Оборотень [Ликантроп; Хомид, Фостерн] Этра — „Сражение всё равно будет выиграно.“

ООС



Племя: Потомки Фенрира
Порода: Хомид
Архетип: Филодокс
Стая: -
Аспект: Изначальный


I. Имя: Этра Генцен;
II. OOC ник: ChicagoNe;
III. Раса персонажа: Ликантроп;
IV. Возраст: 57;
V. Внешний вид: Этра сочетает в себе простоту и сдержанную женственность, которая проявляется в её гармоничной, строгой внешности. Её черты лица чёткие и выразительные: высокие скулы, прямые брови и светло-голубые глаза, взгляд которых холоден и проницателен. Губы очерчены строго, редко улыбаются, а намёк на улыбку часто переходит в оскал. Кожа Этры светлая с холодным голубоватым оттенком, потемневшая на руках и ногах, словно обветренная. Это следы ритуалов, оставивших отпечаток на её теле. На левой ключице выжжен знак волчьей пасти, символ её клана. На плечах и боках заметны шрамы от сражений, говорящие о её прошлом. Её телосложение гибкое и выносливое, с рельефными, но не броскими мышцами. Движения точные и уверенные, напоминающие хищника. Волосы густые, чёрные, чаще распущены или собраны в хвост, скреплённый простыми кожаными шнурами. В её облике и манерах нет лишнего, лишь сдержанная сила и природная уверенность.
VI. Характер: Этра, дочь крови и фостринга Фенрира, — олицетворение контраста и ярких противоречий. С первого взгляда её прямолинейность может показаться грубостью, а низкий, хрипловатый голос напоминает командный крик, лишённый мягкости. Однако за этой внешней суровостью скрывается душа, закалённая в хольмгангах судьбы, но исполненная глубокого чувства долга перед своим ховом и Матерью-Гайей. Этра может быть жестокой, как морозный ветер северных земель, но её действия всегда продиктованы необходимостью, а не жестокосердием. Этра — воплощение северной гордости, корни которой проистекают из её испытаний и побед. Эта гордость не выглядит ярко или напыщенно, как у представителей других племён. Она презирает слабость духа и ложь, считая их проявлением Ётуна, — тех самых слуг Ёрмунгандра, которые подтачивают мир изнутри. Этра ценит прямоту и силу, но особенно чтит тех, кто способен оставаться честным даже перед лицом неминуемого поражения.
Этра относится к младшим оборотням, которых она тренирует, с суровой любовью. Она называет их "щенками", напоминая, что каждый оборотень — не просто воин, но дитя Матери, нуждающееся в наставлении и защите. Её жёсткие уроки — это не акт жестокости, а способ подготовить их к суровому миру. Когда один из её щенков ошибается, её упрёки подобны рёву разъярённого Моди, но за этим всегда скрывается стремление закалить их дух, а не унизить. Её нежность проявляется не в словах, а в действиях. Этра оставляет добычу у костра, дарит талисманы из костей, насыщенные молитвами годи, или молча гордится успехами своих подопечных.
Этра неустанно ищет баланс между своей хищной природой и искренним стремлением сохранить гармонию в хове. Она — не просто форсети или наставница; её роль больше, чем можно описать словами. Она — ветте для тех, кто угрожает Матери, и защитница для тех, кто верен её дыханию;
VII. Таланты и сильные стороны: Одаренность ликантропов; их силы, способности, иммунитет к болезням, ядам Уникальная физиология и удивительно быстрый обмен веществ. Ее навыки обращения с различными видами оружия способны впечатлить. Обладает навыком рассказчика.
VIII. Слабости, проблемы, уязвимости: Стандартные слабости ликантропов: серебро, вспыльчивый характер и чрезмерная гордость. Племенные уязвимости проявляются в яркой ненависти к слабохарактерным людям, излишнему сочувствию и показной жалости.
IX. Мечты, желания, цели: Её главная цель – не только защищать своё племя, септ и каэрн, но и доказать, что выживание возможно даже в самом суровом мире. Верит в то, что сила клана – в единстве и стойкости. Защита детей, по большей части сына.


  • Отношение к старейшинам
    Этра уважает мудрость старейшин, воспринимая их советы как силу клана, но не боится спорить, если считает их решения ошибочными. Она часто предлагает альтернативные пути, опираясь на свой опыт выживания и битв. Для старейшин Этра — неудобный, но искренний собеседник, чьи аргументы редко бывают беспочвенными.
  • Младшие оборотни
    Младшие — не просто ученики, а продолжение всего, защитников Матери и будущее Каэрна. Называя их "щенками", она проявляет суровую заботу, требуя от них стойкости и усердия. Она обучает их искусству боя, стойкости и уважению к жертвам предков. Несмотря на строгий подход, Этра поддерживает их неожиданными добрыми жестами, вроде тёплой накидки или еды после тяжёлого дня.
  • Враги
    К врагам Этра беспощадна. Она не забывает обиды и отвечает на угрозы холодным расчётом. Её принцип прост: "око за око".

Потомки Фенрира, подобно Фианне, традиционно применяют особую лексику для обозначения уникальных понятий своего племени. К примеру, они могут называть свой септ «хов», однако вряд ли употребят это слово в присутствии представителей других племен или по отношению к чужому септу. Эти термины являются опциональными и предназначены для тех, кто ценит стилистическое разнообразие и необычные выражения.
  • Форсети - филодокс
  • Фостринг - кровь (в значении род, происхождение)
  • Годе - духовный лидер септа (обычно Мастер обрядов)
  • Годи - теург
  • Хольмганг - вызов
  • Хов - септ
  • Ярл - лидер общины (обычно Моди)
  • Ёрмунгандр - Вирм
  • Ётуны - слуги Вирма, исторические враги
  • Фенрир Лен – двор каэрна
  • Моди - арун
  • Рагнарек - Апокалипсис
  • Ротагар - рагабаш
  • Скальд - с заглавной буквы - галлиард Фенрир; с маленькой буквы - северный бард или сказитель
  • Тинг - вече
  • Вандринг - шаг за грань
  • Ветте (мн.ч. Веттир) – нечисть, подменыши
  • Аэтлинг - родич


Биография


Предисловие

В землях, где зима правит вечностью, где ночь укрывает мир своим холодным покрывалом, рождаются легенды, острые, как морозный ветер, и глубокие, как первозданные воды Хвергельмира. Здесь жизнь сама становится сагой, где тени прошлого сливаются с дыханием будущего.
В начале времен, в Великой Пустоте, где ничто не имело формы, Хвергельмир породил туманы, которые заковали мир во льды. Из этого первородного инея явились существа, чьё предназначение — быть связью между небом и землёй, хаосом и порядком. Из их рода — Фенриров, тех, кто несёт в себе волчий зов, рождающийся с первым криком и угасающий только в смерти. Фенрир — великий предок, чья слава осталась в оковах людских легенд. Но мы знаем правду. Он — не просто зверь из саг, не пёс, ожидающий Рагнарёка. Он кровь наша, дыхание наше, ярость и покой в одном обличии. Его потомки, такие как я, стали воплощением этой истины.

Дитя, ты зовёте меня матерью. Для одних я — грозный судья, для других — тёплая защита. Моя душа закована льдом, но внутри её бушует огонь, и этот огонь я храню для тех, кто дорог мне. Сын мой, люпус, плод моего сердца, — тот, кому я дарую всю нежность, что способна уместиться в ледяных руках. А дочь моя, метис, с телом несовершенным и судьбой, отмеченной уделом страдания, — она же часть крови моей, и я не отвергну её, не убью, хотя и не воздам ей любви. Сегодня я расскажу вам не сказание о богах, не выдумки скральдов, но историю нашего рода. Слушайте, волчата, шёпот льда и зов предков. Слушайте историю о волках, что стали людьми, и людях, что обречены жить волками.

Слушай внимательно, если хочешь понять, кто мы такие. Не о том, что мы делали, а о том, кем мы являемся. Наша жизнь — это не просто борьба за выживание. Мы существуем ради цели, ради любви, ради смеха и свободы, ради самой сути жизни, что дарована нам Матерью. Гайя — это сердце всего сущего. Её дыхание наполняет воздух, струится в ручьях, играет в тенях леса и рычит в штормовых облаках. Она — душа мира, и её кровь течёт во всём живом: в зверях, в птицах, в деревьях, в нас. Она связана с каждым листом и каждой каплей дождя, но созданные руками человека вещи лишены её прикосновения. Эти каменные стены, громоздкие механизмы, холодное оружие — они мертвы. В них нет её присутствия, и они стоят отдельно от целого, словно чужеродный нарост на теле мира.
Мы не испытываем ненависти к этим вещам. Они не злодеи, не враги. Но их чрезмерное множество ранит Гайю, как ржавчина разъедает металл. Каждая бесполезная башня, каждый механизм, что двигается без нужды, похищает из неё частицу, уменьшая её силу. Это разрастание мёртвого угрожает всему живому. Мы, дети Фенриров, — её зубы и когти, её защитники. Наши души соединены с кровью волков, и в этом наша сила. Мы не отвергаем разумное использование вещей — жилища, инструменты, оружие, — но мы восстаём против жадности, что оставляет раны на теле Матери. Мы чтим Гайю и клянёмся не брать больше, чем требует нужда.
Помни это: Гайя — это сама жизнь. Она течёт в наших жилах, она связывает нас с миром, что мы обязаны оберегать. Эта история — о женщине из племени Фенриров, о дочери волков, чья душа и судьба отданы Матери. Её путь — путь борьбы, её оружие — клыки и когти, её сердце — дыхание Гайи. Она не просто оборотень, не просто ликантроп. Она — живая воля Матери, её гнев и её защита.


Акт I


Этра Генцен появилась на свет в один из суровых зимних дней, когда холодный ветер гнал снежные облака над полями Скральдсона, наполняя ночную тишину древним шёпотом. Её родина — деревушка Матхельм, скрытая на краю диких лесов, где жизнь людей неотделима от вечного противоборства с природой. На самом окраинном её рубеже, у самой границы мрачной чащи, стоял дом Генцен.
Её рождение ознаменовалось скромным сиянием полумесяца, пробивающимся сквозь ледяной узор на окнах. Считается, что дитя принесёт с собой дар рассудка и умение видеть истину. Первый крик новорожденной разорвал тишину зимней ночи, будто напоминая всему миру о том, что даже в глубинах сурового холода и мрака рождается жизнь. Этра была потомком племени Фенрира, где верность традициям и стойкость перед лицом испытаний передавались из поколения в поколение. Её судьба, как и судьба всех рождённых под полумесяцем, была вплетена в строгий узор сурового края, где старина и духи древности всегда стояли на страже жизни.

Рождённая от Ингвара Генцена, старейшины клана и воина, и Сигрид — единственной, кому удалось уцелеть в строгости мира, Этра была достойна самой суровой закалки. Отец, чьё слово звучало как гром в горах, всегда напоминал ей, что в этом мире нет места слабости. Мать, несмотря на свою менее заметную роль, олицетворяла дух дисциплины и преданности, взращивая в дочери жажду к знаниям и практическим навыкам. С тех пор, как её малые шаги коснулись холодной земли, утро Этры начиналось не с песен и игр. Её первыми учителями стали снег и мороз — эти два противника, которые дарили ей стойкость. С цепями их вечной суровости, она бегала по лабиринтам таинственных лесов, где каждый шорох мог навлечь опасность. Крики воробьёв и звуки листвы были для неё как шепот призраков, смутьян, предвещавших новое испытание.
На каждом этапе своего становления, Этра погружалась в схватки, сердце её нужно было загартовать в огне свирепых спаррингов с отцом. Каждый раз, когда она падала от удара, Ингвар лишь поднимал её, произнося слова, от которых душа сжималась: “В этом мире, Этра, слабость — это смерть.” Наказания же, хоть и за дело, было не жестоким, а необходимым — они формировали воительницу, чей дух должен противостоять хрупкости тела. Не смея проронить слезу в моменты боли, Этра училась крепчать, обретая стойкость, которая чуть ли не вдохнула в неё жизнь. Окружение её было подобно стене, что преграждала пути дружбы. Соперники становились единственной пищей её общения, а к родителям Этра относилась с почтением, превратив любовь в свою наихудшую слабость. В их укрытии, где каждый взгляд мог обжечь, лежала философия — чтобы быть сильной, нужно было сжать в себе нежность, а доброту заковать в броню. Обучение не сводилось единственно к физическим испытаниям. Время от времени старейшины из клана собирались, чтобы делиться знаниями о природе, о растениях, впитывая в себя отголоски древних традиций. Этра, проникаясь мудростью, понимала ценность знаний, которые могли выступить в роли щита в условиях суровых зим и бескрайних равнин. Каждый урок впитывался с такой же жадностью, как она впитывала холодный воздух.
Годы пролетали, и к двенадцати годам Этра уже одерживала победы в спаррингах над теми, кто был старше её. Но несмотря на гремящие овации её силы, страх все же плыл в душе. Она исповедовала чувство одиночества, обнимая каждый успех как призрак; драгоценный, но ускользающий. В клане, где каждый знал только борьбу за выживание, сердца оставались запертыми в ледяных глыбах.

В ту ночь, к ее девятнадцатилетию, когда полная луна резко поднялась над колючими вершинами гор, предвещая судьбоносные события, Этра почувствовала, что мир вокруг неё уже не будет прежним. Небо, испещрённое тёмными облаками, словно как склянка, была готова разорваться, и её сердце затрепетало от страха и ожидания. Она никогда не мыслила, что этот вечер станет началом её падения и восстания одновременно. Так как родное племя Фенриров уже давно укрывал свои тайны, Этра знала, что буквально каждая тень в их лесах может быть врагом. Охотники на оборотней пришли бы, и в тот момент, когда они решили захватить её мир, надежда покинула всех. В тот момент, когда первый выстрел раздался, её мир раскололся.
Страх пронзал Этру, как ледяной нож, от каждого крика, от каждого зловещего звука во тьме. Она наблюдала, как охотники обходят её родной дом, как безжалостно они разрывают на части тех, кого она любила — её друзей, близких, родителей. Картины того ужасного вечера навсегда врезались в её память: обломанные тела, из которых вываливались внутренности, как если бы они были куклами, лишёнными нитей, что связывают их с жизнью. Она не могла понять, как люди, которые когда-то были частью её мира, частью Матери, могли быть так жестоки. О, эти ужасные люди, с блестящими серебряными оружиями, сверкающими в свете луны. Серебро? Оно жгло, причиняя адскую боль. Каждый удар её тела сотрясал, каждый вздох был тяжёлым от окружавшего её страха. Этот страх не был просто ощущением — он был живым, дышащим существом, цеплявшимся за душу. В тот момент, когда стальные лезвия пронзили тела её близких, Этра почувствовала, как что-то внутри неё начинает меняться. Она теперь не просто человек, не просто кинфолк. В ту роковую ночь, среди боли и хаоса, в ней навсегда пробудился зверь. Это было не просто изменение: она не подозревала, что становилась полноценным ликантропом, её тело готовилось к новому существу, а сознание сливалось с древними инстинктами. Страх, что охватил её, был не только смертельным, он становился частью нового, дикой сущности, которая готова была выйти на свободу.

«В ту роковую ночь, когда полная луна взошла над горными вершинами, я почувствовала, что всё изменится. Наш мир был накрыт настывшей тенью охотников на оборотней. Серебро — о, как же оно жгло! Я наблюдала, как они разрывают на части моих близких, словно куклы без нитей жизни, и холодный страх медленно окутывал мою душу. В тот момент, когда я увидела свои старые покои, потерявшие близких, во мне что-то сломалось. Я была ещё юной, ничего не знающей, - кинфолком, я пробудилась как ликантроп, но понимала я это только потом. Настоящей волной ярости и агрессии, словно зверь внутри меня рвался на свободу, я охватила позывы, о которых даже не подозревала. Я не помню, как убивала, не помню тех кровавых жертв на снегу. Я стала причиной ужаса, когда ветер уносил их голоса, я осталась одна, погруженная в боль и ужас от того, что натворила. От своего внутреннего зверя я больше не могла скрываться, он стал частью меня.»

Когда первый утренний свет коснулся поразоренных снегов, Этра ощутила внимание врагов, впивающееся в её душу. Она не осознавала, что стояла одна, все равные судьбы, познавшие мир как сложность, были жестоко уничтожены. Боль, что горела внутри — это была не просто физическая мука. Это была трансформация, чудовищная и непонятная для неё. Страх и ненависть, поменявшие облик, превратились в чудовищную, неконтролируемую ярость. Каждый удар её тела, каждое разрывающее движение, оставляло за собой следы смерти. Она не помнила, как убивала: чтобы выбраться, зверь внутри неё боролся с человеческой частью, и лишь кровавые следы говорили о том, что произошло. Мясо, испорченное безвременным криком, складывалось в вихре жестокости. Этра не могла поверить, что это была она — та, что возвела кровавый жертвенник на снегу.


Акт II


После той роковой ночи, когда Этра впитала в себя зверя, она вяло бродила по лесу, как потерянная душа. Всё тело болело, но она не хотела оставаться там, в груде мертвых тем, когда-то живого мяса. Была в крови, и, как ни грустно это звучало, это было единственным, что связывало её с миром, которому она принадлежала. Через некоторое время Этру нашёл "патруль" другого хова Фенриров, но они не приняли её с распростертыми объятиями.

«Я была "мясом" — чужачкой, щенком, недостойной жизни среди настоящих Аэтлингов. Они вели меня в свой хов, и на лицах их светилось лишь презрение, словно я была ничем большим, чем позорище в их глазах. А потом начался мой ад. Ад, который, возможно, сломал бы многих, но лишь закалил меня. Я стала мишенью для яростных адренов, тех, кто жаждал показать, что настоящие ликаны не ведают жалости. Мое тело использовали для тренировок, будто я была всего лишь куском мяса для их забавы. Каждый день я сражалась в поединках до первой крови — и, как правило, первая кровь на моем теле. Удары их кулаков раздавались как гром, и мои рёбра трещали под их мощными ударами, а лицо моё скрывали синяки, горевшие, как клейма позора. Я ненавидела себя за то, что показывала слабость, ненавидела за то, что позволяю им видеть, как я мучаюсь. Я требовала от себя силы и вновь поднималась на ноги, давя зубами на свою боль, как на острие ножа. "Не позволяй им сломать тебя," — шептала я сама себе, когда моё тело вновь и вновь срывалось на землю. Каждый удар был напоминанием, что каждое падение лишь приближает меня к знаниям о самих себе. С каждым моим падением и испытанием в битвах с ними, я становилась мудрее. Я понимала, что жизни среди потомков Фенрира — это бой, постоянная война за выживание. И в том переплетении боли и страха мне было понятно, что слабость не имеет права на существование. Я учила себя, что настоящая сила заключается не в том, чтобы не падать, а в том, чтобы уметь подниматься снова.»

И вот, когда Этра наконец достигла той черты, за которой слабость и сомнение исчезли, её вызвали на Обряд Перехода. Это был момент, когда щенок должен был доказать свою отвагу, честь и мудрость. Мастер обряда собрал всех новобранцев — это был миг, когда каждому из них предстояло доказать, что они принадлежат к хову, что они — Ликантропы. Когда они зашли в таинственный лес, Мастер объявил, что им предстоит найти Священный тотем — символ силы их племени, охраняемый ужасными Веттирами. Возвращаться без него было запрещено, и молодые аэтлинги шагали в ночь, полные рвения доказать, что они — настоящие потомки Фенрира.
С каждым шагом лес становился всё более тяжёлым, страх пронизывал их души, и даже сейчас слышится хриплый шёпот ветра, разрываемого криками Веттир. В момент, когда первый из них встал перед ними, Этра почувствовала, как просыпается зверь внутри. Кровь лилась рекой, и страх вместе с сомнением растворялись в дикой ярости, когда каждый из них бился, забыв о своих страданиях. Товарищи падали, но Этра знала, что не имеет права на слабость. В этом бою у неё уже не было места для страха. Они прорывались к тотему, отрывая от себя кровь и шрамы, что стали естественной частью их пути. Столкнувшись с последним Веттиром, Этра поняла, что в ней живет не просто человек. Зверь внутри боролся за выживание, за жизнь, и она была готова пожертвовать собой до последнего вздоха. Она не могла вернуться без тотема, и, собравшись с духом, нанесла последний удар, обретя победу. Они вернули тотем.
Когда обряд был завершён, Мастер нанес на её плоть знаки, подтверждающие, что она стала полноценным Ликаном. Теперь Этра стояла, гордо принимая символы своего статуса; с принятыми метками на теле она могла смотреть в глаза всем.

~༺༺༻༻~

Прошло два года с момента, когда Этра и ещё несколько доказавших щенков вернули Священный тотем своему племени, и теперь ей исполнилось двадцать три. Годы, полные испытаний сделали ее сильнее. Обряд посвящения прошел лучше, чем она ожидала. Обряд первой крови стал вторым символом её смелости. В тот момент, когда ей нанесли первый серьёзный удар, она почувствовала, как тело окутала волна боли. Каэрн собрал её вокруг костра, где втирали золу в рану, чтобы остался шрам — напоминание о том, что она уже не была просто щенком; она доказала, что достойна считаться членом Каэрна. Ночь закончилась шумным празднеством, полным танцев и смеха, где каждый глоток алкоголя поднимал её дух. Позже Этра прошла обряд талисмана. При свете полной луны она собралась у озера с несколькими значимыми предметами — старой цепочкой от матери и обрывком ткани, который придавал ей силы. Она медитировала, высматривая своё отражение на водной глади, чтобы укрепить связь между собой и оживить вещи словом и духом.

~༺༺༻༻~
Взяв, так скажем, перерыв, Этра зачала ребенка, люпуса, отдалённо наблюдая за ним из тени леса после его рождения. С самого начала его жизни, коего она прозвала Сетт, в ней боролись два чувства: нежность матери и страх, вспыхнувший при мысли о том, что его судьба может оказаться такой же трудной, как и её собственная, может даже хуже. Каждый раз, когда она приходила к окраине стаи, прячась в самых тёмных уголках, её взгляд задерживался на обычных волках, средь которых она искала ещё маленького щенка, который резвился с обычными волками. Он был таким же неуёмным, как и она в детстве: полон жизни, исследующий мир вокруг, погружаясь в законы природы и простые радости.


Акт III


Когда три года спустя настал момент первого обращения Сетта. Этра узнала об этом не по вестям, а по запаху крови. Он убил вожака волчьей стаи, бросив ему вызов, как подобает истинному люпусу. Осознав, что если не вмешаться, остальная стая будет уничтожена, Этра, не раздумывая, превратилась в кринос-форму и с молниеносной точностью напала на сына. Одним ударом она заставила его провалиться в беспамятство. Забросив бесчувственное тельце мальчишки себе на плечо, которое обратилось показав в себе человеческого сына, чумазого и дикого по натуре, Этра направилась к Каэрну. Она знала, что впереди её ждёт долгий путь — обучение Сетта не только контролю над своим человеческим началом, но и обычаям, которые были чужды для молодого люпуса. Однако она не испытывала сожалений или сомнений. Для неё это было ещё одним сражением, ещё одной задачей, которую она должна выполнить.
В Каэрне её встречали хорошо, но Этра и так не нуждалась в одобрении окружающих. Она представила Сетта как своего сына. Для неё было важно лишь одно — чтобы он вырос сильным, стойким и верным Матери-Гайе. По прошествию нескольких дней их совместной жизни, Этра решила начать обучение сына, как учил её отец - без малейшей жалости. Она заставляла его тренироваться до изнеможения, объясняя каждую ошибку безжалостной правдой. "Ты не просто волк или человек," — говорила она. "Ты дитя войны, и от твоей силы зависит судьба многих." Она учила его выживать, бороться и уважать древние традиции. Когда Сетт проявлял слабость, она смотрела на него с презрением, не позволяя себе ни капли жалости. Но несмотря на всю её суровость, в её действиях скрывалась глубина. Она не просто закаляла сына — она защищала его. Когда он засыпал от усталости, она следила за ним, готовая в любую секунду встать на его защиту. Её любовь была скрыта в её поступках, а не словах, и в глазах тех, кто видел её впервые, она казалась жестокой. Но для тех, кто знал её лучше, она была больше, чем просто наставница.

«Часто мне приходилось наблюдать, как он боролся с самими собой. Сетт иногда не понимал даже самых простых человеческих нужд. Как научить его зрить в его отражение на воде и видеть там не просто дикий облик, но ещё и собственную душу? Как объяснить ему, что еда не просто то, что ловит его с лёгкостью, а так же то, что улучшает его физическое состояние и ум? Когда он отказывался от еды, полагая, что это лишь слабость, я испытывала волнение, а когда я протягиваю ему еду и он начинает есть с рук, как дикий пес, это выглядит немного забавно, но одновременно чувствуется обреченность проиходящего. На его лице я видела запутанность, которая заставляла меня думать, что он не был готов. Но он быстро учился. Он удивлял меня своей способностью адаптироваться. Каждый раз, когда я видела, как он справляется с трудностями, его вера в себя росла. И когда он, изогнувшись в траве, ловил свою первую добычу не по запаху, а по знанию, сердце моё переполнялось гордостью. Бывали и моменты, когда он проявлял слабость, и я чувствовала, как зажимаю сердце от разочарования. Я не позволяла себе жалости. Я смотрела на него с презрением, как мама, которая знает, что её любимое дитя испытывает трудности, которые сделают его сильнейшим после. Я понимала, что именно в эти моменты он должен был научиться преодолевать себя и свои страхи. В эти же мгновения пряталась и моя настоящая любовь к нему: нежность, которую я выражала не словами, а действиями.»

Ветер свистел сквозь древние деревья Каэрна, словно шепча свои тайны, пока Сетт, юный потомок волчьей стаи, преодолевал преграды на пути взросления. Путь, который он выбрал, был не из легких. Его первое испытание — инициирование в стаю — стало редким знаком прорыва через барьер детства. Он выбил свой страх из сердца и обрел стойкость, насчитывающую миллионы лет в наследии его предков.
Каждый день на его плечах становилось всё больше обязанностей. Сетт проходил через испытания не только в бою, но и на духовном фронте, где его внутренний свет находился под давлением. Он должен был идти навстречу Ночному Творцу и показаться сильным, решительным. Каждое уничижение от стаи, каждое испытание способствовало его закалке. Он учился стойкости, как старая дубрава под напором бурь, и с каждым разом его дух крепчал, как надёжный щит.

«Каждый день в Каэрне был полон испытаний и неожиданностей. Я никогда не могла предположить, насколько тяжелым будет этот путь для Сетта. Каждый его шаг по тропе становления — это не просто формирование характера; это закалка духа. Мне казалось, что со временем он всё больше осознаёт, кто он такой, и в то же время чувствует, как его силы растут. Когда Сетт принял участие в первом испытании, сердце моё колотилось так, словно я сама стояла на краю пропасти. Он столкнулся с давлением стаи, и я понимала, что это испытание не будет лёгким. Меня беспокоила его реагирование на насмешки; эти унижения от соплеменников были частью испытания на стойкость. Но он будто не осознавал это, он принимал это всё как обыденность. Он не стал бежать — он сражался с ними, что вселило в меня гордость. Он проявил решимость, и мне не нужно было ни одного слова, чтобы понять: он хочет стать сильным. Время шло, и я замечала, как он становится человечнее, как одержимость войной постепенно уступает место пониманию его роли в этом мире, эмоциям, пониманию человечности. Каждый урок, который я ему давала, каждый бой, в который он вступал — всё это помогало ему развиваться. Я видела, как он учится обращать свои силы в нечто большее, чем просто гнев, как он учился общаться, как он пытался испытывать эмоции. Сетт научился смеяться, и, хоть иногда это было неуместно, я улыбалась, глядя на него. Этот проблеск юмора — это было проявление его внутренней силы, которая давала ему уверенность в себе. Но я сама тоже не оставалась в стороне. Годы шли, и моё тело покрывалось всё большим количеством шрамов от стычек с недоброжелателями. Каждый из шрамов рассказывал свою историю — о борьбе, о ссылке на прежние ошибки, о потере и победе. Те, кто повстречал меня в бою, давали мне возможность учиться, а я в свою очередь передавала эти знания Сетту.»

Сетт продолжал расти, обучаясь искусству превращения в кринос-форму, сосредоточенный и полный решимости. Он наконец пришел к пониманию того, что значит быть не просто волком, но членом стаи, защитником Матери. Гайя требовала от него жертв, и он был готов их дать ради того, чтобы сохранить гармонию между миром людей и существ природы. Этра наблюдала за его прогрессом, и порой, глядя на него через занавес времени, она видела отражение себя — того, кем она была в её собственные юные годы. Как только Сетт проявил себя перед Каэрном, она чувствовал волнение, но также и величие принятых испытаний. Каждый успех был шагом к тому, чтобы стать тем, кем он должен быть — дитём войны, готовым сразиться с Вирмом и защитить Гайю.


Акт IV


Вечер в Каэрне окутывался палевым светом заката, и Этра, погружённая в мысли, всё ещё смутно помнила тот момент, когда её сын, Сетт, вернулся из своего Первого обряда Перехода. Он был полным энергии, его глаза светились, когда он рассказал ей о том, как пощадил одного из своих ровесников, напавшего на него во время трапезы. Но с каждым словом, произнесённым сыном, Этра становилась всё мрачнее и мрачнее, а её взгляд всё суровее. "Милосердие имеет свою цену", — проносилось в голове Этры, вплетаясь в её мысли, как тень, которая не оставляет её в покое. Она не могла избавиться от навязчивого ощущения, что жест, совершённый её сыном, может обернуться против них самих. В мире Литании, где царят законы чести и мести, доброта часто становится оружием, остриём которого можно ранить не только врага, но и самих себя. Каждый шаг, каждый выбор, каждый акт милосердия мог вызвать ярость тех, кто уважает только силу. Этру не покидала тревога, когда она настраивала дом к вечеру, и её сознание томилось в мрачных размышлениях.

Четыре года спустя Этра жила в состоянии постоянного напряжения, охваченная страхом за своего сына. Каждый шорох за окном, каждое колебание деревьев вызывали в ней бурю тревожных мыслей. Она старалась убедить себя, что эти страхи необоснованны, но каждый миг лишь углублял ощущение надвигающейся бури. Этра не была склонна к милосердию; она знала, что в этом жестоком мире нельзя проявлять слабость, и её цель была ясна: защитить Сетта от угроз, которые могли поджидать их в любой тени. В ту ночь, когда её мир начал трещать по швам, Этра была поглощена ужасом от возможных последствий дурных поступков. Вдруг яркая вспышка света прервалась звуками борьбы. Сердце её заколотилось — ни на мгновение не задумываясь, она выбежала на улицу. Она ожидала увидеть Сетта, но вокруг царила лишь гнетущая тишина, как будто сама природа замерла в ожидании. Эта невыносимая тишина вновь напомнила ей слова Сетта о милосердии. Укол тревоги проникал в её сердце, словно колючие шипы: а что если он снова столкнётся с врагом? А что, если кто-то попытается причинить ему вред?

Прошло мгновение, и, наконец, она увидела Сетта, возвращающегося с выражением полной решимости на лице. В его спокойствии не было ни слабости, ни паники, однако Этра чётко ощущала за этим спокойствием тёмную вуаль. Она не могла удержаться от вопроса: "Что случилось?" — её голос, решительный и лишённый мягкости, эхом отразился в потемневшем переулке.

Сетт начал рассказывать о нападении, о том, как он оборонялся и, в конце концов, убил своего родича. Эти слова звучали, словно приговор, нависающий над ними. Этра замерла, почувствовав холод, который охватил её, подобно леденящему ветру с северных просторов. Это мгновение, в котором сосредоточилась вся тяжесть нажатия судьбы, повисло между ними. Она знала законы Литании. Смерть противника, даже в самозащите, нельзя было прощать. Нарушив эти правила, Сетт фактически подписал себе смертный приговор, и в её голове закружился водоворот мыслей о том, как избежать неминуемого. Кровь, пролитая на землю, оставляет след, который не стереть. "Сетт, ты…" — произнесла она, её голос резал тишину, как нож, пронизывающий плоть. Она понимала: действия, продиктованные инстинктами, могли обернуться плачевно. Её закалённое сердце вдруг трепетало от ужаса за жизнь сына. Не теряя ни мгновения, Этра схватила его за руку, и они покинули хов. Ночь была ясной, но под её покровом скрывались опасности. Когда они вышли за пределы, страх сжимал её сердце. Охота на них могла начаться в любую минуту. "Мы должны уйти далеко, чтобы скрыться," — её голос был решительным, излучая предельную готовность. Сетт смотрел на мать с возбуждением и решимостью в глазах; Этра понимала, что им предстоит держаться вместе, защищать друг друга от неминуемого.


~༺༺༻༻~

Хобсбруг стал для Этры и Сетта временным убежищем, местом, где они могли перевести дух после долгих скитаний. Этра, женщина строгих нравов и железной воли, стремилась дать своему сыну возможность начать новую жизнь. Сетт, по сути ещё недавно обратившийся из волка в человека, еще плохо понимал человеческие нормы и эмоции. Его поведение было простым и инстинктивным, а порой и вовсе смешило или пугало окружающих своей первобытной непосредственностью. Несмотря на это, их приняли в новом Каэрне, и мать с сыном начали обустраиваться, завоевывая уважение племени. Спустя год совместной жизни, Этра постепенно завоевала репутацию женщины с твёрдым характером, но с добрым сердцем. Она обучала аэтлингов некоторым забытым ремеслам и делилась своими знаниями, а Сетт стал верным помощником в делах Каэрна, демонстрируя невероятное чутьё, может наивную глупость, но силу. Их судьба казалась на время устоявшейся.

~༺༺༻༻~

Имболк было временем, когда душа племени находила свою гармонию в ритме праздника, а природа ощущала своё обновление, как весна с её невидимой, но сильной силой. Это время отмечалось ярлом и старейшинами как момент перехода, когда даже самые строгие обычаи могли уступить место бурной эйфории и хаосу. В такие моменты терялись границы дозволенного и запретного. Для Сетта это было странным и хаотичным зрелищем. Он наблюдал за родичами, стараясь понять их мотивы и поведение, но многое ему оставалось непонятным. Этра, несмотря на свою натуру, позволила себе немного расслабиться. Она выпила несколько кубков вина, что было для неё редкостью, ведь она всегда предпочитала держать разум ясным. Однако в этот вечер она, как и многие другие, поддалась общей эйфории.

Среди собравшихся выделялся один из фианнов по имени Дрейн, известный своим буйным нравом и тягой к выпивке. Этот ликантроп не пользовался особым уважением в хове, но его силу и ловкость признавали. Подогретый алкоголем, он начал вести себя всё более вызывающе, громко смеясь и провоцируя окружающих. Когда вечер вступил в свою разгар, Дрейн обратил внимание на Этру. Возможно, его привлекла её строгая красота или та сдержанность, которую она обычно излучала, а может помутненный рассудок и невольность в нарушении законов Литании. Видя её в расслабленном состоянии, он посчитал это шансом. Воспользовавшись моментом, когда Этра отошла подальше от фенрир лена в поисках уединения, он последовал за ней.

Дрейн подкрался к Этре в темноте, где шум праздника заглушал любые крики. Он схватил её, используя свою физическую силу, и, несмотря на её сопротивление, добился своего. Этра сражалась до последнего, но была пьяна, а её противник гораздо сильнее. Она не смогла отбиться. Когда всё закончилось, Этра вернулась к хову, но никому ничего не сказала, ведь это бы полностью подорвало её честь и влияние... И нарушение Литании. Её лицо оставалось непроницаемым, а осанка строгой. Она не хотела выставлять свою слабость напоказ. Сетт ничего не заметил: он в этот момент наблюдал за танцами у костра, стараясь понять ритуалы родичей.

Когда же она поняла, что несёт плод, это стало ударом для неё. Мать испытывала стыд и горечь, и вот в этот момент она открыла сыну правду о случившемся. Сетт, не мог выдержать известия, и ярость заполнила его. Его кровь, или фостринг, заклокотала, и с яростью он обрёл силу, чтобы наказать преступника. С его яростью и гневом, он в конце концов нашёл Дрейна, и в тот момент, когда решалась судьба этого фианна, всё вокруг казалось непоправимым. Но убийство, как бы оно ни было оправдано в его душе, повлекло за собой расплату. Каэрн не прощал такие деяния. Даже если преступник был виновен, наказание оставалось неизбежным. И вот, племя объявило охоту, и матери с сыном пришлось оставить Каэрн, скрываясь от своей собственной судьбы. Сетт и Этра, убегая в ночь, не могли довериться никому — ведь хов мог послать своих охотников за ними в любое время, они были вынуждены искать пути в темных лесах, избегая дорог и поселений.

Их путь приводит их во Флоревендель — тихую и уединённую деревню, где они находят временное убежище. Здесь мать готовится к рождению ребёнка, а Сетт обдумывает дальнейшие шаги. После долгих месяцев тревожного ожидания, в тени уединённой деревушки рождается девочка. Её мать, истощённая морально и физически, называет её Кианой.

~༺༺༻༻~

К тому времени, когда в Каэрне наступило десятое лето их жизни, события резко изменились. Слухи о том, что они укрываются от правосудия из-за убийства фианна, начали разноситься по округе. Ликаны из прошлого хова, искаженные ненавистью и жаждой мести, нашли их. Сетт и Этра сделали всё возможное, чтобы избежать столкновения с ними, но покой им уже не был уготован. Приближение родичей заставило Этру вновь задуматься о том, что она сделала и каким образом сама стала тем, кем есть сейчас. И дабы не обременять их новый Каэрн, новых их аэтлингов, щенков, они скрылись в ночи, подальше от этих мест.
В ту ночь, когда они покинули Флоревендель, Этра понимала, что служила лишь сама себе, в то время как её метис — это не просто бремя, а воплощение их общей судьбы. Они уплыли в Хаккмарри, где среди множества Вирма им бы было труднее насчитать своих врагов. Там, в глухих лесах, она надеялась найти хотя бы мимолётное укрытие от охоты за их душами.


wmCA7tD.png
 
Последнее редактирование:
Сверху