 |
Глава IПрошло несколько лет с тех пор, как Ил-Лерия стала подмастерьем Идары, заняв место своей погибшей сестры. Детство, прежде наполненное беззаботностью, осталось в прошлом. Теперь она была полноценным членом общины и будущей жрицей, призванной нести слово богов.
Средь высоких барханов и узких каньонов, что возвышались над пустыней, была скрыта деревня от чужих глаз, что повидала множество поколений давно забытого народа, нашедшего себе укрытие средь песков от чужих обозлённых глаз. Невысокие песчаные дома, наполненные различными запахами — от мяса и свежей выпечки из молотого ямса до запаха трав и жжёного дерева, которым топили печи по наступлению холодных вечеров, — создавали уютную атмосферу. На узких улочках слышался гул и детский смех, а в загонах худые овцы блеяли под звон колокольчиков на своих шеях, что звенели даже от малого дуновения пустынного ветра.
Пока мужчины отправлялись в глубины пустыни добывать пищу и разведывать пески, женщины занимались с совсем малыми детьми, ткали и готовили еду для воинов, что вскоре должны были вернуться. Но обыденную идиллию прервал женский крик — он разорвал горячий воздух, посеяв тревогу в округе, заставляя замолкнуть всех. Лишь козы ответили на этот крик блеянием. В одном из домов вновь раздался крик, на который ринулись девы, осознавая, что в этот миг их ожидает пополнение общины.
Силара, достаточно юная дева, что вынашивала своего второго ребёнка, наконец была готова разродиться. Дети с некой опаской поглядывали в сторону домов, не решаясь подойти ближе, в то время как старшие направились помочь роженице, суетясь и ища чистые ткани и тёплую воду. Деревня была чем-то схожей с большой семьёй, и весть о рождении ребёнка к вечеру была на устах каждого. Самый обыденный день пустыни стал праздником — рождением Ил-Лерии. Муж и в то же время отец, Азиран, вернулся после исследования пустыни и сразу же был осведомлён о том, что его жена разродилась. Солнце постепенно закатывалось за горизонт, знаменуя окончание трудового дня, из-за чего всем оставалось лишь праздновать, возложив на алтарь свечу в качестве благодарности богам за рождение дочери.
Время в пустыне идёт своим, неспешным чередом, особенно для совсем малых детей, что не обременены трудом, как старшие. Они проводят свои дни до восьми лет под опекой матерей или старших сестёр, играя и познавая мир.
Прошло не так много времени — Ил-Лерии исполнилось семь. Её мать к тому времени вынашивала уже третьего ребёнка, а старшая сестра достигла двенадцати лет и уже на протяжении множества сезонов обучалась у пифии Идары. Идара — статная женщина приличного возраста, которую нельзя было назвать старой, но и молодой она уже не выглядела. Считалось честью стать ученицей той, что слышит богов и может передавать их желания и слова деревне. Но даже эта честь не могла скрыть измождённого вида Килары.
Карий зрачок изменился на более рыжеватый оттенок, рост остановился, а рассудок стал туманным. Ил-Лерия, любившая проводить время со старшей сестрой, почти не видела её, ведь та была постоянно занята, лишь изредка возвращаясь в отчий дом, чтобы повидаться с семьёй. Однако её состояние становилось всё хуже. Старшие словно не замечали этого. Мать лишь повторяла, как она гордится дочерью, а отец обещал попросить стеклодува сделать для неё самые лучшие серьги к окончанию обучения. Но стеклянный взгляд Килары не менялся. Сколько бы младшая ни просила сестру поиграть, та оставалась равнодушной или слишком слабой.
Волнение со временем сошло на нет, и Ил-Лерия начала осознавать важность того, чем занималась сестра. Она нашла утешение в соседских детях, с которыми могла проводить время под солнцем от рассвета до заката. Она не замечала, как летели дни за играми и ожиданием рождения младшего брата или сестры. Но вскоре над поселением начали сгущаться тучи.
Ил-Лерия смутно помнит те дни — лишь обрывки событий всплывают в её голове. Мать, испуганная и заплаканная, отыскав её среди других детей, схватила за руку и поволокла домой. Она ничего не говорила, только плакала, прикрывая рот и нос платком. Чем ближе они подходили к деревне, тем больше вместо привычного гула и разговоров слышались крики и всхлипывания. Напуганные глаза ребёнка метались из стороны в сторону, а в голове роилось множество мыслей: провинилась ли она в чём-то, обидела кого-то, или, может, совершила
что-то ужасное?
Когда они наконец вошли в деревню, Ил-Лерия увидела свёрток из ткани, лежавший на ковре в центре поселения. Он был не таким большим, как взрослый человек, но и не маленьким, как новорождённый. Это на миг успокоило её. Но горячее дыхание матери обожгло ухо, когда она оглушающим шёпотом сообщила, что её сестра погибла. Это произошло в тот самый солнечный день. Все дни в пустыне солнечные — иногда солнце закрывают тучи, но они не приносят прохлады. Праздник или траур — для неба всё едино.
Ил-Лерия не плакала, она была растеряна и напугана. Недоверие врезалось в её сознание, давя изнутри. Она чувствовала себя обманутой — ведь не видела лица почившей сестры. Ей казалось, что это ошибка, что это не она. Панихида почти не оставила отпечатка в её памяти. Только момент, когда тело сестры возложили на алтарь, чтобы боги забрали его, остался в её воспоминаниях. На самом же деле тело оставили на съедение пустынным обитателям, как того требовали традиции. Люди постепенно разошлись, а отец увёл мать, оставляя Ил-Лерию якобы проститься с сестрой.
Но девочка не хотела прощаться. Она желала узнать правду. Осмотревшись по сторонам и понимая, что лицезреть мёртвое лицо — ужасный проступок, Ил-Лерия осторожно подошла к телу. Её маленькие руки схватились за ткань в области лица и потянули, но плотные обмотки не поддавались. Тогда она решилась на отчаянный шаг. Из пояса, обмотанного вокруг талии, девочка вытащила кусочек стекла, найденный возле дома стеклодува. Осторожно срезая ткань, она задела мёртвую кожу, оставляя на щеке небольшой надрез. Наконец, ткань была откинута, и перед ней предстала гримаса смерти её сестры.
Раскрытые глаза, закатившиеся вверх, бледно-синяя кожа, характерный запах, приоткрытый рот, из которого до сих пор виднелась белёсая пена, осевшая тонким слоем... Глаза Ил-Лерии метались по лицу, а в горле встал ком, не давая издать ни звука. Нос пощипывало, а на глаза наворачивались слёзы. Она грубо запихнула ткань обратно под затылок тела, чтобы никто не узнал, что она сделала, и бросила кусочек стекла возле алтаря. Затем она поплелась домой.
С каждым шагом слёзы всё сильнее застилали глаза, пока немой плач не перешёл в детский рёв. Ил-Лерия шла по памяти, утирая слёзы руками, и тихим, охрипшим голосом звала маму, желая спрятаться от неприятной правды пустыни. В тот день во всех домах потух свет ещё на закате. А Ил-Лерия, лёжа рядом с матерью, глядела в потолок, стараясь плакать беззвучно, чтобы не разбудить её. Она не заметила, как уснула. Наутро воспоминания о произошедшем вернулись не сразу.
Жизнь уже никогда не будет прежней, но боль постепенно утихала. Траур сменился обыденным ходом дней. Однако фигура местной пифии стала часто мелькать в поле зрения Ил-Лерии. Она ловила на себе её взгляд и боялась этой женщины, под чьим учением погибла её сестра. Тем не менее она старалась не придавать этому значения. Казалось, что вся деревня оправилась: гул и смех вновь наполнили улочки, а вскоре Силара родила ещё одну девочку. Её назвали Су-Лария.
Жизнь маленького семейства налаживалась, но мать продолжала носить на алтарь свечи и дары, не в силах забыть потерю дочери.
Но время неумолимо шло вперёд. После рождения Су-Ларии наступил день рождения Ил-Лерии. Ей исполнилось восемь лет — она вступила во взрослую жизнь и должна была стать чьим-то подмастерьем, чтобы выбрать свой дальнейший путь. Ил-Лерия уже задумывалась о том, чтобы научиться ткать, но на рассвете у их двери появилась пифия. Она была уже не молода, а деревне нужен был преемник, который сможет слышать богов. Ил-Лерия была единственной, кто мог занять это место.
Жрец больше не желал ждать, рискуя утратить знания Идары. Страх сковал тело Ил-Лерии, а невидимые руки словно сдавили её горло, не давая сказать ни слова. Она боялась, но почитала старших, и смиренно наблюдала, как женщина, от которой веяло травами и горечью, повязывает ей пояс. О возможности отказаться теперь можно было забыть.
Мать с отцом гордились дочерью, а младшая сестра лишь ворковала, не осознавая всего происходящего. Но перед глазами Ил-Лерии стояла её погибшая сестра: её заплывшие глаза, пена у рта и отвратительный запах..
Глава II
С первых же дней её погрузили в мир трав и знаний о природе. Она училась различать коренья и листья, понимать, какие растения могут исцелять, какие — насытить голод, а какие — стать основой для крепких напитков. Ил-Лерии поручали сложные задания: ей вручали высушенные стебли и листья, а затем отправляли в пустыню искать их живые аналоги. Задачи были непростыми, и не всегда ей удавалось выполнить их успешно. Но каждый успех, каким бы малым он ни был, укреплял её уверенность в собственных силах.
Обучение было непростым, но размеренным. Она постепенно привыкала к ритуалам и проникалась духовной значимостью своей роли. Всё шло спокойно, пока однажды не наступил день, который навсегда изменил её представление о мире.
Наставница, загадочно молчаливая в тот день, готовила нечто особенное. Она бормотала молитвы, бережно добавляя в котёл травы и порошки. Ил-Лерию подозвали к ковру. Наставница сообщила, что настал день её первого контакта с богами.
Девочку усадили на землю, её руки дрожали от волнения. Словно стараясь успокоить её, наставница поднесла к её губам чашу с тёплым отваром. Горечь обожгла язык, но Ил-Лерия послушно допила настой до последней капли.
Прошло несколько минут, и её тело охватило неземное ощущение блаженства. Она почувствовала, как с лёгкостью сливается с окружающим миром, её разум наполнялся прозрачной ясностью, а в сердце царила необъяснимая радость. Глаза затуманились, но это не пугало — напротив, казалось, что через эту дымку она начинает видеть то, что было скрыто от её смертного взгляда.
Голос наставницы постепенно затихал, растворяясь в воздухе. Вместо него из ниоткуда возникли звуки — мелодичное пение, шорохи и слова, произносимые чужим голосом, глубоким и неразборчивым, словно голос самой пустыни. Ил-Лерия не понимала, откуда они исходят, но чувствовала, что они зовут её, проникая глубоко в душу.
Обильный пот и внезапная парализация охватили Ил-Лерию спустя полчаса после того, как она выпилазагадочное варево. Её тело казалось неподвижным, словно окованным железными цепями. Наставница, заметив это, осторожно уложила ученицу на ковер, чтобы та пострадала, и начала тихо нашёптывать что-то на ухо. Её слова были словно тонкие нити, направлявшие Ил-Лерию по узкой тропе видений. После этого наставница, привыкшая к подобным ритуалам, оставила её одну и занялась своими делами.
Оставшись в одиночестве, Ил-Лерия ощутила, как её разум погружается в мрачную бездну страха. Это было похоже на медитацию, но наполненную тревогой, которая словно тяготила её душу. Она ощущала себя вдали от всего мирского, но в то же время напряжённо связанной с чем-то огромным и неизведанным.
В этом состоянии она не просто "говорила" с богами. Ил-Лерия вспоминала каждое наставление своей учительницы — рецепты настоев, молитвы, обряды. Эти знания всплывали в её сознании, переплетаясь с галлюцинациями. В таком состоянии она провела целый день и ночь. Наставница время от времени приходила, чтобы покормить её козьим сыром, молоком или лепёшками с примесью кореньев.
Когда действие зелья ослабло, Ил-Лерия словно пробудилась из глубокого сна. Её взгляд был диким, и она стала говорить несвязные вещи. Наставница терпеливо помогала ей прийти в себя, убаюкивая её голосом и успокаивая прикосновениями.
С того дня её обучение стало ещё более интенсивным. Она всё реже навещала свою семью, а встречи с родными ограничивались лишь редкими праздниками. Всё остальное время она посвящала служению жрице и постижению новых знаний.
Её ждала новая ступень подготовки — сбор кактусов, из которых готовилось варево для подобных обрядов. Она должна была привыкнуть к их воздействию, чтобы впоследствии использовать это состояние для предсказаний. Так проходили её дни, месяцы, годы — наполненные трудами, испытаниями и тихим шёпотом богов, что становился для неё всё яснее и обыденнее.Смерть всегда ходила рядом с Ил-Лерией. С самого детства она словно держала её за руку, невидимой цепью привязывая к страданию. Но в шестнадцать лет эта цепь с треском обрушилась ей на плечи, не оставив ничего, кроме пустоты.
Глава III
Её мать, свет её детства, готовилась дать жизнь новому ребёнку, но та ночь стала не началом, а концом. Ил-Лерия не была рядом, чтобы держать её за руку, чтобы шептать слова поддержки. Она была в трансе у своей наставницы — вдали, в глубине собственных видений, на грани реальности. Второй день её странствий внутри себя был нарушен холодным, безжалостным ударом правды.
Когда она очнулась, новости достигли её, словно гром в безветренный день. Голоса вокруг стали приглушёнными, мир будто погрузился в вязкую тишину. Ей сказали, что ни мать, ни ребёнок не пережили родов. Она смотрела на губы, которые произносили эти слова, но не могла их понять. Ей казалось, что это всё ещё последствия варева, что это иллюзия. Как могло всё это быть правдой? Но пустота в глазах людей, их жалость и вздохи говорили обратное.
Впервые в жизни Ил-Лерия нарушила запреты. Её ноги сами понесли её к дому, словно сердце кричало, что там её ждут. Она бежала через пески, не чувствуя усталости, не замечая солнца, палящего над головой. Она бежала, как бежит ребёнок, который боится, что опоздает к самым важным моментам в жизни.
Но дом встретил её гробовым молчанием. Ветер играл тряпьём на окнах, тени падали неровными полосами на опустевшие стены. Родные сёстры куда-то исчезли, а отца и вовсе не было видно. Говорили, что он ушёл в пустыню, чтобы оплакать утрату, но в тот момент Ил-Лерия почувствовала себя брошенной. Никого. Ничего. Только холодный дом и воспоминания, которые душили сильнее, чем пыль в воздухе.
Слёзы застилали её взгляд, когда она, шатаясь, вернулась к своей наставнице. Её слова лились бессвязным потоком, превращаясь в рыдания, которые трудно было унять. Наставница обняла её, пытаясь дать хоть каплю тепла, но что может сделать тепло одного человека перед ураганом горя? Ил-Лерию трясло, и она лишь тихо повторяла: «Почему я не была рядом? Почему я их не спасла?»
Чтобы отвлечь её, наставница взяла в руки травы и начала показывать, как варить мази, которые утоляют боль. «Работа успокоит тебя, — говорила она, — когда слова не могут». Ил-Лерия механически повторяла её действия, но её взгляд был пуст, словно душа осталась в том холодном доме, среди разбитых надежд.
Ночи стали её пыткой. Кошмары изводили её, превращая каждое сновидение в тяжёлую борьбу. Дни не приносили облегчения: видения во время ритуалов становились всё мрачнее, всё ужаснее. Боги, к которым она тянулась, несли ей не утешение, а испытания, словно проверяли, сможет ли она выдержать.
В ту ночь, когда всё рухнуло, Ил-Лерия потеряла не только мать, но и себя. Но, возможно, именно эта утрата стала точкой её возрождения. Осознание того, что она больше никогда не будет той девочкой, которая смеялась в тени деревьев. Теперь её жизнь принадлежала вере, традициям и историям Идары.
Она больше не плакала. Слёзы ушли, оставив после себя пустоту. Её сердце, надломленное горем, не остановилось. Оно продолжало биться, пусть и с трещинами, но с новой решимостью. Она больше не была той, кого нужно оберегать. Теперь она сама должна была стать силой, которую некогда искала в других.
Глава IV
Годы проходили, словно песок сквозь пальцы, стирая боль и память, оставляя за собой лишь глухую пустоту. Смерть сестры, материнская утрата — всё это, казалось, стало далёким, почти призрачным, пока жизнь упрямо тянула Ил-Лерию вперёд. Она уже давно стала зрелой девушкой, обуздавшей свои эмоции. Больше не было места для слёз. Только труд, вера и долг.
Испытания, что готовила для неё наставница, остались позади. Ил-Лерия переняла всё, чему её могли научить: она исцеляла измождённых путников, шептала молитвы над умирающими, обращала взгляд к звёздам, ища ответы, и, стоя перед собравшимися, произносила слова о Богах, будто сама была их голосом. Она проповедовала,
верила, жила.
Но годы, как и раньше, не щадили никого. Она всё чаще замечала, как её наставница, некогда крепкая и полная энергии, начала угасать. Голос старухи становился тише, руки дрожали, а взгляд, всегда пронизывающий насквозь, мерк. Ил-Лерия видела это и понимала, что скоро наступит момент, к которому её готовили всю жизнь.
И он настал. Тихим вечером, когда мир окутали последние лучи заката, наставница, лежа на циновке, позвала Ил-Лерию к себе. Её слова были едва слышны, словно шёпот ветра:
— Ты готова. Всё, что я знала, я передала тебе. Теперь твоя очередь вести их... Но помни, Ил-Лерия, быть жрицей — это не власть, а жертва. Ты будешь их путеводной звездой, их опорой. Но кто станет твоей?
Старуха ушла, оставив после себя не только боль утраты, но и тяжесть ответственности. Ил-Лерия смотрела на её бездыханное тело, чувствуя, как что-то внутри неё ломается вновь. Но она не позволила себе упасть. В эту ночь она похоронила не только наставницу, но и последние остатки девочки, которой когда-то была.
Селение скорбело, но в скорби своей оно искало утешение у Ил-Лерии. И она отвечала им. Словно тень своей наставницы, она заняла её место, уже готовая, закалённая утратами и страданиями. Она знала, что отныне её жизнь принадлежит не ей, а людям, которых ей суждено было вести.
И так проходят её дни. Неспешно, как звёзды движутся по небу. Её руки готовят мази и варева, её голос произносит молитвы, её взгляд смотрит в сердца тех, кто приходит к ней в поисках истины. Горе и потери сделали её сильной, но оставили в ней что-то непреодолимо одинокое.
Она живёт, как живут жрецы: в служении и жертве. Вера стала её доспехом, а боль — её огнём. Каждый день она отдает себя без остатка, зная, что никто не заметит, как её собственное пламя угасает. Но Ил-Лерия не боится. Она знает: когда придёт её час, мир станет пустынным и безмолвным, но звёзды всё равно будут светить. И она будет одной из них.
 |
Ил-Лерия.
Двадцать шесть.
Девушка невысокого роста, 162 см, с черными, как смоль, волосами и янтарными глазами. Её левая рука покрыта узорами. От неё тянется терпкий аромат трав и снадобий, словно сама она соткана из них.
Безмятежность и безразличие стали её второй кожей. Ил-Лерия редко даёт волю чувствам, позволяя событиям разворачиваться без её вмешательства, пока в ней не вспыхнет необходимость. Любопытство живёт в ней, ничего ранее не видела кроме своей пустыни, поэтому весь мир в диковину.
Пленница собственного тела. Дым курительных трав давно окутал её разум, оставляя в тени прежнюю силу. Зависимость истощила её плоть, сделав её хрупкой, словно засушенный цветок.
Живет лишь с желанием выжить, передав свои знания следующей пифии, и помогать своему народу.
Последнее редактирование: