грязь. Плут с чьим-то крупным кошелём присел напротив, переступая через тельце корчмаря. И, казалось, сложилась романтичная и приятная обстановка, под которую грех было не выпить.Топот был слышен ещё издалека. Осукайнен, взяв тесак, вышел на тракт. Крепыш, размахивая мечом, кричал кметам собраться вместе. Издалека показались знамёна остфара. Не было ни рыцарей на белых конях, ни огромного войска, как во второсортном флорском романе. И только 10 всадников хватило для того, чтобы ввести ораду кметов в бегтство. Плохо обученные мародёры могли разве что выстоять против крестьянина с мотыгой, посему всадники буквально резали всех убегающих, нанося вероломные удары по их грязным спинам. Святоша не стал исключением. Тот валялся где-то в грязи, даже стонал. Но, видимо, случайно один конь наехал на него, удобно наступив тяжёлым копытом прямо на затылок. Вид этот Калевро уже никогда не сможет забыть. И вот Рунгар, как истинный гротдор или как истинный идиот, замахнулся молотом и, еле как дотягиваясь, ударил по животу случайного наездника, сбросив того со скакуна. Хоть и Крепыш кричал о необходимости сопротивляться, но разбойники, встретив реальную опасность, предпочли бы сохранить свои шкуры. И лишь единицы продолжали сопротивление, всё также погибая, как и бежавшие товарищи. Плут, получив ранение в живот, еле как ковылял рядом и Пройдохе пришлось чуть ли не тащить его, перекинув его тощую длань через своё плечо. Дело было плохо, и знал это каждый ум, что оставался в сознании и сумел сбежать с поля битвы.
“Зря тащил” - такой ответ был от знакомого морфита-наймита, что и привёл всю четвёртку в разбойничий мир. Калевро приник к Плуту, с некоторым ужасом рассматривая рану. Казалось, что та была не смертельна. “Он спит, я же только что с ним говорил!” - со злостью сказал Пройдоха, хоть и издавал признаки жизни знакомый часа так три назад. “Кровь чёрная – в печень задели. М-м, бесславный конец” - промычал. Калевро бегло осмотрел остатки былой орады Каллот сатурит. От былого могущества осталось лишь 7 человек. Добрая часть разбойников сбежала, другая часть честь имела погибнуть на месте. Крепыш грозно сидел на полене, пока на коленях лежал полутораручный меч состояния крайне плохого. Рядом шлялся глыба, тупо осматривая натуру; Плут лежал на земле с полузакрытыми глазами, будто пьяно уставившись в небо. Рунгар с недовольной гримасой поднялся с сырой земли, подойдя прямиком к Крепышу. Тот исподлобья посмотрел на гротдора, давая шанс тому пояснить за своё вызывающее поведение. “Ирод” — с таких слов начался разговор — “Так и знал, что у бляди, как ты, нет чести, нет совести, нет ПИВА” — фактически Рунгар лишь жаловался на обстановку, хотя об опрометчивости лидера догадывался уже, пожалуй, каждый. Из страха лишь никто не двинулся. Крепыш, разгорячившись, посмотрел своим мелкими дьявольскими глазами сначала на рыжего, потом и на самого Калевро. И хоть Осукайнен скорее бы сохранил верность, но было понятно, что избежать кары не выйдет. Лысый, чуть усмехнувшись, резко вскочил, хватаясь латными перчатками за гарду меча. И, наверное, мастер надеялся на помощь ученика. Но Калевро глупо попятился назад, оступаясь о тело своего товарища с детства. И, пока все ошарашено смотрели за уже разогревшейся битвой, убежал в леса. Быстро заметив пропажу, быстрые союзники обернулись во врагов. И морфит, и глыба выдвинулись в погоню, но Пройдоха, вспоминая поговорку о быстрых ногах, избежал своей смерти.
Калевро выбрался на тракт почти что без каких-либо вещей. Свою роль сыграло пристрастие к гравировочкам, отчего на каждом изделии красовался фирменный череп разбойников. И ясно было, что разгуливать с такой символикой было нельзя. Пришлось избавиться даже и от собственного арбалета. В одной льяной рубахе и шоссе путь его лежал не пойми куда и не пойми зачем. Опасность подстерегала повсюду: звери, стража, собственные бывшие товарищи… Долго шёл Пройдоха по пустому тракту, пока впереди не нарисовалось какой-то замок аль оборонительное сооружение. Идти было некуда, хотя всегда можно было повернуть назад и получить заслуженный клинок в грудь. Войти было не столь сложно: Пройдоха походил на кмета как никто другой. Но только кровь выдавала в нём неладное. К счастью, Калевро придумал историю о том, что был он путником в недавнем месте разбоя и еле как унёс ноги, чуть сам не лишившись драгоценной жизни. Конечно, Калевро поведал о своих навыках в кузнечном деле, а на здравый вопрос о том почему же кузнец странствовал, а не сидел в родной кузне, тот ответил многозначным и тактичным “эээ”, посему местная стража вопросов больше не имела. И как удобно оказалось, местный кузнец со своим единственным сыном погиб в этом кошмаре. Калевро обомлел, явно подозревая, что причиной этой кончины стал он сам. И тут его осенило, что вероятнее всего находится прямо в крепости тех всадников, которые и посмели прервать злорадный пир. Сидел Осукайнен ниже травы и тише воды, ведь с каждого фронта его ждала опасность. С одной стороны при выявлении обмана его ждёт виселица, в другом же кинжал в шею от добрых соратников. И так он стал придворным кузнецом и гравировщиком, как узнал позже Пройдоха, у знатного человека под именем Иоэль де ла Гард. И, казалось, жизнь стала налаживаться. Был кров, была постель, хоть и приходилась заниматься достаточно скучной ковкой подков и прочих незамысловатых вещей. Аристократия заметила навыки сына кузнеца, ведь вести о недоумке, что гравировал обыденные предметы со скуки не в столь большом обществе разлетелась быстро. И сам Иоэль поручил своему лакею изготовить небольшую кулон-шкатулку для мелких драгоценностей, как подарок какой-то знатной особе.Калевро постепенно спился, пытаясь забыть весь пережитый ужас, стал более грубее и экстраординарнее, фактически став вторым Рунгаром Рыжим. И именно в момент совершенно лёгкого дурмана тот получил весточку. Дурной ум решил, что негоже для великого инженера, каковым считал себя Осукайнен(конечно, им не являлся), родить на свет обычный кусок металла, даже если тот был украшен гравюрой. Проведя много часов перед свечою, он придумал свой механизм закрытия и открытия шкатулки, зарисовывая различные варианты, а после, когда апогей был достигнут, и вовсе перенося всё на чертёж. По замыслу в верхней части шкатулки находилась защёлка с крючком, что в закрытом положении цеплялась за колечко, приделанной к внутренней стороне крышки, по нажатию на кнопку защёлка бы под действием напора проталкивалась вперёд, давая возможность для открытия. Для реализации пришлось бы пожертвовать частью внутреннего пространства. Во избежание непреднамеренного открытия было принято решение утяжелить конструкцию, соорудить углубление для кнопки в виде трубки, диаметр которой был бы приблизительно равен диаметру самой кнопки, чтобы за счёт трения приходилось бы прилагать куда больше усилий для открытия.
Через две бессонные ночи чертёж был готов – идею лишь оставалось воплотить в жизнь. Без проблем соорудив основу шкатулки и также крышку, хоть и требовало это невероятной усидчивости и боли, необходимо было создать саму систему открытия/закрытия. И было это настоящим испытанием. Не столь опытные пальцы в работе с мелкими предметами постоянно то соскакивали, то делали что-то криво. И действовало это лишь на и так подпорченные нервы Пройдохи. Сказывалось отсутствие нужных инструментов, отчего Калевро добрую половину пришлось ковать самому, тратя всё больше драгоценного времени. Вскоре система была готова. Потратив целый час лишь для того, чтобы лишь соединить весь кулон, недоинженер де-юре уже закончил свою работу. Но де-факто Калевро оставалась ещё одна часть превозмоганий. Перед ним лежал кусок металла, что обрёл чёткую форму. В нём не было ни смысла, ни стиля, ни истории. Пройдоха потянулся за гравер, что когда-то получил от своего мастера, сгорбился над кулоном, начиная процесс творения чего-то нового…Но где же черпал вдохновение Осукайнен? Толком не зная ни в искусстве, ни обучаясь в академиях и прочих заумных завигаловках, куда аристократы отдают своих отроков, тот вдался в импровизацию, в изображение народного крестьянского быта. И этот быт изображался в той самой "ординарности", в гоеметрической простоте гравировок. В них не было тонких и изящных линий, ни изображения точных натур. Вышло своеобразное забавное смешение гротдского и остфарского стиля, выдывая из себя экзотичную роспись средь типичных гравюр, чем баловали себя незаурядные творцы.
Простые формы, исполненные в виде линий из кругов, находящихся на крайних частях кулона, а также на середине, разбавляют грузный стиль конструкции, добавляя элементарные формы. На крышке и дне высечена, видимо, ромашка, будто бы говоря, что красота может передаваться даже через какие-то непримечательные вещи. На цилиндре шкатулки находятся две надписи на остфарском, подытоживая всю работу: “совесть” и “скромность”. Ни одними из черт Пройдоха, кстати, не обладал. И если случай с арбалетом был скорее "пробным стартом", то нынешний момент можно было охарактеризовать началом длинного забега. Особый стиль был сформирован — сохранялся юный энтузиазм, наполненный терзаниями за пережитое прошлое.
Последнее редактирование:
