━───────────────────────────────────────────≪✷≫───────────────────────────────────────────━
Биография. ━───────────────────────────────────────────≪✷≫───────────────────────────────────────────━
 Характер Алистера, вопреки его воспитанию и взрослению в синдикате, способен на доброту и покаяние. Его сожаление и вставание на путь искупления являются ярким примером этого. Несмотря на то, что он выполнял одно время свои синдикатские обязанности, он ныне не проявляет жестокости и старается избегать ненужного зла. Его любовь к роскоши, хорошей музыке и красивым доспехам также ярко видна. В целом он добр, но строг и справедлив — мерзавец на пути исправления от угрызений совести.
А что посчёт его внешности, то он худощавый и тёмноволосый двадцати трёх летний детина с лицом, напоминающим лезвие ножа, и глазами буро-жёлто-зелёного цвета, котрые крайне проницательны. Его лицо можно назвать аристократическим, с острыми чертами и высокой, резко очерченной линией скул. Волосы у того тёмные и гладкие, с едва заметной волной.
Глава I
 Колокол не звонил еще и пяти минут, а церковь при Флорском монастыре уже наполнялась прихожанами. Не обольщайтесь мыслью, будто стекались они туда, влекомые благочестием или жаждой просвещения. Лишь очень немногими руководили эти чувства, ибо в городе, где суеверие столь всевластно, как в Флории, тщетно искать искреннюю набожность. И богомольцев в церкви собрали разные причины, но только не та, которая якобы привела их в храм. Женщины явились показать себя, мужчины — поглазеть на них; некоторые любопытствовали послушать прославленного проповедника, другие не нашли иного способа скоротать время перед театральным представлением; иные поторопились, потому что их заверили, будто в церковь невозможно будет войти, а половина Флории поспешила туда в чаянии встретить другую половину. Искренне желали послушать проповедника лишь горстка дряхлых благочестивцев и благочестивиц да десяток его соперников на поприще духовного красноречия, заранее вознамерившихся разбранить и высмеять его поучения. Что до остальных прихожан, то, останься проповедь непроизнесенной, они ничуть не огорчились бы, а, весьма вероятно, даже не заметили бы, что лишились ее. Однако семью Мелькиадес завело сюда отнюдь не то, что остальных. Те принесли на благословение новорожденного ребенка, как вещают местные обычаи и поверья: стоит дитя на смотр преподнести, чтоб пасторы освятили его. Но как бы то ни было, церковь еще никогда не видела в своих стенах столь многочисленного собрания. Ни единого свободного уголка, ни единого незанятого сиденья — пощады не было дано даже статуям, украшавшим длинные проходы. На крыльях святых, первых учеников Флоренда, повисли мальчишки, святой Франс и святой Луанций оба несли на плечах по зрителю, а святая Мэлите терпела двойную тяжесть. На удивление, в церкви присутствовали два совершенно никому не знакомых пастора; те стояли отстраненно в углу и о чем-то шептались. Мать с ребенком, ничтоже сумняшеся, решила пройти вперед к ним, дабы не задерживаться. Напрасны были раздававшиеся со всех сторон негодующие возгласы, напрасно к ней взывали: «Уверяю вас, сеньора, тут все занято», «Прошу, сеньора, не толкайте меня так сильно!», «Сеньора, здесь невозможно пройти! И как это люди позволяют себе подобное!» — матерь с младенцем упрямо двигалась дальше. Упорство и два могучих локтя помогли ей проложить путь сквозь толпу к самым отдаленным пасторам. Семейка обратилась к ним, и они спустя минуту размышлений все же согласились. Взяли мальца в руки да удалились в отдаленную комнатушку в церкви; ранее та использовалась для наказания грешников, но ныне сия практика была прекращена. Один из двух пасторов почувствовал, что в младенце таится темная магия, однако совершенно не тронутое ядро. Тот почему-то не доложил об этом второму; впрочем, тот и сам догадался по выражению лица, отчего завязался диалог:
— В чем дело, брат Этельстан? Неужели тебе не по нраву подобная служба? Отнюдь не только охота на мерзких созданий и грешников является служением Ему, — старик, перестав изучать дитя, взглянул исподлобья на своего собрата.
— Как можно, епископ Карит! — мгновенная слабость, выразившаяся ранее в заинтересованности младенцем, прошла, лицо пастора стало спокойным, как и прежде.
— Вот и славно. К тому же завтра на рассвете мы покидаем сии земли и отправляемся в путь. Прибыл голубь, нас ждет охота!
Этельстан, в истинной личине своей Эдгар, являющийся никак не служителем Флоренду и паладином, а культистом и приверженцем "Синдиката возвышения", возжелал выкрасть мальчика, дабы после бежать, предвкушая награду за добытые сведения, что копил множество лет, и нового мага тьмы, что попадет в лоно их круга.
Но какого было его удивление, когда епископ попросил отдать дитя ему и провести молитву за здравие новорожденного самостоятельно.
— Не ждал? Право, ты и помыслить не мог, культист, что я все знаю. Конечно, жаль, что ты решил уходить так рано и нагло, прямо в церкви, но с паршивой овцы хоть шерсти клок… — укладывая дитя в люльку, что была меж двух магов, молвил Карит. Тот знал об его скверном происхождении и собирался прямо после служения его изничтожить, однако просьба обмолить мальца поменяла планы.
Облизав пересохшие губы, Эдгар стал изменять свои руки под стать клинкам, медленно подступая к Кариту.
— Ц-ц, он тебе нужен? Так возьми, треклятый безбожник! — в тот же миг комната озарилась светом, появившийся клинок, что тогда показался Эдгару куда ярче солнца, медленно, но верно опускался на младенца.
Резким рывком культисту удалось спасти дитя, заплатив за то потерянной рукой. К счастью темного мага, световой клинок, живший было своей жизнью и решивший лишить его головы, не достиг своей цели. Ведь уже измененная нога сбивала Карита с ног, выигрывая культисту крохи мгновений. Не обращая внимания на новые раны, Эдгар прильнул к давно всеми забытому ходу еще с времен кар грешников, да пустился бежать в сторону реки.
Родня же еще минут десять не могла зайти туда после инцидента из-за толкучки и прибавившихся людей. Но взойдя внутрь, те обнаружили лишь отсеченную руку, сгустки крови и отрубившегося на полу епископа. Спустя час-другой тот придет в себя и поведает совсем иную историю, дабы не подставлять ни себя, ни упоминать о магии. Тот выдумал легенду о том, что на пару с мальчиком похитили и второго пастора, в ходе борьбы удалось так званому "осквернителю святыни" отрубить руку, но он все же скрылся с пастором и младенцем. Сей инцидент не стал столь разглашенным; над ним поработала местная церковь и дворяне, пытавшиеся замять все случившееся. Однако родителям все же сообщили черты лица того, кто выкрал дитя, и пообещали бросить все силы на их сыск. Глава II Скульпторы и змеи проводили "паука" до двери его комнаты, где он отпустил их с видом превосходства, в котором нарочитое смирение вело борьбу с подлинной гордыней. Едва он остался один, как дал волю тщеславию. Он вспоминал бурю восторгов, которую вызвала его речь перед иными членами паучьего гнезда во Флоревенделе, и его сердце преисполнилось радости, а воображение уже рисовало великолепные картины будущего возвеличенья перед архитектором. Он посмотрел вокруг себя с ликованием, и гордыня сказала ему громовым голосом, что он — выше всех прочих смертных. Тут его раздумья прервали три тихих удара в дверь комнатушки. С трудом культист очнулся от горячечных мыслей. Стук раздался снова.
— Кто там? — спросил наконец паук, а если точнее, глава синдиката в Друнгаре, неподалёк местечка Тальнфурга.
— Всего лишь подмастерье, — ответил кроткий, молодой и немного напряженный голос.
— Войди! Войди! — так же ответствовал мальцу по ту сторону двери.
Дверь тотчас открылась, и вошел Алистер с корзинкой в руке.
Алистер был юным подмастерьем и через три месяца намеревался принять должность светлячка. Юноша старательно избегал общества саламандр, змей и скульпторов; на их не шибко любезные слова отвечал с тихой кротостью, но ясно показывал, что его влечет уединение. Из этого правила единственным исключением был настоятель. Паук только с ним смягчал свою обычную грубость да суворость. Обращаясь к нему, он, сам того не замечая, менял свой строгий тон на ласковый, и ничей голос не был ему так мил. Услуги юноши он вознаграждал, наставляя его в чернокнижии и обуздании тёмной магии. Подмастерец был старательным учеником, и с каждым днем все более пленялся живостью его гения, бесхитростностью манер и чистотою сердца. Короче говоря, паук взлюбил его по-отцовски, ведь именно ним малец по сути и был взращён, прошло уж не меньше семи лет с того инцидента в церкви, и отрок взращивался в культистком обществе.
Мелькиадес был во многом похож на отца, которого видел лишь пару раз за жизнь, но даже так, он во многом повлиял на юношу нежели синдикат. Его понятия о гордости и чести были столь же возвышенны и благородны, как у отца, однако странностью и будущей жестокостью он будет обязан культистам. Их коварство, неискренность, жажда "великой цели" в виде эволюции всё больше проникали в сердце мальчишки. Искренний и открытый в своих чувствах, Алистер порой оказывался беззащитным, легко обижался, но тут же готов был забыть об обидах и наслать озноб на обидчика. Грубое слово или неуважение вызывали в нем справедливый гнев, который он рад был усмирить, если видел искреннее раскаяние после.
Итак, вернёмся вновь к комнате наставника Мелькиадеса.
— И чего же ты возжелал, Алистер?
— М-мессир, вы на прошлой неделе поведали мне о удивительной дисциплине, ох... Кажись, кличется та гидрософистикой! Точно, так кажись, я нашёл о ней упоминания в одной из книг в вашей библиотеке, сие поможет мне для эволюции, в ней описаны всяк гибридные умения, в том числе и моя. Молвят, то используется заради хвори, но ведь, как молвил наш уже гиблый лекарь, то именно вирусы и болячки — настоящие властители планеты, и благодаря им можно всё.
— Тяжко сказать, лекарь на то и гиблый, что не ведал что несёт. Но зараза поможет выведать сильных на тело людей, я обучу тебя ей обязательно, ровно как и обращению с водой. Но сперва стань полноправным членом синдиката, а пока ступай за мной, — крепко схватившись за руку мальца, тот повёл его куда-то чрез длинные коридоры замка, в котором они и укрывались.
По слухам, сей замок давно заброшен после феодальных междоусобиц, но члены культа быстро его прибрали под свои руки, и отныне сие место является рассадником всех синдикатцев возвышения по всему Флоревенделю. Те добрались до просторного зала, уже знакомого места мальчуку. Он был же столь просторным, как хладным и сырым; тепло каминов совсем не доходило до сего помещения, а ветер, протискивавшийся чрез щели в камнях, так и завывал. Наставник мальца встал по иную сторону от него, скрестил руки перед собой да явил на свет небольшое облако тьмы, которое стремительно поползло к мальцу [Дыхание смерти].
— Уклонишься ли? — без какого-то волнения и переживания вопросил, вероятно был уверен в нём.
— Конечно! — шустро промямлил, и лишь под самый конец смог отпрыгнуть от надвигающейся тучи.
Немедля решается применить своё самое лучшее, излюбленное и ярко выражающееся заклинание, озноб. Сконцентрировавшись на наставнике, он насылает на того хладные да мрачные ощущения, дабы сковать его движения. Однако сил уж никак не хватало против архимагистра, того, кто руководит сбродом магов и подмастерий. Паук успешно развеял озноб своей незамедлительной атакой, и малец ныне видел со всех углов движущиеся проекции самого себя, только совершенно тёмные и парящие, как дым. [Срез], а пока юнец разглядывал их, мастер наложил на юнца так званный "тремор", и он, как ни удивление, сработал. Мальчик лихорадочно трясся, пытался что-то противопоставить, но уже чрез десяток минут пал на мощёный пол, который укрывался совершенно не вписывающимся ковром. Мастер в очередной раз победил, сняв заклятие, помог тому встать и добраться до общего спального места. Глава III  В пыльном архиве замка Алистер откопал древний свиток с этапами, как некий эликсир получить. Тот уже завоевал доверие, а юношеское добро совершенно выветрилось; он отныне работает лишь ради эволюции, ради своих собратьев по возвышению. К слову, тот таки обуздал дисциплину гибридной магии, тьмы и гидрософистики за то время проживания средь культистов. Алхимия была ему привита не по собственному хотению: один из новых "скульпторов" гнезда из Флодмунда под предводительством местного наставника поручил ему обучить подростка сему делу; зелья или же эликсиры магам не так нужны, но вот живому расходному материалу вполне. Как минимум, те благодаря зельям могут дольше выдерживать всеразличные эксперименты, которые проводятся на них. Однако сие лишь ситуативное, побочное применение. Главная цель Мелькиадеса с сего момента стала — попытаться воссоздать так званный "великий эликсир" Мэр-Васского гения под именем Антуан де Лемель. Многие слыхали сказания о том, что он обрёл бессмертие; могила пуста, а по миру тогда ходила молва, мол, видали в разных частях света. Однако так и не узнать, мошенники ли это, или за правду тот самый. Но в любом случае сия история вдохновила паука Друнгарского паучьего гнезда возвышенцев. Были созваны, похищены и куплены всякого уровня знаний алхимики, которые помогали Алистеру влиться в сие запретные знания. Со временем, когда тот уже узнал азы, он самостоятельно, в тайне от прочих, пытался смешать алхимические элементы с его магическими способностями, тьмой и ещё чаще — болячками, надеясь на их уселение. Он грел, возгонял, осаждал элементы и знал, что старается не зря. В синдикате тому возготовлено большое будущее, не лучшее с моральной точки зрения и со стороны человечности, но разве это когда-то останавливало магических культистов синдиката? Мелькиадес напрочь потерял покой, без остановки продолжал наводить справки о алхимии и том самом эликсире; скудные и разноречивые сведения укрепляли его в решимости снова опробовать варку. В один из дней тот решил вновь попрактиковаться вечером, когда темнота скроет его, и он сможет мельком отстраниться от поручения мастера, да заняться алхимией в личных целях. У наставника в тот вечер был прием. Заметив несколько странное поведение нечестивца, его нетерпеливость и нервозность, то тот постарался весь вечер держать его при себе, то и дело давая разные поручения, связанные с тем, что в этот вечер он собирался познакомить гостей с делами "паучьего гнезда"; видать, те из более влиятельного места и намного больше доверенны Архитектором, а посему и бродят по всяк логовам культистов с проверкой. Для главы этот вечер был чрезвычайно важным, ибо от исхода его зависела не только будущая репутация, но и в некотором роде возможность приблизиться к великому владыке, главе и магистру Архитектору. Именно он создал синдикат возвышения и даровал друнгарскому "пауку" его почётный титул внутри организации. Улучив момент, когда можно было незаметно уйти, Алистер, закутавшись в плащ, покинул зал приёма и направился в сторону алхимической лаборатории, находившейся в восточной части крепости, не столь уж далеко от приёмной. Огонь тот разжег и смешал компоненты зелья исцеления. Грел, возгонял, осаждал элементы и знал на сей раз, что старается не зря. Прошлые попытки сотворить зелья никак не удавались, даже с наилучшими наставниками. Однако именно сейчас ему наконец повезло. И кажись, из кучи компонентов образовалась одна цельная жидкость. Вот зелье остыло, и закрыл он все шторы, запер все двери, очаг погасил. Да ветер в трубе вдруг запел волчьим хором, о чуде мечтая, глоток юный алхимик отпил. Глоток ещё раз отпил, не почувствовав вкуса, и пол закачался, да Алистер навзничь упал. Совсем не подготовленный организм не смог выдержать резкого внедрения зелья, и, не совладав с ним, припал к земле, однако уже спустя минуту он встал и прекрасно себя чувствовал. Кажись, ему свезло! Однако стоило ещё проверить. В темнице под замком сторожились похищенные люди культистами. Я уже упоминал, что Алистер напрочь потерял чувство сожаления? Так вот, он, подхватив склянку с своим творением, втихаря явился именно туда, отрыскал самого чахлого узника, и, найдя именно такого, он ему насильно влил сие вариво. На удивление, тот приоживился, из полумёртвого состояния пришёл в более нормальное, и... Даже после того как подросток вознёс свой стилет над его грудью и впил его, тот прожил значительно дольше, чем те, кто не испивал зелье, и по его словам, боль была не так сильна. Ну... Это удалось распознать с менее громких криков и стонов. Это был настоящий триумф; с того дня алхимия в самом широком смысле слова стала почти единственным занятием малого выродка, помимо магии, конечно. Глава IV — Решено. Зароем ее живьем, а в рот засунем железные удила, — палач сложил руки на груди, радуясь, что хоть в чем-то удалось сговориться с народом и местным владыкой.
— Железо остановит проклятие хвори. Железо, оно от всего защитит. Лучшее средство от порчи, не считая святой воды. Святая вода, знамо дело, надежнее, да где ее взять по нынешним-то временам. Сгодится и железо!
— Рассказывай! На каждой двери в деревне, на каждом ставне висят подковы, а что проку? С тем же успехом можно вешать куриные перья! — возмущался народ.
Баронский палач сердито ответил:
— Но ведь удила не дадут ей нас проклясть, верно? Железо не железо, главное, чтобы молчала.
— А если она не умрет? — жалобно спросил сам барон. — Вдруг она вылезет из земли и придет к нам среди ночи?
Он в страхе взглянул на деву, прикованную к столбу, как будто та уже скребется из могилы.
— Может, сперва вбить ей в сердце бузинный кол? Тогда будем точно знать, что она неживая, — окликнула какая-то старуха из толпы на площади.
— А я слыхал, есть только один способ: отсечь голову лопатой могильщика — конечно, уж после того как испустит дух.
— Так убивают восставших трупов, а она — не труп, по крайней мере, про такое не говорили, — ещё раз подала голос старуха. Ныне дряхлая и слабая, она произвела на свет большую часть обитателей деревни, а многих уже и проводила в могилу.
— Кто знает, кем она обернется после смерти? С ней дело нечисто, сразу видать, — ещё один глас.
Многие закивали, соглашаясь с тем. Это было почти единственное, в чем все сходились. За долгие часы разговора никто не произнес ее имени, даже мальчишки. При своем малолетстве они понимали, что не все следует называть вслух.
 Однако та дева, которую обвинили в накладывании порчи, проклятии и, самое главное, хвори, ничем не была виновата. Власти решили устроить показуху перед народом, тем самым убрав раздор и панику в деревне. Но, кажись, всё усугубили. На самом же деле, причиной появления сей болячки был Алистер. Тот заразил местные колодцы лепрой да лечебницы вирусным гепатитом. Его задача заключалась в том, чтоб отсеять слабых людей из небольшой деревни на окраине Друнгара. Сие мероприятие поможет синдикатцам выбрать самых сильных и стойких особей ради селекции и опытов метаморфозниками ради эволюции. Сам же хозяин нежданной вспышки наблюдал за всем из стороны, тешась злодеянием и удачным планом. В голове нечестивца были вбиты идеи эволюции, и он на тот момент слепо в них верил, благодаря обаятельному и харизматичному наставнику. Вот к слову он и начал применять свои знания магии на практике, выполняя задания паука. Вместе с ним были ещё один человек и семиморфит, оба, как и Алистер, обладали нечестивостью. Вместе они, словно как "всадники апокалипсиса", разносили язвы, гангрены, простуды и венерические заболевания по отдалённым частям Друнгара. Деревня за деревней утопала в грязи, крысах, дерьме и болезнях. Каждый шестой был в ужасных гноениях и пятнах: дети, матери, старики и просто мужчины. От упадка жителей деревень голодали близлежащие города. В сумарности с тысячу жизней вероятно погибло от рук сей троицы. Они были безжалостны, неумолимы и скрыты. Лишь изредка приходилось прибегать к намеренным и жестоким убийствам; зачастую немилость магов нечестивцев была на лекарях, и их бич был направлен именно в их сторону. Ведь благодаря лекарствам, всяческим настоечкам и отварам человечество теряло шанс получить вид человека, который бы переносил сии болезни без посторонней помощи. С каждым новым днём он творил всё больше бед, слышал отчаянные людские крики, молитвы к Флоренду и душераздирающие стоны. Столько невинных людей погибло, столько всего... И только от рук Мелькиадеса да его помощников. Однако с заданием он справился, даже не колебался, и ему становилось то по вкусу, он был опьянён сей властью. К слову, именно после сего задания он был награждён полноценным титулом скульптора и помогал синдикату чем мог, продолжая выводить штаммы смертоносных и болючих болячек, да так и ища рецепт великого эликсира. Глава V Алистер редко видел сны, но в одну ночь его посетил сон, и он не ушел с пробуждением. Ему снились унылые деревенские домишки, которые он посетил, небольшие холмы. Снилось так ясно, словно он сам стоит там: голые вершины и бурные потоки, дикие козы и сдуваемые ветром грачи, обвисшие заборы и обнесённый каменными стенами баронский дом. Однако уже чрез малый промежуток времени из домов стали вылетать души погибших; полупрозрачные дети в ободранных одеяниях показались первыми, физиономия у тех была в особенности печальной, следом за ними матери такого же вида, а уж далее и прочие погибшие. Раздался дикий вой, плач и неугасаемые просьбы о пощаде; голосов становилось больше, те говорили быстрее, и уже нельзя было разобрать слов. Но их вид давал понять, что те делают.
Мелькиадес проснулся в хладном поту; прошло уж с пять-шесть лет от его первого н
алёта на деревни с целью заражения, тот внезапно решил покопаться в себе. И в его голове стали проростать семена сомнения: его юношеское, давно забытое добро вдруг стало вновь проявляться. Может, психика уже не выдерживает от постоянных убийств и мучений на протяжении всей его жизни? А может, это совесть проснулась? Или судьба подарила тому шанс исправиться? Никто уж не знает, но после этого сна он стал повторяться каждую ночь из раза в раз. И становился всё более ужасным: лица и их рёв были столь невыносимы и печальны, что даже сам дьявол бы задумался.
— Ах, не мучайте меня больше! — говорил тот, вскинув голову кверху после очередного пробуждения.
— Простите меня, простите! — сказал он отчаянно, но это никак не повлияло. В последующие дни сон продолжался, покуда в один из таковых уже обычных мучительных сновидений не услышалось чёткое «искупись». Алистер принял это на душу, видать, сам Бог одарил его прощением, и тот решился всё-таки сменить моральные принципы да приоритеты в жизни.
Вдруг тут послышались приближающиеся шаги. Паук пошёл в сторону восклицаний и встретил Алистера, наполненного ужасом. — Я слышал крики. Думаю, что разговор поможет мне разобраться во всём, не так ли? Поведай, что случилось.
— Ох, нет, ничего... Но я желаю спросить: зачем же мы мучаем людей, заставляем их страдать? Разве это не... бесчеловечно? Наши эксперименты ни к чему не приводят, мы подвергаем многие тысячи ради... чего? Эволюция, несомненно, важна, только такими ли методами, о мессир?
Тот поменялся в лице, нахмурил брови и вместо отговорок или ещё чего-то молча ушёл, оставив его наедине. Кажись, тот был застигнут врасплох, он никогда ещё не видел сомнения в своих делах, а посему и не знал, что ответить тому.
Алистер решился удалиться из замка синдиката, прогуляться. Куда дальше, чем ему было дозволено, и без задания. Пройдя достаточное расстояние, он забрёл в какое-то городишко и услышал добрый смех детворы, рабочих, что трудятся, и мещан, гулявших по мощённым уличкам. Его внимание в особенности заострилось на какой-то парочке дворян, которые держали под грудью младенца. Нечто произошло, и тот сам почувствовал ту любовь, которую оказывали младенцу. Смутно припомнил тот случай в церкви и как его выкрали у любящей родни и заставили убивать, но... Ещё рано что-то судить, тот пошёл обратно к замку. Стоит ещё многое обдумать и хотя бы подтвердить свои догадки. С той минуты у него возникло намерение во что бы то ни стало узнать правду. Может, сон был вещий? И все сии причины не простая случайность?
Однажды вечером он сидел наедине с Пауком, и по совместительству своим наставником, в будуаре замка, и решил наконец прояснить всё, что таилось.
— Что стало с моей роднёй? — нарушил Алистер протяжительное молчание. О родне он вспоминал не раз в малом возрасте, но с взрослением совсем позабыл. Настал час, когда тот вновь опомнился.
— Ах, несчастные люди были! — вскричал Паук. — Те были совершенно неотёсанными олухами, прости, но это так. Пьяницы, простофили и безработники, ты не благодарен, что я взрастил тебя? По-твоему, это не благородный поступок? Я надеялся, что ты совсем позабудешь о них, я твой отец ныне, хоть и не кровный.
— Где же вы меня прибрали к себе? — усомнился тот в его ответе. На сей раз он был каким-то встревоженным. Мелькиадес к тому моменту уже отчасти вспомнил, что произошло тогда. Столь громоздкое событие не может забыться даже со временем, максимум притупиться.
— В кабаке, когда те желали тебя обменять на кувшин вина, фу! — лгал. Чётко помнил, как ему преподнесли младенца и какой ценой его скульптор раздобыл...
— Да уж, прошу прощения, мессир. Соизволите отдалюсь? — не дожидаясь ответа, тот встал и вышел из зала. Направился прямиком в свою комнату, схватил очки, остатки флоринов да свою записную книгу по наработкам в алхимии.
 Пришло время сменить сторону. С сего момента тот поклялся себе искупить все свои зверства, которые учинял по прихоти синдиката. Начать творить добро и наставлять на путь верный иных. Тот прихватил свой плащ да незамедлительно ушёл из замка, не попрощавшись. Двинул в сторону Хакмарри: там по его душу явно не явятся синдикатцы, чтоб отомстить, как минимум в ближайшее время. По пути, к слову, тот наблюдал за тем, что люди и без помощи Алистера заболевали, а лекари были бессильны и давали только ложные надежды. И он решил, что попробует создать то, благодаря чему люди смогут преодолеть болячки, даже самые тяжёлые. Но только ему предстоит пройти путь мерзавца, вставшего на путь искупления, путь справедливости и добродетели. Посмотрим же, что будет уже в Хакмарри и сможет ли тот там начать новую жизнь и перевесить весы добра и зла на сторону первого. К слову как-раз после сего, его перестали мучать сны с убитыми от рук болезней нечестивца. |
. Ну а если отставить шутки, с возрастанием сил, опыта и самомнения о себе маг может вообразить себя вершителем судеб, божеством на земле и начнёт распоряжаться чужими душами путём любви. Это лишь одна из развилок, а так трудно что-то придумать на данный счёт.
