 |
 |
Подбитый нос, выдувающий собственную кровь, поглубже зарылся в снег. Слёзы перемешались с соплями, чужими жидкостями и влажным снегом. Всё вокруг, что не было заметено, усеивалось чьими-то трупами, их кишками, головами; руки, ноги. Если бы здесь был кто-то толковый, кто умел собирать людей обратно, он бы досчитался несколько лишних рук или пальцев. Всё выглядело так, словно пьяная компания собралась в компашку, и в момент их совместных объятий кто-то притащил бочку со взрывчаткой, а сейчас – считай убитых. Праздник, мишура на ветках ели и праздник для анатомистов. Пазл – <<собери Скральдсон обратно!>>
Лежащий в собственной рвоте Хёг – по крайней мере, таковым, казалось, он себя называл до того, как оказался здесь, – рыгал себе на руку, которая неестественно сгибалась в суставе. Перелом, но судя по тому, что рука отмерзла и поменяла цвет раньше необходимого на трупный, боли он уже не почувствует; только странные пощипывания нервов, как бы говоря, что с культёй можно прощаться. И именно тогда до него дошло – что бы здесь не произошло, он приложил сюда свою долю. И, если учитывать, что никто отсюда не встал, и звуков живых не издавал, либо прошло достаточно времени, либо – выжившие уже дали по пяткам. Вокруг эпицентра расходились в разные стороны кровавые следы по снегу, которые обрывались на лежащих трупах. Значит, кто-то выжил тоже. Однако далеко не ушёл – если уж добрая часть беглецов умерла от потери крови или замёрзла, то вторая вряд-ли проползла бы марафон с отрубленными головами или перерезанным горлом. Убийца! Подумал Хёгг. По крайней мере, так думалось ему. Попытавшись осознать происходящее, - заведомо неудачно, - тот попытал счастье и пошевелил другими конечностями. Определить удалось сразу; левая рука совершенно не способна. Насчёт правой он уверен не был. Либо она работала с задержкой, либо у какого-то трупа мышечные спазмы. Но ноги, вроде бы, были в порядке. Он не чувствовал поджилок, но мог ощущать, что носками отталкивается от твердых поверхностей, трупов товарищей и других препятствий, служащих колодками для крайне низкого старта.
Извини, Альро. Ты был хорошим приятелем – с тобой было приятно пить, и Хёгг, вероятно, почти задумался над извинением за то, что трахал его девку в перерывах между пьянками с ним же самим. Но к сожалению, бедный Альро вряд-ли это услышит; его невезение настигло и здесь. Если добрая половина мучалась недолго, то он, скорее всего, просто захлебнулся от собственной рвоты, в попытках освободиться или хотя бы перевернуться на бок несмотря на кучи трупов, которые его завалили. Самая ужасная смерть – что он полностью осознавал положение. На нём даже ран не было – позорная гибель для такого доблестного парня. Используя его позеленевшую и посиневшую голову, мужчина оттолкнулся ногой и зарылся носом в снег, пытаясь отползти хоть на дюйм дальше, и вполне успешно. Практически корчась и извиваясь, как змея со сломанными руками и заблёванной бородой, ему уже всего ничего оставалось до заветной цели. Вот-вот, ещё пару толчков, и он встанет и убежит. Тёплая бадья, красивая вдова его хорошего знакомого, чью смерть можно списать на волков или дикого звереся, которого тот потянул за хвост… Но вот, снега под головой заметно поубавилось. А когда тот распахнул подбитые глаза, то увидел, что уже не ползет, а скатывается вниз, весьма на глубокий градус через снег, выступающие камни и мысленные прощания с жизнью. Свалиться в такой обрыв? Настоящий зыбучий снег, обвал. Будь ты проклят, Альро, за свою блядскую удачу. Как только он найдёт твою тушу, то действительно скормит волкам и звересям, а твоей Силль он подарит кубок из твоего…
Лежащий в собственной рвоте Хёг – по крайней мере, таковым, казалось, он себя называл до того, как оказался здесь, – рыгал себе на руку, которая неестественно сгибалась в суставе. Перелом, но судя по тому, что рука отмерзла и поменяла цвет раньше необходимого на трупный, боли он уже не почувствует; только странные пощипывания нервов, как бы говоря, что с культёй можно прощаться. И именно тогда до него дошло – что бы здесь не произошло, он приложил сюда свою долю. И, если учитывать, что никто отсюда не встал, и звуков живых не издавал, либо прошло достаточно времени, либо – выжившие уже дали по пяткам. Вокруг эпицентра расходились в разные стороны кровавые следы по снегу, которые обрывались на лежащих трупах. Значит, кто-то выжил тоже. Однако далеко не ушёл – если уж добрая часть беглецов умерла от потери крови или замёрзла, то вторая вряд-ли проползла бы марафон с отрубленными головами или перерезанным горлом. Убийца! Подумал Хёгг. По крайней мере, так думалось ему. Попытавшись осознать происходящее, - заведомо неудачно, - тот попытал счастье и пошевелил другими конечностями. Определить удалось сразу; левая рука совершенно не способна. Насчёт правой он уверен не был. Либо она работала с задержкой, либо у какого-то трупа мышечные спазмы. Но ноги, вроде бы, были в порядке. Он не чувствовал поджилок, но мог ощущать, что носками отталкивается от твердых поверхностей, трупов товарищей и других препятствий, служащих колодками для крайне низкого старта.
Извини, Альро. Ты был хорошим приятелем – с тобой было приятно пить, и Хёгг, вероятно, почти задумался над извинением за то, что трахал его девку в перерывах между пьянками с ним же самим. Но к сожалению, бедный Альро вряд-ли это услышит; его невезение настигло и здесь. Если добрая половина мучалась недолго, то он, скорее всего, просто захлебнулся от собственной рвоты, в попытках освободиться или хотя бы перевернуться на бок несмотря на кучи трупов, которые его завалили. Самая ужасная смерть – что он полностью осознавал положение. На нём даже ран не было – позорная гибель для такого доблестного парня. Используя его позеленевшую и посиневшую голову, мужчина оттолкнулся ногой и зарылся носом в снег, пытаясь отползти хоть на дюйм дальше, и вполне успешно. Практически корчась и извиваясь, как змея со сломанными руками и заблёванной бородой, ему уже всего ничего оставалось до заветной цели. Вот-вот, ещё пару толчков, и он встанет и убежит. Тёплая бадья, красивая вдова его хорошего знакомого, чью смерть можно списать на волков или дикого звереся, которого тот потянул за хвост… Но вот, снега под головой заметно поубавилось. А когда тот распахнул подбитые глаза, то увидел, что уже не ползет, а скатывается вниз, весьма на глубокий градус через снег, выступающие камни и мысленные прощания с жизнью. Свалиться в такой обрыв? Настоящий зыбучий снег, обвал. Будь ты проклят, Альро, за свою блядскую удачу. Как только он найдёт твою тушу, то действительно скормит волкам и звересям, а твоей Силль он подарит кубок из твоего…
Детство. Все мы любим детство! Беззаботные деньки, когда вы, безмозглые дети без толики понимания сурового мира – вылазите из своих матерей с надеждами на лучший мир. Конечно, вы можете родиться богачом, например, сыном ярла или дочерью купца, выбравший вместо грабежей и веселой жизни – безопасную и такую занудную. Вы проведёте свою жизнь в тепле и уюте, с мечтами и фантазиями, грёзами о красивых жёнах или прекрасных мужах. Либо же вы можете родиться Хёгом. В семье, где тебя не признают собственные родители – жизнь становится удивительно интересной! Твой собственный отец не может определиться, от какой из десяти девок ты такой весь красивый, а твоя мать уж вовсе не желает тратить на тебя своё драгоценное время, предпочитая этому басни своему хахлю, в духе, заведём ещё двоих. Конечно, из такой ситуации нужно брать всё. Будучи не от своего ума ещё с безбашенной юности, будущая гроза всего рационального, и просто больной ублюдок, Хёг, не выросши даже до ста шестидесяти уже успел здорово насолить своим родителям – воровал, дрался, обзывался, портил чужое имущество, и даже своё. Поджигал, крошил, скидывал, обманывал, подшучивал, и список может тянуться в бесконечность. Но лишь этим он заработал свою гнусную репутацию даже среди своих родителей; всё дошло до того, что собственный отец отказался от него! Второй раз! Мать и вовсе пыталась отдать его куда-угодно, даже своим соседям. А тёща, то-есть, бабушка по линии мамы, постаралась отравить. Неудачно! Хёг не только выпил сладкой сидровой настойки с крысиным ядом, но ещё и попросил добавки. Конечно, он неделю плевался кровью, но выжил, гад. Выжил, и продолжал выживать все нервы из тела всех членов семьи, доводя одних до кипения, а других – прямиком в горячку. Но продолжаться вечно это не могло, правильно?
Ярл местных земель, видя все эти мерзкие бесчинства, однажды решил – что с таким чудом, просто дитём не от мира сего, в общем-то, пора заканчивать. Его маленький клочок земли и так страдал от постоянных нападений соседей – а тут ещё это недоразумение, творящее чёртов хаос у него под носом! И он решился. Проблему нужно было решать сейчас же, и, желательно, твёрдо. Ярл, не долго думая, решил устроить «доброжелательную» встречу с Хёгом и предложить ему одно из двух: либо тот отправляется в местную яму для дерьма и пленников, где из него сделают корм для крыс и звересей, либо – отправляется в долгий путь на север, к ледяным пустошам, где его, возможно, встретит «лучший» мир – полный льдов, волков и голодных варваров, убийц, и таких же отпетых ублюдков-отморозков, вроде него.
Хёг, конечно, как всегда выбрал третий путь. Он не был глупцом (хотя все вокруг считали его именно таким) и понимал, что ярл не предложил бы ему второго варианта, если бы не был уверен, что тот вернётся назад только по частям, замороженным и трижды переваренным. Но вот что он ещё понимал – так это то, что жизнь в деревне, где его все ненавидят, явно не сулит ничего хорошего. К тому же, перспектива стать героем, – или хотя бы умереть не в луже собственной мочи, рвоты, – показалась ему весьма заманчивой.
И вот, буквально через пару недель после своего триумфального бегства из дома, – с любопытной попыткой поджечь свой собственный дом и украсть припасов в дорогу больше, чем ему предложили, – Хёг уже стоял на краю холодной и неприветливой земли, где над ним витал этот мерзкий дух безысходности. Север встретил его свистом ветров, шёпотом о забытых богах и первой схваткой с медведем, в которой он чудом не лишился обеих рук – благо, пронесло!
Но вы думаете, что Хёг сдавался? Нет. Этот гад, парень, которому отказал собственный желудок в детстве, а ядовитый сидр показался десертом, не мог так просто уйти из жизни. Север был для него не концом, а вызовом! И пусть его лицо к тому моменту больше напоминало дохлого снеговика со сгнившей морковью вместо носа, он нашёл способ сделать себя своим среди дикого мира, который хотел его отыметь, разорвать, и снова отыметь…
…Спустя несколько месяцев скитаний, измождённый, но, всё же живой Хёг нашёл свой новый дом – шайку таких же кретинов и отверженных, как он сам. Они не задавали вопросов, не смотрели на него с презрением и, главное, не пытались его отравить яблочным сидром с крысиным ядом. Именно среди них он обрёл своё настоящее место и имя, которое стало звучать далеко за пределами снежных пустошей.
Хёг – Снежный Змей. Бродяга. Убийца. И, пожалуй, самый отвратительный человек, которого можно было встретить в этом богами забытом месте.
Но история на этом не заканчивается. Вы ведь хотите узнать, как он дошёл до того, чтобы тащить себя через горы трупов, ползти на сломанных руках и ругаться с мёртвыми друзьями?..
…Расщелина оказалась куда глубже, чем ожидал Хёг; падать было больно. Вероятно, он что-то снова себе сломал, благо, уже совершенно не чувствовалось. Рот наполнился кровью, а нос, видимо, выдувал воздух совсем не через нужные отверстия. Он катился вниз, скребя об острые камни, увязая в ледяной каше, пока не рухнул в нечто, что можно было назвать своеобразной ледяной пещерой. Свет, пусть и тусклый, проникал через кристаллические стены, играя причудливо надоедливыми бликами. Он, тяжело дыша, лежал на подранной спине, ощущая, как кровь сочится из бесчисленных ран, замерзая прямо на коже и сворачиваясь в смешные, снежно-красные катышки.
Он попытался пошевелиться, но боль быстро наполнила своё место, заставив застонать, как маленькую девочку, – «Блядское.. невезение..» – прошептал Хёг, плюнув окровавленной слюной в потолок пещеры; даже для него казалось, что это конец. Он мог бы позавидовать Альро. Но Хёг, к сожалению, никогда не умел умирать просто так.
Звук шагов нарушил ледяную тишину. Тяжёлые, но вместе с тем почти бесшумные, они приближались. Он напрягся, хотя каждая мышца в его теле кричала от боли. Вскоре перед ним появилась фигура – высокая, закутанная в чистый, немного полапанный снегом, тёмный плащ. От неё веяло холодом, но это был не обычный мороз – этот холод пробирался под кожу, будто бы то, что можно было бы назвать душой у Хёга, обжигало холодом и смертью. Словно вылезти в холод после горячей бадьи, – никому таких ужасов не посоветовать.
– Живой? – Голос раздался низкий и глубокий, словно гул внутри скалы. Неприятный голос, хотя, он едва слышал его на фоне свиста ветра и пищания в собственном котелке.
Хёг, прищурившись, посмотрел на незнакомца. «Если это-.. кх.. твой способ проверить, то.. не-е.. Я уже мёртв, а.. Просто ж-жду, когда эта мерзкая штука… под названием, м.. жизнь!... от меня окончательно отцепится…»
Фигура склонилась к нему. Под плащом мелькнуло бледное, почти мертвенно-белое лицо с глазами, красными, как кровь. Упырь. Хёг, правда, слышал о таких, но выглядит он, конечно, как урод. Сказки, пугавшие детей. Теперь он понял, что это не сказки, хоть догадаться сразу и не сумел. Адреналин.
– Умереть, м, ты ещё успеешь, – прошипел незнакомец, обнажив длинные клыки. – Но ты оказался в моих владениях, мальчишка. А я не люблю, когда чужаки, мальчишки, умирают на моей земле просто так.
Хёг рассмеялся, хотя смех больше напоминал хрип. – Тогда.. в чём проблема? Добей..
Вампир пристально смотрел на него, затем ухмыльнулся. – Ты интересный. Наглец, да ещё и живучий. Мне такие нравятся. Я предложу тебе выбор: остаться здесь навсегда, лёжа в луже собственной крови и дерьме, или… стать частью чего-то большего?
– Чего-то… большего? – Хёг попытался подняться, но снова рухнул, чувствуя, как его силы уходят куда-то прочь. Ему даже стало завидно.
– Бессмертие. Сила. Новая жизнь... и новая смерть. – Вампир протянул руку, его длинные пальцы были бледными, как снег. – Твоё тело умирает, но я могу дать тебе шанс увидеть закат этого мира, Бездну. Но для этого ты должен отказаться от того, что делает тебя.. тобой. Человеком.
Хёг замолчал, глядя в багровые глаза. Его разум пытался найти подвох, но его тело знало одно – он явно не хотел умирать. Даже здесь, в этой ледяной яме, у него всё ещё был огонь, который отказывался угасать. Ведь столько баб ещё не перетрахано..
– Ладно, – хрипло произнёс он. – Сделай, что хочешь. Но знай, если я стану этим твоим бессмертным... – он ухмыльнулся, обнажая окровавленные зубы, – ...Хер… душу выдернешь.
… Боль была первой. Она прокатилась волной, сильной, как шторм, но в то же время обжигающе ледяной. Клыки впились в его шею, а кровь – та, что оставалась, – потекла быстрее. С каждой секундой Хёг чувствовал, как его тело меняется. Слабость уступала место силе. Боль – жажде, и прочая ерунда.
Когда он открыл глаза, мир стал другим; зрение было ясным, слух – острым, как никогда. Он чувствовал каждую мелочь: хруст льда под ногами, едва заметный шёпот в воздухе, биение далёкого сердца, из той кучи трупов, где он сам лежал. Кто-то выжил.. Но вместе с этим пришёл голод. Нестерпимый, мучительный голод…
…Снег ложился медленно, лениво покрывая истёртые ботинки фигуры, что стояла на границе разрушенного поселения. Лунный свет пробивался сквозь рваные облака, освещая останки древней башни, некогда величаво возвышавшейся над местностью. Теперь это была лишь груда обломков и следы давнего сражения, лязгов мечей и Холодное дыхание ветра наполнило воздух, унося с собой запах разложения, застывшей крови и древней магии, которая всё ещё висела здесь, как невидимая завеса. Клятое место.
Он стоял неподвижно, как камень, черный плащ трепал ветер, открывая бронзовую, изъеденную шрамами кожу рук. Лицо скрывала тень капюшона, но яркие, мерцающие словно угли, глаза выдавали его природу – нечто, что ни одному живому не стоило бы видеть. Не просто вампир. Не просто Бруха. Он был одним из тех, кто познал Бездну и вернулся из этих вечнохолодных дебрей – мерзкий, высокий и довольный своим результатом. Новый член их племени, их компании, их отряда, их братской семьи.
…Вампир стоял перед ним, глядя не столько на его избитое тело, сколько в его душу – если таковая ещё оставалась в этом сломленном человеке. Хёг был сильным. Не в привычном понимании силы – мышцы, удары, выносливость, – а в той глубинной, тёмной упорности, которая позволяла ему цепляться за жизнь, когда любой другой давно бы сдался.
Для того, кто пришёл из Бездны, это качество было редким и ценным. Вампир – он звался Риллурд, или так он себя называл в этом мире, – был не просто охотником за кровью или очередным махинатором из рядов бессмертных гадов. Он был исследователем; проводником тьмы, которую иные боялись даже упоминать. Бездна дала ему ответы на многие вопросы, но взамен забрала многое – слишком многое.
Но Риллурд не был идиотом. Он знал, что Бездна – это не просто пустота. Это разумное, могущественное существо, и чтобы понимать её, мало быть сильным – нужно быть хитрым, гибким, способным на жертвы. Вот почему он искал тех, кто мог бы выдержать её присутствие. Не рабов – их было много. Ему нужны были инструменты, способные не просто выжить, но и стать продолжением его собственной воли. Хёг, с его упрямым упрямством, жестокостью и умением выживать в самых невероятных условиях, был удобно подвернувшимся бедолагой. Будущий инструмент!
– Почему.. ты…? – прохрипел Хёг, чувствуя, как его разум трещит по швам. Клыки в его шее ещё пульсировали фантомной болью, но вместо смерти пришло нечто иное – голод, чувство вечной нехватки.
Риллурд склонился ближе, его голос был шёпотом, но казался оглушительным.
– Ты – это я. В прошлом, в будущем, неважно. Ты живуч, как крыса, но умён, как волк. Бездна всегда хотела тех, кто выживает, чтобы расти. Твои глаза уже смотрели в неё, мальчишка. Они видели её, когда ты думал, что просто страдаешь. А теперь ты видишь её яснее. Мы оба видим.
Хёг не ответил. Вопросы казались бессмысленными, как и сопротивление. Он ощущал, как в его крови смешались ярость, тьма и невыразимая, разрушительная сила, которая не принадлежала ни этому миру, ни даже его собственному разуму.
Риллурд был доволен; Хёг и не должен был понять всего сразу. Ему просто нужно было выжить, а дальше – как карта ляжет.
…Годы спустя Риллурда уже не было. Его планы, хитроумные и детально продуманные, так и не воплотились в полной мере. Всё закончилось внезапно и бесславно. Вампира, который провёл столетия, исследуя природу Бездны, убили его же сородичи. Возможно, кто-то из князей решил, что его эксперименты зашли слишком далеко, или же враги, которых он нажил за века, наконец объединили усилия. А может…
…Хёг не знал деталей. Когда он нашёл то, что осталось от его папашки, это была лишь пыль. Вся гордость, вся власть – превратились в ничто. Но что-то внутри Хёга знало: Риллурд не проиграл. Он не был тем, кто позволил бы себя просто убить.
- Всё ты знал, ублюдок, – пробормотал Хёг, сжимая в руках медальон, который оставил ему Риллурд. – Тупая скотина. Ты ведь знал. Но тебя не гребло!. А теперь мне разгребай твои сраные проблемы, а?!
Медальон оказался ключом – как и многое из того, что делал Риллурд. Он оставил Хёгу не просто силу, но и знание. Фрагменты древних записей, найденных в Бездне, которые могли бы перевернуть природу вампиров, были скрыты в тайниках, что располагались по всему миру.
– Я не инструмент, – прошипел Хёг, глядя на тёмное небо. – Второй раз не поведусь.. Зараза. Ты сделал меня сильным, ага, но ты забыл одно, приятель, из нас двоих – кучка дерьма и пыли, ты.
Он выпрямился, и его глаза сверкнули багровым светом. Шёпоты Бездны звучали теперь громче, чем когда-либо, но Хёг научился слушать их, не теряя себя; он не был ни рабом, ни наследником Риллурда. Он был своим собственным проклятием.
Теперь он жил ради себя. Ради силы, ради жажды, ради того, чтобы, если однажды тени Бездны выйдут наружу, он оказался тем, кто будет на вершине этого нового мира. Мира, который он сам и принёс.
Хёг всегда знал, что он странный. Даже среди таких как он – дерзких, буйных, из тех, кто не разменивается на полумеры, – он выделялся. Не тем, что был сильнее или умнее (хотя он любил говорить, что у него "сила есть, а с мозгами как получится"), а тем, что всегда жил на грани, словно бросая вызов самому существованию САМОГО СЕБЯ.
Поначалу Хёг был чужаком среди Бруха. Он и не пытался завоёвывать их симпатии; После обращения Риллурдом – мерзким, хитрым сукиным сыном, который обращался с ним скорее как с инструментом, чем с учеником, – Хёг оказался в тени. Риллурд держал его подальше от других Бруха, будто опасался, что Хёг может стать слишком "своим" среди них. Вместо этого он напоил его своей кровью, связав узы крови, которые держали Хёга на коротком поводке.
– Пей, мальчик, – говорил Риллурд, протягивая кубок с кровью. – У нас с тобой ещё столько работы. И запомни, не задавай лишних вопросов. Твоя жизнь – это я. Твоя смерть – это я. Так что лучше постарайся не разочаровать меня.
Хёг пил, чувствуя, как волна фальшивого, липкого обожания захлёстывает его. Он знал, что это не настоящее, но не мог сопротивляться. И он ненавидел это так же сильно, как ненавидел себя за то, что шёл у Риллурда на поводу.
Другие Бруха держались от него подальше. Во-первых, потому что "Риллурдов питомец" выглядел подозрительно. Во-вторых, потому что Хёг не особо искал их общества. Он мог вставить пару язвительных комментариев, когда мимо проходила толпа, или ввязаться в драку просто потому, что кто-то посмотрел на него дольше, чем две секунды. Но компании он избегал – слишком много шума, слишком много проблем.
– Эй, ты, полумертвец, – как-то бросил ему один из младших Бруха. – Почему не пьёшь с нами? Или боишься, что Риллурд оторвёт твой зад, и пришьёт на рожу?
– Может, и пришьёт, – огрызнулся Хёг, скаля зубы. – Но если я влеплю тебе пинком, тебя твоя мамка потом в шейке обратно собирать будет. Годится?
После таких слов многие не решались подходить к нему дважды.
Когда Риллурд наконец исчез – убитый, как поговаривали, кем-то из князей, которым надоели его игры с Бездной, – Хёг почувствовал странное облегчение. Это было не счастье, а скорее сброшенная цепь. Он внезапно понял, что все те "теплые" чувства, которые он испытывал к своему "создателю", были искусственными, чуждыми.
Он запомнил момент, когда прозрение накрыло его:
– Ну и какого хера я вообще за ним бегал? Он же обращался со мной, как с куском мяса, – пробормотал он, отплёвываясь, словно чувствуя вкус крови Риллурда на языке. – А я, как дебил, "да, господин, да, отец". Да пошёл он в Бездну, старый козёл.
С тех пор Хёг питал глубокую ненависть к узам крови. Он поклялся, что никогда не станет пользоваться этим инструментом и не позволит никому снова завладеть его волей.
…После смерти Риллурда к Хёгу подошёл Гиъетир – массивный, лысый, как колено, лидер Бруха, который любил устраивать бои просто ради смеха. Он был жестким, но справедливым, и Хёг не мог не уважать его – хотя сам Гиъетир казался от этого факта не в восторге.
– Ну что, – начал Гиъетир, глядя на Хёга сверху вниз. – Риллурд сдох, теперь ты тут главный по делам. Так что вот тебе совет: не накосячь. Бруха – не место для таких, как ты, если не держишься на уровне. Понял?
– Да понял я, понял, – фыркнул Хёг, заложив руки за голову. – Урок усвоен. Ни слова больше, знаю я. Будто кроме меня с Бездной этой кто-то и дел имел.
– Ты это брось, щенок. Если накосячишь, я тебя лично в Бездну зашвырну. А пока – делай своё дело, но помни – одним ты не будешь.
Теперь, когда он был сам по себе, другие начали воспринимать его всерьёз. Он не стал одним из тех, кто постоянно ищет одобрения – наоборот, его дерзость и ненависть к правилам заставляли окружающих смотреть на него с интересом. Он был хитрым, уверенным в себе, иногда до безрассудства.
Но в больших компаниях Хёг по-прежнему не задерживался. Он предпочитал действовать в одиночку, лишь изредка ввязываясь в дела клана, если это было нужно главным. Либо выгодно ему самому.
Он не был бойцом, который первым бросается в бой. Его сила была в том, чтобы измотать врагов хитростью, манипуляциями и неожиданными ходами. Ему было плевать на чужое мнение, но он ценил честность – пусть даже и показывал это через колкости и откровенные издевки.
– Да я вас всех переиграю, – однажды сказал он младшему Бруха, который усомнился в его навыках, – Если надо, даже без рук. А ты пока иди и найди себе мозги – твоё отсутствие интеллекта меня, мьэх, раздражает.
Хёг не стремился стать лидером, но теперь, когда он был частью клана, его невозможно было игнорировать. Он оставался странным, одиночкой, но таким, кто всегда находился в центре внимания, когда открывал рот. И пусть его боялись, уважали или презирали – ему это было, в целом, плевать. Главное, чтобы его бессмертие осталось при нём.
Хёг не стремился к славе. Его путь был усыпан не лаврами, а скорее костями и обрывками планов, которые он либо доводил до конца, либо бросал на полпути. Но, несмотря на это, он неизменно привлекал внимание. Пусть его недолюбливали, иногда даже презирали – его нельзя было игнорировать.
…Хёг перестал быть «чьей-то тварью» и стал собой. Пусть даже его хитрость, дерзость и врождённая способность вставлять в разговоры что-то едкое раздражали многих, это работало на него. Даже в клане он быстро заслужил репутацию того, кто может выкрутиться из самой безнадёжной ситуации. Но было кое-что, что ему всё ещё казалось странным: знакомство с теми, кого он видел только издалека, и кто внушал ему невольное уважение.
Одним из таких был Стир – рыжий гигант, почти что ходячая гора мяса, которого можно было заметить издалека, даже если тот не двигался. Слухи о нём всегда ходили по клану. Но при всей своей устрашающей внешности и репутации он не был разговорчивым; скорее наоборот – молчаливый, мрачный, будто всегда что-то жевал в своей рыжей бороде.
Хёг сталкивался с ним однажды, ещё до всей этой истории с Риллурдом, и это знакомство запомнилось надолго.
Это было в одной из ночей, когда Хёг пытался улизнуть из очередной драки, которую сам же и начал. В Бруховской таверне, где он частенько любил развлекаться, всё летело к чёрту: кружки, столы, даже один из тех недоумков, которые решили подойти слишком близко. Хёг уже почти улизнул, когда прямо перед ним выросла рыжая стена.
– Ты, – гулко произнёс Стир, перекрывая свет своим массивным телом. – Убирайся.
– Да я-то убираюсь, – ухмыльнулся Хёг, быстро отступая, чтобы не оказаться между ним и кем-то ещё. – Только вот они сами ко мне лезут. Ты видел? Один из них явно хотел отдать мне свою кружку, прямо в лицо! А я что? Я лишь мирный прохожий.
Гигант не ответил, только посмотрел на Хёга так, будто тот был надоедливой мухой, которую можно раздавить между пальцами. И, наверное, раздавил бы, если бы не его полное безразличие ко всему, что не касалось его лично.
С тех пор они не разговаривали, но Хёг замечал, как Стир иногда мелькает в окружении высших из клана. Возможно, тот тоже считал его чем-то вроде комара – мелким, незначительным, но, может быть, забавным, если тот достаточно долго зудит рядом.
Сейчас, спустя годы, когда Хёг начинал обустраивать своё место в клане, он снова услышал про Стира. Говорили, что он вернулся из северных земель, принеся с собой нечто, о чём предпочитали молчать. Впрочем, Хёга это волновало мало.
– Он тебе не враг, – однажды сказал Гиъетир, когда разговор коснулся гиганта. – Но не вздумай его трогать, щенок. Он может не понять твоего "остроумия". А если поймёт – тебе же хуже.
Хёг, конечно, ухмыльнулся.
– Да я его и трогать не хочу. Ещё, чего доброго, запачкаю руки рыжей шерстью.
Но в глубине души он знал, что таких, как Стир, лучше не злить. Даже ему.
Время шло, и в мире вампиров начался новый виток дерьма. То ли кто-то из князей переел амбиций, то ли старые договорённости посыпались, но напряжение росло с каждым днём. Те, кто раньше могли терпеть друг друга, теперь открыто скалили клыки.
Особенно это коснулось Гангрелов – диких, необузданных хищников, которые никогда не претендовали на изящество, но компенсировали это безжалостностью и способностью устраивать хаос. Их отношения с Брухами всегда порой могли быть и натянутыми, но раньше это ограничивалось стычками в охотничьих угодьях или спорами из-за территории. Теперь же всё начало переходить черту.
Гангрелы начали убивать. Не просто для устрашения, а целенаправленно, с расчётом и жаждой уничтожения. Говорили, что один из их вожаков погиб в стычке с Бруха, и теперь они решили устроить нечто вроде кровавой вендетты. Разговоры о том, кто именно начал эту войну, расходились в разных версиях, но сути это не меняло: Гангрелы нападали, а Бруха отвечали, как умели – прямолинейно и с излишней горячностью.
Ситуацию обострили главы. Эти важные, надменные ублюдки, которые всегда говорили о единстве и порядке, теперь занялись выяснением, кто из них круче. Никто не мог понять, что именно вызвало раздор: то ли старые счёты, то ли активная борьба за территорию.
Бруха пытались держаться вместе, но внутри клана тоже росли трещины. Одни хотели полной войны с Гангрелами, другие предлагали искать компромисс. Третьи – те, кто были умнее или хитрее остальных, – вообще предлагали выждать и перетерпеть.
Хёг держался в стороне. Не потому, что его не интересовало происходящее, а потому, что он знал: втягиваться в это болото – значит, дать другим управлять собой. А этого он позволить не мог.
Но в глубине души он понимал: скоро всё дойдёт до точки кипения. И когда это случится, Бруха и Гангрелы утонут в крови.
…Ночь, как всегда, была пропитана кровью. Луна, багровая, как свежеоткрытая рана, едва пробивалась через рваные тучи, отбрасывая слабый свет на поле сражения, которое некогда было густым лесом. Теперь здесь лежали сломанные деревья, вырванные с корнями, земля пропиталась кровью, а воздух дрожал от звуков битвы.
Бруха и Гангрелы сцепились всерьёз. Это уже не была стычка за территорию или простое выяснение отношений. Это была война, настоящая, грязная, жестокая.
Бруха били мощно, прямолинейно, с яростью. Они шли вперёд, ломая сопротивление, будто хотели уничтожить саму землю под ногами своих врагов. Их боевой дух был несгибаем, их сила – пугающей. Они двигались, как лавина: если попадёшь в поток, выхода уже не будет.
Но Гангрелы брали хитростью. Они не сражались в открытую. Они знали, что в лобовой схватке уступают Бруха по числу и мощи, и потому выбирали другое оружие – засады, ловушки, манипуляции. Они растворялись в ночи, а затем внезапно атаковали, оставляя за собой мёртвых и исчезая снова. Гангрелы охотились, как звери: молча, быстро, беспощадно.
Земля стонала. Казалось, что сама природа кричит от боли, глядя на то, как её дети разрывают друг друга на части. Каждый взмах топора и секиры, каждый выпущенный коготь и каждая клыкастая пасть добавляли новые раны в этот безумный пейзаж.
Вой стоял повсюду. Не человеческий, не животный, а какой-то первобытный – смесь ярости, боли и отчаяния. Даже кровь здесь пахла иначе – не металлом, как обычно, а чем-то древним, проклятым, будто сама ночь наблюдала за этой бойней, наслаждаясь зрелищем.
И никто не собирался отступать. Ни Гангрелы, ни Бруха. Они сражались, крепко и храбро. Но увы, силы Брухов начали увядать и истощаться; уступать. Скоро станет окончание, а там будет видно, кто кого.
Когда битва затихла, а мрак ночи окончательно поглотил поле сражения, те, кто ещё могли двигаться, начали задумываться: что дальше? Бруха, те, кто выжил в этом хаосе, оказались перед выбором. Одни продолжали держаться за клан, за идею, за возможность однажды снова поднять знамя и вернуть былую мощь. Другие решили, что хватит – пора искать новые земли, новые возможности.
Так трое из них – Стир, Хёг и ещё один вампир, чьё имя уже не имело значения, – отправились в путь за океан.
Тот третий, которого, может, звали Ралвин или как-то ещё, с самого начала был лишним. Он не хотел плыть, его грызли сомнения, что это бегство – позорное, ненужное, и что они должны были остаться и биться до конца. Может, он был прав, а может, просто глуп. На борту судна его вечное нытьё и попытки переубедить остальных быстро всем надоели.
– Мы должны вернуться! – взревел он однажды, размахивая руками. – Бруха не бегут, мы – не крысы! Сражение ещё не окончено, нас ждут там!
Стир, как всегда, промолчал, только взглянув на него так, будто прикидывал, сколько усилий потребуется, чтобы разорвать этого крикуна пополам. Хёг, напротив, не мог не встрять.
– Нас там ждёт только чёртова могила, – фыркнул он, поднимаясь с груды канатов. – Но если ты так хочешь вернуться, то давай, плыви. Только, предупреждаю, воды холодные, а лодок для тебя нет.
Третий не унимался. Он пытался поднять шум, кричал о долге, о чести, о том, что они трусы. Всё это закончилось быстро, грубо и совершенно предсказуемо: Хёг переглянулся со Стиром, тот коротко кивнул, и следующий звук был глухим ударом.
Крики Ралвина смолкли почти мгновенно, а тело, располосованное и сломанное, отправилось кормить морских хищников.
– Вот и всё, – пробормотал Хёг, глядя, как вода поглощает остатки того, кто ещё минуту назад считал себя гордым воином. – Один за всех, да? А ты был не из нас.
Стир, как всегда, ничего не сказал. Только развернулся и ушёл к носу корабля, где остался стоять, вглядываясь в тёмное, неспокойное море.
Теперь их было двое. Двое Бруха, которые бросили позади всё, что знали, и отправились туда, где их не ждали.
 |
Хёг – откровенный, вспыльчивый ублюдок. И нет, не подумайте, что он психопат или что-то в этом духе – хоть это и является правдой. На самом деле, он просто лицемерный и ищущий в действиях собственную выгоду, эгоист. Ещё со своей жизни он не славился чем-то добрым или позитивным; может быть, в нём и с самого рождения и существования не было подобного факта, как душа и доброта. Он может казаться забавным, смешным и шутливым. Но поверьте – то что в его голове, есть далеко ни у каждого вампира или человека. То, что видели эти лгущие глаза – за пониманием того, что видел какой-то распампуренный вампир. Он видел не просто смерть и жизнь. Он видел ЕЁ. Бездну. Её ненавистные, извращенные взгляды, которые он ловил на своей спине. Его психика и до этого была особо шаткой – но с теми ужасами, что довелось повидать, всё стало куда хуже. Да, он далеко не самый старый вампир. Он не глуп и кажется вменяемым, насколько это кажется для Брухи, однако…
Честность. Что значит честность для таких ребят, вроде него? Ничего; вы в корне правы. Но вы ошибаетесь в одном – даже так, честность это одна из фундаментов, которая лежит в основе характера Хёга. Он может быть дураком, вспыльчивым, безумным, а порою излишне агрессивным. Но к его брату, Стиру, он питает честные, почти братские отношения, хоть никогда в жизни это и не признает. Скорее всего, больше никого в жизни он не встретит, вроде Стира. Ему не нужны друзья и любовь. Он асексуален, либо, по крайней мере, совсем не видит нужды в сексе или отношениях, если это не будет смеха ради или при острой нужде. Его не интересует компания людей и он не тоскует по ласке или прикосновениям. Кроме этого, вам следует видеть его ЕДИНСТВЕННУЮ ПАССИЮ. Вы врядли её увидите, конечно, ведь живёт она не много-не мало, в БЕЗДНЕ, но даже если и увидите – видок вам не понравится. Поэтому в женщинах он гурман, хоть ясно одно – ненависть ко всему живому как поклоннику Бездны. Особенно питает ненависть к звересям и прочим ошибкам природы. Людей недолюбливает и желает им смерти, но не так яростно – ибо некогда был таким же.
 |
Внешность? Красивый. Хвастливый и броский. Всем своим видом, каждой фиброй своей души он кричит – <<посмотрите на мой гламур!>>. И поверьте, ему крайне не нравится, когда-то кто-то не ценит его внешность, над которой кропотлела не только матушка природа, но и он сам. Эта борода? А уложенные волосы? Вы хоть представляете, как больно было набивать эти татуировки ещё при жизни? Мало того, что он предпочитает показывать своё тело всем на виду – худощавое, жилистое и атлетичное, так ещё и часто татуировки вызывают много вопросов даже для современных знатоков; а эта путеводная стрелка на пах? Гадайте!
Крайне гибкий. И когда вам стоит думать, насколько он гибок – просто посмотрите, как он сворачивается в колесо. Его позвоночник, если он местами вообще присутствует, показывает ИЗЛИШНЮЮ гибкость. Несмотря на редкие хрусты, его, похоже, совсем не заботит состояние тела. Но он не изменит традициям лишний раз показать какой-то трюк.
Крайне гибкий. И когда вам стоит думать, насколько он гибок – просто посмотрите, как он сворачивается в колесо. Его позвоночник, если он местами вообще присутствует, показывает ИЗЛИШНЮЮ гибкость. Несмотря на редкие хрусты, его, похоже, совсем не заботит состояние тела. Но он не изменит традициям лишний раз показать какой-то трюк.
 |
Как рядовой представитель Бруха – обладает базовыми дисциплинами: [Власть над сутью, Очарование.]
Однако, Хёг – не простой рядовой Бруха. Будучи одним из исследователей Бездны, тем, кто находился там почти половину всей своей вампирской жизни – он получил от неё Дары – дисциплину "Знание Первого"
Порывы бездны
– благодаря долгому контакту с Бездны, вампир уже полноценно носит часть её зерна и энергии, являясь что-то среднее между проводником и полноценным конденсатором. Связывая мир живых и мир Бездны, он перенаправляет через материю часть её первородной силы, открывая в желаемой ему точке портал, кротовую нору, связывая Хладный Мир и мир живых. Метеологические свойства Бездны легко пересиливают атмосферу и метеологические свойства самого участка, а потому из выхода извергаются потоки неприятнейшего, пронизывающего холода, страшной метели и вьюги, тьмы, буквально впитывающей и поглощающей любой попадающий на неё свет. Даже сильнейшая магия света не способна развеять вечную темноту Бездны. Вам показалось, или по ту сторону звенит тишина?
Иной проход
— призыватель образовывает неустойчивые трещины в мире, через которые способен полноценно и безопасно, за счёт перехода в стабильные участки Бездны, перемещаться и перемещать в Бездну тех, кто способен её выдержать. Если призыватель не выше ранга обычного – под его управлением создание исключительно динамических порталов, пропадающих за несколько минут после появления. Однако если создатель – высший, то трещины являются полноценными, стойкими разломами, являющиеся в своей сути статичными – исчезающими и появляющимися без срока.
Однако, Хёг – не простой рядовой Бруха. Будучи одним из исследователей Бездны, тем, кто находился там почти половину всей своей вампирской жизни – он получил от неё Дары – дисциплину "Знание Первого"
Порывы бездны
– благодаря долгому контакту с Бездны, вампир уже полноценно носит часть её зерна и энергии, являясь что-то среднее между проводником и полноценным конденсатором. Связывая мир живых и мир Бездны, он перенаправляет через материю часть её первородной силы, открывая в желаемой ему точке портал, кротовую нору, связывая Хладный Мир и мир живых. Метеологические свойства Бездны легко пересиливают атмосферу и метеологические свойства самого участка, а потому из выхода извергаются потоки неприятнейшего, пронизывающего холода, страшной метели и вьюги, тьмы, буквально впитывающей и поглощающей любой попадающий на неё свет. Даже сильнейшая магия света не способна развеять вечную темноту Бездны. Вам показалось, или по ту сторону звенит тишина?
Иной проход
— призыватель образовывает неустойчивые трещины в мире, через которые способен полноценно и безопасно, за счёт перехода в стабильные участки Бездны, перемещаться и перемещать в Бездну тех, кто способен её выдержать. Если призыватель не выше ранга обычного – под его управлением создание исключительно динамических порталов, пропадающих за несколько минут после появления. Однако если создатель – высший, то трещины являются полноценными, стойкими разломами, являющиеся в своей сути статичными – исчезающими и появляющимися без срока.
ДОПОЛНИТЕЛЬНАЯ ИНФОРМАЦИЯ:
| Возраст – 180 лет; |
| Поколение – 7; |
| Человечность – 4; |
ЦЕЛИ, МЕЧТЫ, ЖЕЛАНИЯ:
Хёг – любит тихую, и спокойную жизнь с тех пор, как приплыл в Заокеанье. Но эти грёбаные колонизаторы – да что они вообще о себе возомнили? Мирное исследование Бездны и спокойные доминантности над глупыми дикарями и животиной. Вкусная кровь и беззаботные ГОДЫ, проведённые в практически полном уединении.
Но им нужно было всё испортить; и с тех пор началась война. Однажды, посреди ночи, Хёг вломился к Стиру, заявив о своих намерениях. Он не потерпит тех, кто мешает его жизни, а посему – заявил, что отныне каждый человек, животное в его власти – мерзкие колонизаторы, и даже их еда и вода, является для него злым и алчным. А такое должно искореняться. Погибнуть. Это его огромная цель и мечта – которая пока что, загромождает его любимое изучение любимой Бездны. Пока что!
Известны два вида языков: Скральдсонский и Всеобщий[амани].
Последнее редактирование:
