«Всё начинается с малых шагов. Человеку принято осваиваться в том, в чём он не горазд. Каждый из нас – был новичком. Каждый из нас профан в том, чего ещё не делал. Так с чего же осуждать одних за то, что они неопытны?»
1. Имя: Отто де Хагенберг;2. OOC Ник: MokrieTrusiki;
3. Раса персонажа: Человек. Дартадского происхождения, маунфелец;
4. Возраст: Двадцать три года;
5. Внешний вид: Таких людей, как Отто – миллионы. В нём нет ничего необычного или такого, что могло бы выдать в нём необычную персону. Среднего роста, атлетик в сторону худощавости, он – лишь очередной пример всего в рамках обычного, и не стоит искать в этом какой-то подвох или секрет. На его теле практически нет шрамов или татуировок, у него обычная причёска, а те бакенбарды – лишь один из писков моды маунфельцев и его небольшая генетическая наследственность. Блестящие, немного болотные, зелёные глаза, блондин. Можно сказать, что красив, будь не его отросшая со времён прибытия на Хакмарри щетина, которая, возможно, в будущем пробьётся в что-то новое.
Несмотря на то, что Отто тщательно старается ухаживать за собой в меру своих возможностей, чистя зубы, умываясь и стараясь не пачкаться ни в чём лишнем, он всё равно не похож на чистюлю, особенно учитывая, что его гигиена, со времён отбытия с Трелива, сильно упала в качестве. Но даже так, и без того, его нельзя назвать грязным или замурзанным. Попытка выглядеть опрятно выглядит хоть и жалко, но вполне успешно, если сравнивать с некоторыми другими личностями, прибывшими или пробывающими свою жизнь тут, в лесах.
Его одежда – удобный гамбенизон с рукавами, доходящими выше локтей. Всё остальное закрывается тем единственным богатством, которую он носит на себе – уже выцветающая, красивая рубашка с длинными, шитыми рукавами. Штаны и сапоги ничем не выделяются, а потому можно лишь заметить то, что вся одежда видала и лучшие деньги – зашитые дырки, неотстирывающиеся пятна, потеря цвета. Но даже так, на одном из множества ремешков на его поясе можно увидеть практически всегда чистые ткани – пурпурный и оранжевый – цвета его родины, цвета гор Урвани.
6. Характер: Маменькин сынок. Да, таких людей, вроде него, можно называть как угодно, однако он – ярчайший пример того, как может выглядеть мужчина, который всю жизнь рос под гиперопекой матери и полного отсутствия любой мужской руки или совета в жизни. Поначалу, до прибытия и в первое время нахождения здесь, в Хакмарри, Отто был абсолютно скованным, застенчивым и крайне боязливым парнем. Дёргался, оглядывался, и извинялся за любой пустяк, а иногда и просто, извинялся. Он никогда не шёл на конфликты во всей своей жизни, и даже сейчас эта привычка пока-что, а может, и до конца его дней, будет тянуться вслед. Он добрый, ни от кого и ни от чего не требующий в этой жизни наёмник, каким бы парадоксом это и не звучало. Он плохо управлялся с оружием, вязал шлем на бантик, считал овец перед сном и застилал свой мешок в палатке так, как его учила мать. Большая часть советов, которыми он следует по жизни – тоже пошли от его великодушной маман, и не дай Пророк ему подумать о ней плохого. Он искренне заботится о всём своём окружении и старается угодить каждому. В лагере с ним не было никаких конфликтов, потому что он никогда их и не вызывал – Отто может быть самым заметно-незаметным человеком. Даже стоя в первых рядах, он позволяет всем смотреть через его плечо, а то и вовсе, вы не заметите его перед собой; одним из его талантов это испаряться с поля зрения людей, чтобы не вызывать лишние конфликты. А даже если они и назревают – Хагенберг старается решить всё мирным, добрым путём. Он по прежнему наивен и глуп, чего можно ожидать от таких, вроде него?
Однако Митары играют в его жизни очень большую роль. Находясь под АКТИВНЕЙШИМ влиянием окружающих наёмников и обстановки, Отто меняется. В лучшую, или худшую сторону? Трудно понять. Можно сказать, что он чертствеет и набирается опыта в жизни. Он действительно старается постоять за себя и постоять за тех, кто ему дорог – некоторые вещи не воспринимает всерьёз и пытается активно осмыслить то, какие крупные игры ведутся вокруг него. Да, может и через едва розоватую призму его ещё не окрепшего ума, но, дайте ему время, и он впитаёт всё, как губка. Ведь таков смысл человека – постигать и совершенствоваться.
7. Таланты, сильные стороны: Самое главное – это образование. Не каждый способен похвастаться тем, чем владеет Отто. Поскольку вся его жизнь была заточением в собственном особняке, а его мать владела капиталом всего рода, а значит, имела деньги, то Хагенберг учился. Учился не просто простые четыре года – он учился практически два десятка лет. Человеку, который не мог заниматься ничем, кроме ухаживанием за собственным садом и прогулками вокруг поместья, не было ничего иного, чем чтение книг, а потому его смело можно назвать книжным червем. Начиная от глупых романтических поэм, заканчивая книгами о философии, разные самописы по учениям Пророка, интересные книги про цветы, как правильно вязать, уход за волосами, первая помощь.. Этот список можно продолжать до бесконечности – всё ограничивалось лишь огромной библиотекой и тем, что ему разрешала читать собственная мать. Стоит ли объяснять, что он владеет теории об подстригании ногтей? Такой человек как Отто способен пригодиться как наёмник лишь благодаря тому, что он хорошо читает, пишет и считает. Владение философией и другими базовыми навыками, счёт на счетах и прочее – и перед вами не простой тюфяк, а отличный образец интенданта или того, кто может вести учёты. Из него вышел бы отличный бумагомарак, не так ли?
Его неконфликтность, усердие и позитивность, креативность и творчество способно сотворить лихие дела, будь не..
8. Слабости, проблемы, уязвимости: Его страх перед людьми, а особенно, перед близкими. Он хочет и активно пытается раскрыться, но при одной малейшей критике весь расцветающий бутон схватывается обратно, индюк зарывается в песок, а кальмар старается прятаться под ближайшей раковиной. Нет, он не стеснительный, просто совсем не готов к тому, чтобы его критиковали или приняли его мысли не так, поэтому он либо старается приподнести свою мысль нейтрально, либо вовсе держит рот на замке. К тому же, из слабостей и всего подобного, можно отнести его отчасти романтизированный взгляд на жизнь и неопытность. Он учился по книгам, пьесам и рассказам матери. Все её нравоучения надолго и крепко засели в его голове, и понадобятся годы, чтобы их оттуда выудить.
Про его слабости можно говорить бесконечно, но вопрос лишь в том – как долго понадобится, чтобы их решить. Всё таки, Хагенберг – эдакая картина, повверх которой рисуются новые краски.
9. Привычки: Разные забавные, а порой умилительные звуки, которые он произносит при страхе или удивлении. Постоянная хотелка потрогать себя за рукава, пояс, бакенбарды, волосы, почесать нос. Кроме этого, его главная привычка – думать, что никто не воспринимает его всерьёз.
10. Мечты, желания, цели:
Отто. Отто никогда не был храбрецом, как его отец. А уж тем более, как отец его отца. Нет, он частенько был более скромной души человек. Местами тихий, странно угловатый, а иногда и вовсе – застенчивый. Среди детей в своём возрасте он никогда не был тем, кто затевал драки; да и участвовал он в них неохотно, хотя, когда приходилось, сражался он не хуже льва в клетке. Но ему никогда не хватало мастерства. Этой неуловимой жар-птицы опыта, которого он никак не набирался через тумаки и ссадины. После одной, двух, да даже десяти бесчестных поединков – в которых Отто, бывало, даже побеждал, никто и не мог пальцем повернуть, чтобы сказать, что он изменился. В худшую, или лучшую сторону; для всех он был и всегда будет простым парнем. Если, конечно, простаков вроде него можно ещё сыскать.
Род парня состоял из до безумия знатных и храбрых маунфельцев; настолько храбрых, что большая часть из его рода умирала вскоре после того, как давали потомство. Может, это и объясняло, что выращиваемые собственными матерями сыны битвы превращались в весьма хороших поварёшек и подметёлок. До первой битвы; после которой, как следовало из подсознательного мануала каждого маунфельца из этого проклятого семейного древа, незамедлительно следовала последующая последняя. После этого дети умерших подрастали, шли в бой, слонясь от адреналина и эффекта чистейшей ломки по таким экстремальным ощущениям, и погибали, постепенно истощая не только память предков, но и их честь. А вместе с этим...
....Отто. Отто никогда не был храбрецом, как его отец. А уж тем более, как отец его отца... Однако, он был умнее. Может быть, даже слишком умнее последних трёх или четырёх потомков; он не только поклялся вести размеренную жизнь, но и был, на удивление, весьма образованным парнем. Поварёшничество он любил, но предпочитал пойти по стопам предков; но без фанатизма. В отличии от криков его громких товарищей, вечных шатающихся и прыгающих фигур, он казался самым не выделяющимся. И от этого – особенным.
Его же жизнь, как на удивление, сложилась не менее положительно. Он любил практиковаться в чем-то новом между своими периодическими волнами меланхолии и стагнации; перечитывал стопками книжки, словно боясь, что знания чтения и прочей арифметики вытекут из его головы также быстро, как они и были приобретены. Отто в целом частенько не доверял своей голове; постоянно накручивал себя в плохой памяти и глупости, хотя в целом, он был смышлённым парнем, что и сыграло хорошую шутку в будущем.
..Доселе, его жизнь не висела на волосок от смерти. Это ощущение, словно липкая смола в горле – печет, клеется к зубам, от чего ты не можешь открыть рот пошире и попросить воды, но и молчать, глотая, верная кончина. Вот так он описал свои первые ощущения письмом своей возлюбленной, с которой сумел познакомиться под опушкой ели на низине. Эта низина была настоящей достопримечательностью среди того места, где он вырос и жил. А потому он частенько водил туда свою подругу почти самого детства – сейчас он не вспомнит её имени, должно быть, память и впрямь подводит.
Они дружили периодически и накатами. Он мог слать ей письма которые она с трудом читала по слогам сутками напролет, по сто писем на месяц – а иногда и вовсе пропадал. Эти качели длились очень долго, и не исчезли даже после признания. Малетт – вот так звали ту девчонку? Он всегда называл её мальвой.
Она так пахла, или была такой красивой? Иногда он корил себя за бессмысленные прозвища, а потом с глуповатой улыбкой уверялся, что она настолько же красива, как и пахуча.
Мальва...
Мальва, которую он бросил. Сам не знает, как. Писал письма о том, что тренируется не для войны. Все его махания мечом, которыми он иногда хвастался ей неприятно знойными вечерами в одной ночной рубашке и свисающих коротких леггинсов по колено, как он говорил, всего лишь дань уважения предков. А иногда и вовсе ничего не говорил, думая, что все поймет. Бывало, Отто запирался в своей маленькой комнате, наполовину уходящей под лестницу и без того скромного особняка, и плакал. Он писал ей письма о том, что лжец и врун, но после мял листы и выкидывал их в кучу таких же.
А после, как ни в чем не бывало, теми же днями улыбался и целовал её ключицы; он любил её ключицы, как и те красивые мышцы на шее. Он считал их очень возбуждающими, благодаря чему удавалось из раза в раз вгонять её в краску.
Мальвы. Розовые, или красные?
Падают, а потом снова. И когда они умерли 'достаточно' – Отто сидел перед цветами и грустил, поливая уже и без того слишком мокрую болотистую жижу. Перелил, и ведь почём зря: даже вылей все озера Трелива, цветок не оживет. Здесь дело не в количестве, и далеко не в качестве. А в простой заботе. Заботе о ласковых цветочках, когда им это необходимо больше всего. Нет смысла наряжать труп нищего или кормить умершего с голоду, это никого не воскресит. Да, Отто любил ударяться в философию. Конечно, он не читал по ним книжек, скорее сочинял сам, но всегда мял листы, когда доходило дело до того, как бы выразить его мысли. Всегда не получалось, всегда ему было не так.
"Моей любящей матери от твоего любимого сына Отто;
Извини, что не посетил дом в последний раз. Я понимаю,
что тебя очень сильно беспокоит раздел нашего имущества,
доставшееся от отца.
Я не хочу создавать для нас двоих глупых проблем, а потому,
буду рад отказаться. Я сомневаюсь, что вернусь; и если в тебе
осталась любовь к сыну своему, моя любимая матерь,
помолись за меня Пророку и его святейшеству, Императору."
Грубый мазок восковой печати, гонец, письмо доставлено. Но в тот момент, маунфельца это волновало меньше всего. Когда ему удалось поступить в армию Дартада, его приняли, как ему показалось, с раскрытыми объятиями; таких юнцов как он следовало подыскать. Хорошо дисциплинированный, совсем не крикливый и податливый боец ценится в армии не хуже, а почти во всём лучше таковым противоположностям. Обычная военная подготовка, удачная сдача физкультурных нормативов, – после всех этих пыток для мышц Отто впервые поблагодарил себя за хорошую подготовку и то, что не доел перед этим каши, иначе она бы и вовсе вышла, – и он был полностью готов. Парень хотел написать Мальве о том, как у него идут дела, но никак не получалось. А когда и выпадал случай, ему совсем напрочь не давали бумаги для писем. А ближайших гонцов и вовсе не было.Извини, что не посетил дом в последний раз. Я понимаю,
что тебя очень сильно беспокоит раздел нашего имущества,
доставшееся от отца.
Я не хочу создавать для нас двоих глупых проблем, а потому,
буду рад отказаться. Я сомневаюсь, что вернусь; и если в тебе
осталась любовь к сыну своему, моя любимая матерь,
помолись за меня Пророку и его святейшеству, Императору."
Сапоги, кольчуга, шапель, неудобный акетон, постоянно свисающий в рукавах; простой одноручный меч, баклер, и прочая экипировка. Долгие милитаристские возгласы на плацу, которым вскоре, чему сам удивился Отто, очень скоро начал подыгрывать и кричать с остальными. Он знал, что в каком-то плане, шовинист; но настолько!; собратёрские молитвы и выход. Благо, идти было не долго, но постоянный обход гор начинал выводить маунфельца уже скоро из себя; благо, он совсем не страдал нервными срывами и в целом, был хорошего боевого настроя, чему способствовали сержанты или другая кучка боевых собратьев.
На сон он вовсе и не жаловался. Еда была пресной, неприятной, но привыкнуть не составило труда. А что было дальше?
Шорохи. Разбитый лагерь его армией сопровождался какими-то огнями и редко спадающим туманом. Отто перевернулся на набивке и вытянул одну из рук, при этом следя за тем, чтобы не стукнуть ею кому-нибудь по голове. Тихие хрусты где-то в районе позвоночника принесли лёгкое удовольствие после неудобного сна и он привстал. Темнота, хоть глаз выколи; но уже спустя секунд тридцать глаза медленно привыкали и улавливали всё больше силуэтов окружения. Вот, обухи палатки, развивающийся флаг; интересно, зачем ставить такие большие флаги прямо над лагерями? Должно быть, это очень заметно, – подумал Отто между темой. И, в общем-то, совсем не прогадал. Конечно, их заметят.
...Горн, горящие палатки. Нет, не окончательно; и это было далеко не поражение. Та небольшая часть нападавших, которые решили померяться своими способностями против спящих дартадцев, всё равно слягли, перед этим лишь немного насолив последним – несколько спаленных тентов, убитые, раненые и прерванный сон большинства. Те, кто стояли на сторожке, довольно эффективно смогли предупредить об опасности. Конечно, будь не это, – думал Отто, – дартадцев полегло бы куда больше. Тогда его можно было бы смело вписывать в тех, кто героически пережил неожиданное нападение в ночи. Но, к сожалению, никто не станет писать о нём сонеты, ведь это не легендарное сражение и, скорее всего, даже не доходит до обычного – совсем далеко до благородства или заслуженной чести.
Но именно тогда он столкнулся с войной. Мерзкой, первобытной. Он не смог никого убить по настоящему, но, в общем-то, смог даже с кем-то пободаться – довольно быстро фехтование на мечах перешла в толкучку и пинки с попыткой повалить друг друга на землю. Но даже так, он видел смерти! Как бы это не звучало позитивно, ему не совсем понравилось, но что-то внутри ёкнуло. Маунфелец хорошо смекнул – заиграло шило в заду. А может быть, предки толкают на героизм?
Некоторые были злыми бесчестным нападением на спящий отряд. Конечно, вопрос морали и чести был всегда сомнительным у дартадского народа, размышлял Отто. Но вскоре он присоединился к разговорам через спины. Очередной подхваченный табун шовинизма, оскорблений. Здесь маунфелец сумел показать себя во всей красе – он умудрился привлечь внимание народа тем, что вместо глупых шуток, цитировал настоящих классиков и мэтров сатиры. Темой были, конечно, расовые отличия. За это его очень сильно полюбили и прониклись уважением. А белобрысый же, в свою очередь, проникся военным духом и в ответ. Но некогда было смеяться; впереди будут кровавые битвы. Так говорил десятник их отряда и, почему-то, Отто ему поверил.
«Солнце хлещет сверху, белый шар тугой над головою.
Хоть бы хлынул дождь — он смоет ужас этот перед боем;
Хоть бы ветер вышиб из груди тревогу – сердце ноет...
Хоть бы гром порвал на части всех!»
Хоть бы хлынул дождь — он смоет ужас этот перед боем;
Хоть бы ветер вышиб из груди тревогу – сердце ноет...
Хоть бы гром порвал на части всех!»
...Было больно. Удар пришёлся где-то ниже ключицы – Отто бы с радостью посмотрел, ведь и сам до безумия горел любопытством, насколько сильная рана. Он даже не видел её; только чувствовал, как вытекает кровь, и жгуче печёт. Но если опустить взгляд, да даже на секунду, в лучшем случае, глаз он лишится. Шлем покинул его компанию ещё после нескольких ударов какой-то булавой в столкновении с предыдущим, от чего сейчас его целью защищать голову, чтобы её не разбили. Учитывая, что удар по шлему был довольно сильным и увесистым, его фантазия уже прорисовывала эти огромные набалджаники от моргенштернов, усеянных шипами. О, да, шипами, а ещё ребрами вертикальными, горизонтальными, популярными дартадскими 'шестиугольниками' и прочей мишурой, которая с радостью превратит череп в кашу. Довольно быстро его воинственный дух сменился легким страхом – баклер был маленьким и совсем не помогал, наоборот, только мешался руке хорошо прикрывать тело от ударов. Но, после того как Отто вцепился в недруга руками, тот подскользнулся на слякоти и свалился вместе с дартадцем в какую-то слизистую лужу, измазав друг друга в мерзкой субстанции холодной грязи. Но температура совсем не играла роли, ведь противник, даже потеряв своё холодное оружие, не отстранился, а только навалисто стал закидыать Отто тумаками, и они были болючими, учитывая, что он был в кольчужных перчатках. Маунфелец прикрывался и пытался отопнуться, но никак не выходило; одна рука судорожно сжимала меч, боясь отпустить и выронить. Любимый, дартадской ковки, никогда его не подводил. Но даже не смотря на его маленькие габариты, ударить им совсем не получалось; разве что, теперь об кольчужный капюшон, что не приносило никакого эффекта.
А боль подпекала. Он мог почувствовать, что перевернувшись на спину, кровь из-под какого-то ушиба или раны под ключицей стала перетекать вверх, к горлу, шее, подбородку, пачкая и без того уже грязный воротник акетона.
"Genug! Ich bitte Sie! (Хватит! Умоляю!)" – хрипел и мямлил Отто, прикрываясь от ударов. Но скулёж был таким тихим, что даже не было слышно. Но удары постепенно становились слабее; то ли от того, что враг устал, то ли потому, что сам дартадец начинает терять сознание. И именно тогда какой-то из убегающих соратников, заметив Отто, решился ему помочь. Он глуповато и стереотипно занёс одноручный топор над головой, словно вот-вот расколет бревно колуном, и ударил куда-то в район плеча неизвестного, прежде чем скрыться во-своясе в этой странной мясорубке, где, казалось, уже не была стенка-на-стенку, а остатки добивали остатки. Тот, взвыв от боли несмотря на куда более лучшую защиту тела, развернулся на удар. В этот момент Отто понял – пора. Пинком от оттолкнул от себя врага и, хрюкая подбитым носом, попытался ткнуть мечом в живот. С первого раза защитная блузка с поддоспешником не подалась, но успешно перевалила бедолагу на спину, и в этот момент, определенно на адреналине, дартадец накинулся на него с ещё одной попыткой пырнуть. Сначала казалось, что идея снова с треском провалилась, однако надавив всем весом, меч прошёл в тело. Неизвестный, которым был, вероятно, Остфарец или Флодмундец, издал такой звук, который Отто никогда не забудет. Словно поверженный зверь он стал дрыгать ногами и пытаться скинуть с себя менее увесистого, окровавленного, измазанного в грязи и болоте блондина, но тот лишь застывше держал меч глубоко внутри, руками упираясь в гарду и навершие. Через время сопротивления прекратились, и всё равно Отто не смог сразу слезть. Он смотрел в стеклянные глаза и едва ли не ревел сам.
Понравились не груди; нет, конечно в них был свой шарм, однако из его головы всё ещё не выходил дурной азарт битвы. Словно глупый, дурманящий адреналин не вышел из крови, а образовал десятки, – нет, – сотни купорок по всей системе. Пекущие и жгущие, ему настолько сильно понравилось, что он захотел ещё. Попался в крючок собственных генов? Но Отто это волновало в последнюю очередь. В последний раз он перед сном подумал о своей любимой Мальве; а вот о собственной матери у него даже и мысли не соскользнуло. С чего бы ему волноваться о той, кто, скорее всего, даже и не вспомнит его на собственном курганчике?
Боевое возвращение с фанфарами! Могло бы ждать его. Однако, нет, вместо прямого пути обратно домой, одну зиму одну провёл в теплой койке хорошего лазарета и, как только следовало выписывать дартадца из тёплой постели и под взмахи ярко-красных платков сопровождать его домой, путь Отто лежал на ближайший вербовочный пункт. И когда он уже стоял красивый и наглаженный в экипировке – когда приятное солнце жгло глаза и грело кольчугу, лишь выписали..
'Достопочтенному Отто из Хагенберга, славному бойцу дартадской армии и несломленного полка погибших и выживших! Смею вам доложить, что ваша цель благородна и уникальна. Ваш талант не стоит затрачивать в пустую и, да благословит вас Император, ваш путь лежит через тернистые леса!'
...Тернистые леса? Неужели Флодмунд? Снова?
'...Тернистые леса, Хакммари, имеется ввиду, конечно.' – звонко отпечаталось в черепе маунфельца. Хакмарри? Чёртов отдельный континент? Конечно, на лице этого выразить было сложно, но Отто покрылся гусиной кожей, по которой смело прошлись маршем несколько рядов мурашек. А следом за этим всё усыпало бледнотой.
Сказать что было страшно – ничего не сказать. И самое ужасное, что этот легкий ужас был необъясним. Вся суть страха заключалась в том, что дартадец банально ничего не знал о том, куда направляется. Ему даже карты не показали! Единственное, что он знает о тех ужасных лесах, это о Тихвинтроллях и совах, которые постоянно бьются об пень – весьма популярные сатиры, – он от этого не легче. И, скажем, так и началось знакомство с теми ужасными, если не подбирать более плохих синонимов, землями хакмаррцев.
Корабль, тряска, бучка, легкие ругани, невкусные галеты, и всё это продолжалось несколько недель. Когда же все уже были построены на плацу, и выдавали задания...
...Он остался один. Один; бедный, брошенный дартадец. Он даже не мог понять – он сбежал, потерялся или собственные товарищи, на ряду с командованием, забыли его? А может, оставили? В действительности, кому он нужен? Всё, что обещали, всё что нарисовали, всё пошло прахом. А та бумажка, которую он подписал? Может. уговор был и липовым? Никакого задания и никакой отваги. Отто занервничал. Посидел на первом пеньке, на втором, третьем, пятом, десятом. И, всё таки, что-то насидел – идею. Шальную и неприятную мысль что, вообщем-то, это и было частью уговора. Что, если назад пути нет? Снова пройти чёртову тучу шагов назад? Чего ради? Вдруг опасения подтвердятся, и его лишь отправят назад? Или совсем не дойдёт? Может, по пути его съедят волки? Тихвинтролли? Или тёмные морфиты – так он называет дхарши. Его собрат сказал, что эти прихвостни от Лукавого способны людей живьём есть. А он совсем не хотел быть съеденным, кроме того, как он считает сам, человечина не самое съестное мясо. Особенно его человечина, нет уж!
А потому.. Отсюда и начинается история...
...С момента, когда Отто сюда прибыл, прошло весьма недурное время. Конечно, одним из самых ключевых событий за всё стало важнейшее событие – вступление в Митары, малоизвестную наёмничью кампанию дартадцев, которые, на удивление, большей частью были из той же национальности, что и сам Хагенберг, что отлично сыграло на уровень доверия. За самое краткое время Отто набил костяшки в боях и закалил ум. Ему доводилось не только травить байки и привыкать к окружению из потных, почти диких мужиков – но и медленно ассимилироваться под их общество. После же этого – драки, сражения, убийства и грабежи, всё это очень тонкой ниткой шло через всю службу Отто. Ему удалось заслужить доверие как хороший и добрый участник, получить свою собственную экипировку и не раз испробовать её в боях.
На его жизнь крайне тесно повлияли и его товарищи – несмотря на то, что он дружит с каждым, в большей степени он поддался влиянию Альфхарда, того самого Альфхарда, которому Отто незаметно, но очень тесно поддался – и для незнания обоих, молодой маунфелец подпитывает свои пробелы в опыте тем, чем делиться Альфхард, что уже даёт свои заметные, и крайне незаметные последствия в его жизни.
...И пока смерть не разлучит нас.
Вложения
-
9acc6821beb4d7155fc78e07d40b9e83-removebg-preview.png -
9acc6821beb4d7155fc78e07d40b9e83-removebg-preview141421.png
Последнее редактирование:
