30 дней шли незаметно, да и ночи тоже. Насиловали её? Возможно. Таких моментов в своём состоянии бреда она в память не откладывала, будто бы мозг сам подчищал её воспоминания, заменяя их другими.
А заменить то хотелось. Она пыталась отгрызть себе язык и умереть от кровопотери, но не решалась; отказывалась от еды, но гнилое отребье запихивали прямо в пасть; забиться затылком о прутья решётки, но голову связали. Вечные муки ради мести, развлечения, скуки. Какие? Иногда её просто били, топили водой, снова били, запихивали куски сеньора де Моргеля. Кто это? Она повернула голову вправо. Костлявая физионимия с пустыми глазницами свисала на плече. Гнилистые трупные жёлтые пятна изорливо поглядывыли на шее и щеке. Она уже и позабыла, как здесь воняло дерьмом и плотью. Рёбра впитывались ей в бока — настолько было тесно в клетке; На руках красовались кривые порезы словно от ногтей, он вырезал себя сам спустя неделю, она держалась месяц. Её резали, ломали кости, иногда даже били ботинком, насиловали? Вряд ли, слишком уж плохо она выглядела. Снова били, снова топили, били прутьем, доской, веслом, да много чем били. Захра попыталась вспомнить.
Первое воспоминание относилось тремя годами ранее. Пустыня, знойная жара и привычный, знакомый по запахам караван. Она, судя по всему, много была в караванах: была в нём рождена, вскормлена, взрощена. Она не помнила, что было "до", ей оставалось лишь находить догадки: Арварох, Улууги, она точно знала, что она из улуугов, но не дальше этого. Вся жизнь проводилась в пути, разбавляя моменты скуки и скитаний короткими стоянками в городах для продажи товара. Она шила ткань для аль-харама, шила в хабуб или прямо на базаре. Караваншан выдавал это за заграничный товар. Глупо, стоило подумать, но идиоты велись. Идиоты были разные: смуглые или светлые, местные или не местные. Захра поняла с ранних лет одну простую истину: на идиотах наживаются. Он мог одеться в богатый наряд или выглядеть, как нищий оборванец, но у него была одна натура. Она знала арварохский. Это было не удивительно, всё-таки это был её родной язык. Забавно, как время тянулось и скользило по её пальцам. Она уже и не заметила, как восседает на своём осле. Это было до или после? Умм-Туфах и её Бога не волновали такие вопросы.
Хабуб был виден ещё издалека, несущийся песок по просторам дюн бы испугал иностранного путешественника, но её это отнюдь не пугало. Она видела эти бедствия столько раз, что сама стала их частью и воспринимала их не более как погодным эффектом. В низине разделили палатки традиционно на женскую и мужскую часть.
Недолго продлились моменты спокойствия, уже в разгар бури она слышала, как осёл сумел выбежать на пески, поддавшись своей животной панике. Умм-Туфах выбежала из палат, пытаясь поймать животное. Она уже и забыла, что переживает это вновь, она подняла голову и наконец отошла от сна: между дюнами вздымалась мачта корабля Васка да Гама, названный в честь какого-то там Мэр-Васского мореплавателя.
Она проснулась от плевка в лицо, утро начилось не с завтрака в постель. Ей уже успели поломать пару пальцев и хронические боли она не чувствовала. Длинноухое создание пытало подряд её уже неделю. Можно сказать, почти что возлюбленный. Она всегда знала, морфиты - те ещё романтики.
Она вдруг вспомнила что значит её кунья: Умм-Туфах или же мать яблок. В своих стоянках она часто воровала яблоки, запихивая их себе под кафтан. И так однажды они упали прямо у ней из под ног. Было забавно, пока ей не сломали руку и не кинули в казематы. Она думала, что знала жару, но здесь стены обдавали теплом ещё сильнее, чем сам солфар. Ей бы наверняка отрубили руку, скорее всего именно здоровую на зло. В тот момент она должно быть боялась, но сейчас, смотря на всё через призму будущего чувствовалась скорее усталость, как при прочтении одной и той же книги из разу в раз.
Её не лишили руки, нет, однажды пришёл человек, будь то де Монтефельтро или его слуга Морель значения она не придавала: тот и тот был лишь размытым силуэтом. Попав в рабство дартадских подданых, она спасла своё тело, взамен передав его во служение другим. Рука срослась кое-как, хоть и в будущее месяцы её будут мучить хронические боли. Оказалось, та умела приносить деньги, но уже не идиотам, как раньше. Она продолжала шить свои наряды во служении своим новым господам. Оказалось не выгодно держать её в ужасных, рабских условиях. В какой-то степени благодаря своим навыкам она вознеслась, встав на голову выше тех, кто был в самом низу. Их не интересовала расовая принадлежность, в рабство могли взять кого угодно: орк ты или благороднейший рыцарь не играло значения, хотя за второго можно было бы получить хороший выкуп. Их интересовали деньги, которые Захра умела делать. Шли годы, она уже стала понимать отдалённую дартадскую речь и письмена за счёт длительного общения со слугами. Впрочем, не стоило ожидать большого успеха в языках, ведь та была не более чем имуществом, а не ученицей имперской речи.
Этот прекрасный сон всегда прерывало одно событие, напоминающее о неизбежности будущего. Каждый раз, выходя во внутренний двор, она видела, как корма Васка де Гама выглядывала из-за строений. Корабль был слишком велик и его размеры, пожалуй, могли затмить весь город, в котором они остановились. Она видела его повсюду и его тень накрывала базары и молельные места. Всё это бред, понимала она, и эти осознания лишь подвергали её в пучины лишь глубже.
Арий она больше не вспоминала. Она слышала лишь крики, как мачта гудит, разламываясь под осбственным весом, как дверь клетки всё бьётся о прутья, открытая настежь.
Грузно посмотрев на берег, капитан не шолохнулся. Даже когда холодный морской ветер ударил в его лицо, он и бровью не повёл. Теперь она видела лица. Да, теперь всё было чётко. Как давно относится этот момент в прошлом? Месяца два назад? Может, три? Так или иначе, она всё видела и это её не пугало. Она прекрасно знала будущее. Оставалось лишь откинуться и смотреть. Сквозь свой сон та чувствовала, как холодная вода забирает её тело в клетке. Значит, на просмотр времени уходило всё меньше.
Милорд де Монтефельтро решает отчалить домой устраивать продажу своих товаров. Ей обещали неприкосновенность. Да и правда, кто продаст такого выгодного раба? Они отплыли ближе к вечеру, когда солфар вот-вот уже начинал заходить. Первые дни шли складно, пока нижние палубы не поразила цинга, но это не было поводом для волнений. Всю дорогу был всхлипы и плачи снизу — Захра не обращала внимания, да и никто не обращал внимания.
Она видела, как нож вошёл в челюсть Сигги вертикального вверх, словно голову насаживали на пику. Тот ещё долго смотрел на своего убийцу, находясь в сознании, словно не веря, что всё могло кончится так просто. Она видела, как другому матросу режут живот, и как тот собирает свои кишки в руки и пытается запихнуть разваленные внутренности обратно в своё нутро. Она видела сопли и плач взрослых мужчин, как тем рубили руки и головы. На самом деле всё было быстро, но каждая история в её памяти всплывала отдельно, раскрывая себя во всей красе. Пираты из Мэр-Васса, это она узнала уже попозже. Они бороздили просторы на Васка да Гама, грабя проплывавшие мимо корабли. Как подстать, словно историческая битва империи и остроухих. Вот сир Моргель в поединке перехватывает клинок морфита, зажимая его в своей левой подмыхе. Один взмах и половина лица нападавшего была рассечена. Тело увальнем обмякло и скатилось. Почему-то это была быстрая смерть, хотя мертвецы даже при самых сильных ударах доживали хотя бы десяток секунд. Моргель долго не держался и кто-то всадил лезвие в его лодышку, отчего нога подвернулась. Вот милсдарь де Монтефельтро отступал к штурвалу, еле как парируя выпады одного из нападавшего. А нет, его голова резко взорвалась, оставляя в округе ошмётки плоти и мозга, а за пару секунд до этого он и вовсе обмяк. Она и не заметила, как один из них, чуть ли не великан, сжал его черепушку обеими руками. Господ качнулся и упал за борт без чувств. А дальше лишь боль, глухая и вязкая боль, и шум, шум и покой.
Она очнулась от назойливого солфара, бьющего своими лучами даже сквозь закрытые веки в глаза. Её клетка была разбита, и должно быть свою бесславную историю корабль закончил на скалах. И ради чего был такой путь? Красивее было бы умереть, словно герой какой-то драмы. Умм-Туфах попыталась подняться или хотя бы засмеяться, но у неё не было сил. Тело Моргеля придавило её всем своим весом и, наверное, именно оно послужило причиной такого мягкого столкновения для Захры, что можно было судить по вдавленной во внутрь грудной клетке старика. Захра засмеялась — это была её ария о несбывшихся и лишённых.
Последнее редактирование:
