shabaev
Следящий за фурри
- Messages
- 696
- Reaction score
- 1,550
"— Небольшая доля лишь была мне отведена в юности, всего лишь тень родительской любви, неподвижное преимущество и роскошь поместья, в чьих стенах таились неисчислимые богатства. Это бесполезная мерзость." — произнес Явель, глядя в темные глаза своей души.
Прошлое Явеля, кажется, барствовало во мгле веков. Как только он появился на свет, его устремили к золотой ложке, словно пророчествуя его судьбу. Родители были отпрысками уважаемого торгового клана, во Врачосе их власть и богатство возвышали их над простыми смертными, а флагманские корабли с их гербами омывали берега от Азшилуна до Кельталила. Явеля, как последнего наследника, окружали заботой и уважением. Волшебные игрушки, ученые повара, наилучшие наряды — все это даровались юному Явелю как платина, и лишь одно было требовано в ответ — подчинение. Еще до того, как он научился произносить свои первые слова, ему уже вдалбливали суровые нормы управления. Дебеты и кредиты, маршруты и соглашения — эти скушные понятия метали его в объятия Морфея настолько быстро, что на лбу чуть ли не выгравировался знак от удара о деревянную поверхность. И, несмотря на монетные обилия, драгоценного внимания, усилий учителей и матери и отца, душа Явеля, подобно вихрю, вращалась вокруг игрушек и драгоценных одеяний. В процессе взросления к этому списку прибавились кубки с пеной пива и страстные азартные игры. И, возможно, это стало бы лишь банальной историей о ребенке, поглощенном собой, если бы не одно обстоятельство — суетливое НО. Его высокомерие, виртуозно скрываемое за фасадом легкости, и его чванство, прокормленное богатством родителей, превратили сладостного детеныша в опасного ненасытного деспота, чей разум был пропитан искаженным нарциссизмом и животной жестокостью. Тщеславие смешалось с заносчивостью, а вдруг в нем проснулось влечение к жестоким играм, мучениям и маниакальной тяге к могуществу. Ощущение своей непревзойденности и беспрекословное подчинение каждого, кто оказывался в его сфере влияния, привели Явеля к грани... провокации границ, разрешенных нравами. Начав с невинных розыгрышей, как например, обливания грязью служанок и вынуждения их беспокорно носить оскверненные наряды, он двигался дальше. В меру взросления, жестокие удовольствия становились только жестче, словно его душа жаждала испытать страдания и гнев, владевшие им. Подобно тому, как сажа смешивается с огнем, Явель стремился внедрить весь мир в свою боль и ярость, которые царили в нем, словно черное пламя.
И в одну мрачную ночь, когда скупые звезды прятались за тучами, Явелю сгоряча предстала девушка, которая, словно тень прошлого, войдет в его жизнь. Её руки были белоснежными, черты лица подчеркнуто аристократичными, а пепельные волосы касались груди, вызывая в душе Явеля лишь два чувства — пылкую похоть и злобную зависть. На первый взгляд, она могла показаться простушкой, а значит, её судьба мало кого волновала бы, даже если бы что-то несусветное не началось. Судьба, похоже, играла свою гримасу, когда шайка наемных рук исчезла с девушкой у порога дома Явеля. Её красота оставила неизгладимое впечатление на молодого аристократа, а её образ воплотился в его снах. Воспоминания о каждом изгибе её мучающегося тела, о блеске её кожи и стоне от ударов плетью наложились на душу Явеля, словно черное пятно на холсте. Недели текли, и вместе с ними пролетали мгновения пыток и извращений. Слёзы текли рекой, а крики разрывали ночь, словно проклятие. Но Явель, словно зловещий художник, рисовал свои картины из страха и страдания, изгибы её тела становились мозаикой мучений, а стоны — лишь звуковой фоном этой опустошительной симфонии. Насмешки над её красотой для него стали священной миссией, и он выполнил её с безупречной садистской самоотдачей. Но через несколько недель его развлечение потеряло свою изюминку, и она покинула его, как проклятие, отправившись в неизведанные просторы мрака.
Как ни странно, исчезновение девушки не вызвало настоящего волнения среди местных жителей. В тишине ночей он слышал лишь рыдания её матери, выкликающие её имя, как мольбу к судьбе. "Ариана" — звучал этот звук в его ушах, словно песнь боли и потери. И тогда он велел охране наказать бедную женщину, словно наказывая саму судьбу. И тем временем, его чуткий сон окутывал его своим мраком. Когда настало созревание двадцати одного года в жизни Явеля, тягостные тени меланхолии стали окутывать его всё чаще. Неважно, сколько бутылок он открывал, сколько плясок вихрял, надвигавшееся в его душе чувство тревоги не давало покоя. Он не испытывал страха или ужаса. Его ждала лишь нарастающая злоба, словно скрытая в глубинах его существа. Она направлялась на родителей, на окружающий мир, а в конечном итоге — на самого Явеля. Вино, танцы, а даже секс, некогда приносившие радость, как пламя в ночи, теперь превращались в пустое забавление. Вечеринки гасли, развлечения становились мучительными, словно они лишь усиливали тень, опутывающую его.
Но до того, как он даже успел достичь Флорэнвенделя, неутолимая скука подстерегла его, а морская гладь стала напоминать бескрайний пустотный взгляд. Мутные взгляды матросов из-под косых бровей, которые сверкали в свете фонарей, начали разъедать его нервы, словно молчаливая угроза. С каждым днем, проведенным на пути к неведомой дали, он чувствовал растущий страх, впервые натягивающий его душу стальной струной. И тут, в одну ночь, звук стука в дверь разбудил его. Сердце забилось быстрее, и он метнулся навстречу нарушителям, завернутому в свой пестрый халат. Но дверь не устояла перед их напором и рухнула с грохотом. Пара крупных матросов ворвались в каюту, и самый громадный из них объявил, что больше не собирается служить Явелю. Невероятное событие произошло — он был связан и брошен в трюм. Откровенно и жестоко. Страх, который он никогда не чувствовал, сейчас забирал у него весь рассудок. Прошли дни, возможно, недели. Запертый в трюме, он медленно становился частью дикой стихии моря. Запахи, звуки, темнота и единый монотонный ритм жизни на корабле складывались в его сознании в мозаику безумия. Подобно потерявшемуся во времени фантому, он ощущал, как его душа погружается в глубины неизведанного. Наконец, почти без чувств, он был освобожден из трюма в порту Арвароха.
Прошло лишь несколько недель, и их судно наконец-то пришвартовалось у берега Флорендвеля. Когда Явель и остальные рабы сойдут с корабля, перед ними возник страшный замок, ужасающий своей архитектурой. Этот мрачный и извращенный по своему виду замок вызвал в нем глубокий ужас. Доселе невиданные формы и кривые линии его строений порождали неподдельное чувство беспокойства. Однако рабам не дали долго наслаждаться этим видом. Вместе с Явелем и остальными их провели внутрь мрачных катакомб, скрытых под замком. Эти подземелья были жуткого вида, почти полностью погружены во тьму. Стены, словно поглощающие свет, были чернее сажи, а кирпичи, из которых они были построены, напоминали больше могильные плиты, выложенные в ряд. Всех рабов разместили в узких, промерзших камерах. Выдали им ведра для отходов, почерневшие накидки и куски хлеба с мисками воды, а затем исчезли. Слуги, что обычно приносили пищу, казались Явелю странными. Они никогда не улыбались, даже не разговаривали, только молча приносили пищу и иногда забирали других рабов из камер. Но никто из уходящих больше не возвращался. Когда в камерах осталось меньше полудюжины людей, слуги пришли к Явелю. Он сопротивлялся, словно уличная крыса, но удар дубинки охранника выбил его из клетки, и две мозолистые руки потащили его во тьму.
Их привели в затемненное помещение, напоенное невиданными ранее запахами, которые проникали в каждый угол. На столах стояли пробирки и колбы, а остальной мебели было минимум: шкафы, заваленные пергаментами, пара столов и несколько стульев. Но один элемент интерьера тут же привлек его взгляд. В самой центральной части комнаты стоял массивный стол, ибо это было единственное место, освещенное в лаборатории. К нему его тут же повели. Стол испускал запах крови и мочи, а по краям виднелись следы ремней и отметины от ногтей, словно кто-то был здесь подвергнут пыткам. И это была близкая к правде догадка. Явеля положили на стол, приковали ремнями и оставили одного с его тревожными мыслями. Через некоторое время послышались шаги, и из темноты вышел тот самый мужчина с черными волосами. На его утонченном, аристократическом лице играла зловещая усмешка. Он наклонился над Явелем, чтобы затянуть ремни еще крепче.
Его истерический вопль пронзил воздух, раскачивая древние стены замка. Этот вой был исчерпывающим, животным, нестерпимо мучительным звуком. Боль, которую он испытывал, могла сокрушить даже самую железную волю. Когда он дрогнул и в его глазах засветлело, он подумал, что это конец. Но увы, это было только начало кошмара. Мучения не прекращались, словно затянувшаяся симфония ада. Магические потоки исказили его тело, извращая его форму и забирая частичку его самобытности. Боль стала частью его сущности, объединившись с ним в мрачное партнёрство. Каждый момент казался вечностью, а реальность растворялась в адском потоке страдания. Когда Асвивальд наконец позволил ему отдохнуть, лишь с наступлением ночи, Явель ощутил свою бесконечную измученность. В эти мгновения относительного покоя его разум стал барахлить. Он переживал свои поступки, осознавая масштаб своей горечи. Теперь он понимал, что это наказание навсегда оставит след в его душе. Это была кара богов, пылающая больше всего в его глубинах. Прошли недели, и каждый новый сеанс пыток ставил перед ним выбор: прекратить мучения, сдаться бессмертию, либо продолжать страдать в попытках устоять перед болезненной метаморфозой. Маг влачил его сквозь границы терпения и сознания, меняя его не только внешне, но и внутренне. И с каждой новой волной боли, Явель почувствовал, как его личность становилась туманной, как будто скрытой за пеленой мрака. На краткие моменты, когда Асвивальд исчезал в своих угрюмых покоях, Явель мог размышлять. Он осознавал, что больше не тот человек, кем был раньше. Его сущность изменилась, как расплавленное серебро, став недоузнаваемой. Болезненные метаморфозы оформляли его новое "Я", и каждый шрам на его теле напоминал ему о его грехах. Сердце Явеля стало подобно чёрному камню, полному страха и горечи. Он не знал, что будет дальше, какие новые пытки приготовлены для него, но он осознавал, что это лишь начало его навеки тёмного пути.
Панический ужас и недоумение завладели его, оставив его душу безымянной в мрачных туннелях неведомости. Теперь он стал сущим воплощением искаженного ума, зверем с копытами, размахивающим уродливой мордой и грозной гривой рыжей шерсти. Он превратился в создание, ставшее пленником своего собственного адского разума, в полоумное воплощение кошмара, который жило в нем и что-то страшное и древнее нашло в нем приют. В этой камере мучений он окончательно понял, какая роль ему уготована в этой черной сказке. Его рука, подобно решительному исполнителю, схватила обломок стекла – острие, наполненное жаждой долгожданной конечной черты. Боль, сулившая нечто большее, чем жизнь, начала свой бесконечный танец с его плотью. Кровь из узкой раны рекой обрушилась, словно черное вино из потайной чаши тьмы. Он пал на холодный камень, отсчитывая секунды, перед тем как угаснуть в смерти. Но волшебство исчезло, как тень перед рассветом, и ждать его чудес не стало.
— Если в твоей душе нет желания жить человеком, так пусть будет так — ты будешь жить, как твоя душа пожелает, — произнес маг с холодной насмешкой, и его слова словно перелились через натянутые струны тьмы.
Быть ему не могло ни дома, ни даже в мире, который он когда-то знал. По обратному пути в рабство его ждал только ужас, ибо даже ближайшие родные отвернулись бы от существа, окованного проклятием. Не существовало места для существа, смешавшего в себе человека и зверя, где бы оно могло найти покой. Свирепый страх и непреодолимое отвращение к самому себе заполняли его душу, словно черная жижа, омрачая внутренний свет. То, что когда-то пылало в его груди как пламя злобы, теперь стало пеплом. Злоба исчезла в море ужаса, в котором он ныне плавал, словно пленный дух в бесконечных мраках подземного царства. Он ощущал себя разломанным, искалеченным существом, что обречено блуждать вечно между мирами. Он, который когда-то был прекрасен, обладал богатством и молодостью, теперь был чудовищем, подобным тем, которых редко можно встретить в мрачных уголках леса. Так он и решил поступить.
Примкнув к бродячему цирку, мгновенно пришедшему на ум как спасение, он присоединился к этим немногочисленным странникам, направляющимся в зловещий Хакмарри. Они следовали туда в погоне за богатой жизнью, ведь один из баронов обещал им крупную сумму за выступление в одном из воеводств Хакмарри. Он стал их частью, невидимо вписавшись в их мир цирковой эксцентрики. С радостью и гостеприимством они приняли его, возможно, улавливая потенциал в этой странной диковинке из далеких земель. Он понимал, что своей экзотикой он может приносить им деньги, как редкая жемчужина. Так он стал их одним из зрелищ, смехом и удивлением, что следовало за ними в каждом городе. Таким образом, его прошлое исчезло в мраке, и он стал новым существом. Пересекая границу между разумом и неразумием, между человеком и чудовищем, он стал неотъемлемой частью циркового мира. Там, где его не наказывали за странность, где его не бросали на посмешище, он нашел свою искру свободы. Судьба обратила его в ту дорогу, что никакой маг не мог предсказать, и он стал тем, кем суждено было стать.
Last edited:
