Вы используете устаревший браузер. Этот и другие сайты могут отображаться в нём некорректно. Вам необходимо обновить браузер или попробовать использовать другой.
Война с каждым днем все ближе подступала к порогу Хакмаррского княжества. Враг не намеривал поддаваться, собирая силы уже около восточных границ. Готовясь согнать флоревендельскую армию обратно к прежним позициям, княжеский воевода призвал на подмогу дружине ополчение. Туда и попал Писюк, заняв ряды стрелков в компании с Переучкой.
Самый юный из всей собравшейся рати и самый зеленый в военном деле. Изначально Геррке не хотел подпускать его к княжескому полчищу, понимая, что с момента, как парень впервые окажется в пуще битвы вся его жизнь перевернется вверх дном, однако Писюк и сам рвался в бой, равняясь на своего названного отца. Водрузив на себя выданный хакмаррский доспех, который был ему этак в два раза больше в размере, и встав в один строй с уже бывалыми вояками, он принялся слушать громогласную речь воеводы Сикорского.
"Диверсия" - так прозвали их отряд средь полководцев. Во главе с Йоргримом и небольшим составом, не больше десятка человек, они двинулись в путь позади основных войск. Их задача была проста – выставить требушет и ударить по главной башне, тем самым видимо прикрывая движение остальных войск.
Лесистая местность как раз прекрасно скрывала проходящих вояк из виду за своими плотными ветвями. И всё бы нечего, если бы окончательное местоположение метательного орудия не оказалось прямо у берега реки – на ладонях врага. Обстрел начался мгновенный. Отряд еле-еле успел отступить обратно в леса, укрываясь за деревьями. План был сорван, осада началась.
Бывшая «диверсия» сомкнулась с армией. Не найдя иных решений – действовали, как заверял план. Дружина начала таранить тыловые врата. Обстрел не прекращался. Забитый от неожиданности и оглушительности командных криков Писюк то и дело рвался в лес, и только Геррке удерживал его от бегства, понимая, что отступать уже некуда.
Хакмаррские войска начали штурм. Прорвавшись через стены, наконец обозначилась итоговая цель – захват флоревендельского донжона, который хоть и находился лишь в паре метров от собравшейся армии, но до которого предстояло ещё добраться под ожидавшимся градом стрел. Однако всё стихло. Флорских мужеложцев было не видать и, наверное, именно этот момент заставил подступающее полчище вояк нарастить темп, наивно бросившись в атаку. Пехота стала стремительно подбираться к надвратной башне, а на устах уже веяла странная победа. И только неожиданный истошный крик стрелка заставил опомниться уже осевшую у врат дружину. Флорская дрянь наконец вылезла наружу!
И дальше всё как в тумане…Занавес бравых историй, которые для ещё совсем зеленого вояки складывались в захватывающую картину, обрушился с треском на окроплённую кровью землю. Оглушенный криками и свистом стрел, он продолжал двигаться сквозь толпу, нарушая своё затянутое молчание лишь редкими обрывистыми, но очень тягостными вздохами, которыми жадно глотал последние клочки воздуха, сбавленные хорошей горстью пыли. Ни на секунду не задумываясь о дальнейшем, он продолжал судорожно раз за разом натягивать тетиву «козьей ногой», приводя плечи арбалета в томное напряжение. О том, что Писюк прибывал в сознании и в целом был жив напоминала лишь стреляющая боль в пояснице. И даже она не останавливала уже погруженного в пучину бойни мальчишку.
Испустив последнюю стрелу, мальчишка пал на землю подобно ударившейся волне о каменный утес. Не успев сделать и попытки, чтобы хотя б разглядеть своим помутневшим взором напавшего, он вновь прилег смятым шлемом в грязь, окончательно сомлев в звенящей тишине от удара шестопером по затылку.
* * *
Радостные крики и вопли выживших глухим воем заливались в ушах Писюка. Стиснув зубы, он старательно глотал подступающую боль. И только ранее бешено колотившееся сердце наконец замедлило свой стук, гармонично отбивая свой такт подобно каплям дождя по измученному лицу...
Ряды дружины вновь сомкнули строй. Оглушительным железным топотом вся княжеская армия двинулась в сторону юго-восточного моста, лишь изредка делая остановки в перелесках, дабы хоть так набраться сил перед битвой, наверное, самой кровопролитной и бессмысленной. Говоря откровенно, юный вояка чувствовал это с самого отбытия из Барновца, и вовсе не потому, что о себе давала знать ещё не до конца зажившая ссадина на затылке.
Под покровом ночи, на раннем восходе, княжеский воевода отдал первый приказ. Стрелки и ополчение приняли позицию прямо за мостом, пытаясь выцепить стрелами и болтами хоть кого-нибудь на стене. Для Писюка и Геррке единственной защитой выступала лишь павеза, которую они, как показалось сначала, расположили в весьма удачном месте. Казалось, конечно, ровно до момента, пока в бок мальчишки не залетела вражеская стрела.
Кое-как покинув поле боя, парень увалился в кусты, а там так и замер, изредка издавая тягостные вздохи, которые было не в силу сдержать из-за ноющей острой болью раны. Он был подбит одним из первых. Так легко и так постыдно. Откровенно говоря, всё оставшееся время мучений его заботила даже не сама рана, а то, как он посмотрит в глаза Геррке, если тот конечно вернется живым…
Отвлек Писюка от назойливых мыслей подсевший сбоку боец в шлеме с пестрыми перьями. Парень даже успел не хило испугаться, удумав, что рядом оказался сам флорский воевода, но кое-как разглядев средь «наряда» знакомый морфитский профиль, волнение рассеялось. Хэнсон, тоже не слабо подбитый в ногу шальной стрелой, сначала попытался разговориться с мальчишкой, но потом тоже утих, решив не растрачивать лишние силы на разговоры, которые лишь усиливали боль. А покалеченные дружинники всё прибывали и прибывали в отсидку, и только убитые оставались на поле сражения…
Время шло. Хлопок требушета и флорские стены наконец пали, подпустив воинство прямо в сердце осевшего врага. Победа казалось достижимой, но поток выбывших не прекращал увеличиваться, а хакмаррские ранее решительные шаги становились всё меньше и меньше. Упрятавшись за стенами близстоящих шахт, побитые ждали итога – победоносного крика воеводы Сикорского. Ждали и ждали…Пока гул за рекой не стих и через пару мгновений не послышался резвый топот копыт.
Столь малой численностью, от силы десяток человек, сломя голову мчались через уже просевший мост оставшаяся княжеская дружина. Хриплые голоса стали собирать выживших у врат, а Хэнсон, откровенно говоря, насильно выволок заметавшегося юношу к себе, чтоб того хотя б не затоптали. Не успел тот и глазом моргнуть, как уже оказался на коне, и только по команде «Держись крепче!» ухватился за широкую спину мужика, как в дальнейшем выяснилось – лекаря. Хакмаррцы помчались прочь. Глотая вечернюю пыль, мчались подальше от места поражения, оставив шахты и мост на сжирание флорским гадам.
И только оказавшись в княжестве Писюк с ужасом обнаружил, что средь бежавших нет его отца…
Силком затащив побитого юношу в лазарет, лекарь скрылся за ширмой, а потом ознаменовал свой уход хлопком двери. Писюк, толком ещё не успев опомниться, вначале осмотрел забитые раненными койки, а потом остановил свой взор на знакомом Твардославе - товарище-стрелке.
Страх и тоска переполняли грудь парня. Он задыхался от собственного волнения, боясь, что помедлив хоть на секунду - больше никогда не сможет увидеть Переучку вновь. Где-то в голове била надежда о том, что стрелок просто затерялся средь улиц, и вот-вот ещё два шага, и зоркие глаза мальчишки смогут отыскать знакомую до боли ухмылку в толпе. Однако, забивая свои ноги от непрекращающегося бега, эта вера стремительно угасала, давая страху и отчаянию овладеть телом Писюка. Воздуха не хватало. Отдышка то и дело стала сбиваться подступающими слезами, которые обжигали раскрасневшееся заветренное лицо. А отца всё не было и не было...
Так и потащили неугомонного уже бредящего мальчишку к западным вратам, попутно пытаясь усмирить его проявившийся озлобленный нрав, а как наконец заступили на землю хутора, то Писюк вновь стал горестно глотать солёные слезы.
Как и знал Писюк - в доме никого не было. Только сырой кислый запах старого шаперона, который лежал подле стола на скамье, заставил тоску ещё пуще разойтись по груди парня. Глухо и тихо...
Тем не менее, гостей прогонять было дурным делом, и чтобы хоть как-то успокоить свою мнимую вину в пропаже ловчего, подмастерье завел Хэнса и Ануку в дом, принявшись накрывать на стол.
Писюк даже не успел перевести дыхание, да смириться с жгучей болью в ногах, как тут же собрался исполнять наказы неожиданно явившегося спустя пару дней пропавшего отца. По одному строгому взору было ясно, что Переучка явно гневался на мальчишку, или же...Переживал? Только парень поднялся на ноги, так тут же оказался в внезапных и цепких, но очень кратких объятьях Геррке.
Колющая тяжелая боль утраты в груди мигом сменилась на воздушное и светлое счастье, коего Писюк не испытывал наверное никогда в жизни. Вот он - такой же резкий, грубый и строгий, но живой! Самый близкий человек, которого он не смел называть никак иначе, как "отцом".
Так хорошая компания и уселась за стол, дожидаясь согревающего отвара, который был только уместен к такой коварной и холодной осени за дверью.
Как Писюк букет подруге своей дарил...
Как и учил старый моряк Стив - девы любят цветы. Только кто же знал, что у северной охотницы на эти самые цветы - жуткая аллергия...Ничего не оставалось делать, как скрасить вечер хотя б обычным разговором.
Спустя пару дней Геррке и Писюк отправились на охоту. Перед зимой надо было запастись кожей, поэтому пришло время постараться изо всех сил, чтоб было хотя б что носить в холода.
Западный фронт - последняя цепь, связывающая северный Хакмарри и южные леса, которые быстро тонули под голубыми флагами флоров. Дойдя до Пикберга, Флоревендель бы окончательно занял победный пьедестал, заступая на осаду столицы Хакмарри – Барновца.
За несколько недель до решающего наступления хакмаррская армия начала готовиться к штурму последних трех западных застав. Собранная дружина, уже порядком потрепанная, но закаленная в жестоких сражениях, вместе с ополчением была разделена на три полка.
Первый - занял самое южное укрепление средь каменистых холмов, стоящее у истоков реки Малой Эльбы. Не зная о точной численности наступающих вражеских войск, княжеский воевода изначально предположил, что первый полк с большой вероятностью падет перед флорами, но каждый день, удержанный здесь, давал шанс оставшейся армии собрать силы для последующих штурмов.
Второй полк преградил путь на Вальденском Берегу, осев на руинах бывшего флорского баронства. А третий, в который и попал Писюк, остался дожидаться вестей от первых двух застав на Пикберге, перерубив навесной мост.
В день первых заморозков, когда земля покрылась хрустящим инеем, словно тончайшим слоем острой соли, спустя шесть долгих дней после начала штурма юго-западного форта, до воеводы наконец дошли долгожданные вести. Юноша, ясно запомнил, как неожиданно нахлынувшее громкое волнение пронеслось средь собранной дружины. «Первый полк потерпел крах, устояв лишь 4 суток!» - не без горечи в голосе заявил воевода.
Мороз медленно, но неотвратимо подкрадывался к северным горным вершинам, добираясь до укрепленных стен Пикберга. В это время, подобно хищник к своей добыче, подкрадывались и флорские войска к третьей заставе. Каждая новая весть, приходящая с поля боя, была мрачнее предыдущей. Волнение не утихало, а долгое и мучительное ожидание истощало тело и разум сильнее, чем самое ожесточенное сражение. И вот под утро раздался вой горна…
Атака началась с на редкость меткого попадания флорского ядра в деревянную стенку форта, почти полностью положив ту на каменный выступ. Хакмаррские стрелки быстро поднялись на позиции. Геррке, а после него и Писюк, взобрались на импровизированную смотровую башенку, не выше 5 метров в высоту. Всё оставшееся время там они и отстреливались, лишь изредка спускаясь вниз, дабы не прилетело от флорского требушета или порока.
Стерев свои костлявые ороговевшие пальцы в кровь и мясо, парень не прекращал выпускать болты, сквозь зубы сдерживая боль в теле от усталости и, как на зло, подоспевшей хакмаррской колючей стужи. Только согревшись от импульсивных и метких ответов, выступающих в роли очередного выпущенного болта, вновь коченел от холода, как только решался перевести дух за укрытием.
Оглушающий треск и последующий настигший хлопок падающих бревен к порогу оторванных от земли врат ознаменовал конец долгого сражения. Вытерпев 15 суток, на 16 день воевода взревел об отступлении. Последний форт пал…
Привыкшее с самого зарождения к холоду Хакмарри окутало снегами, покрыв толстой белоснежной коркой захваченные земли флорским отродьем. Народ княжества пережил уже много лет и зим, однако в нынешнее время мороз с особой силой пробирал до дрожи своими бушующими ветрами-сквозняками, гуляющими вдоль закоулок града, от чего всем, даже порой дружине в тихое время, приходилось отсиживаться у огня. Флоры подступили к стенам как никогда близко, в особенности осев у северных и западных врат. Ни выйти, ни зайти, и, говоря напрямую, у града дела шли не лучшим образом, и единственное, что хоть немного, но успокаивало народ – флорская численность сильно приуменьшилась с последних сражений, а значит и шанс на победу, даже маленький, но был. Преуспевал враг только в одном – осадном оружии. Ядра требушетов летали каждые несколько минут, и перекрывали их только летящие следом залпы стрел. Оседали крыши, а пару домов вовсе погорело.
Стрелков княжеский воевода к стенам особо не подпускал. Говорил отсиживаться во дворе, да ждать наказа какого-то, о котором ведал только сам князь, да и Сикорский. Собственно этот указ что Геррке, что Писюк, что дядько Полли, заехавший к племяннику в гости, выполняли исправно, хватаясь за жизнь свою обеими руками. Только и оставалось делать, что языком чесать с кем попало, пока на глаза не попались знакомые лица.
Аглаека мальчишка не видел этак годков три, даже и не сразу признал того, собственно, как и он его в ответ. На удивление Писюка, служитель Стииркандского дома не то, что был рад так таковой встрече, он был рад увидеть парня живым, да и заметно покрепчавшим. Ровно так же обрадовалась и рыжая аскалка, которая себя выдала только тем, что заговорила наконец. Ну тут уже и скрывать нечего, что юноша аналогично абы как да скучал по парочке вояк.
Отвлек от разговора троицы раздавшийся княжеский горн. Время пришло! Вся княжеская дружина метнулась к башенным лестницам, готовясь занимать позиции. «Побратавшись» друг с другом, оставшиеся наемники БМП разошлись по позициям. И только Флоренду было известно, что обнимал Писюк своего уже изрядно поседевшего дядьку в последний раз…
Стрелы засвистели в воздухе. Стрелкам был отдан указ занять западные стены, до которых увы добраться не получилось. Только нога ступила на подгнившую деревянную дорожку бастиона, так сразу раздался хакмаррский рев подбитой пехоты. Тут, задело и папашку с сыном, которые быстро выползли обратно ко внутреннему двору. Оставшихся же перебили просто…А крепостные врата накрепко захлопнули. Град захватили!
Только переступая порог детинца, в который ныне сносили раненные тела, замерзшие раскрасневшиеся щеки обдавало жаром. Переполненные койки, столпотворение, крики, грохот и духота словно в раскаленной печи. Средь такого хаоса Геррке и Писюку следовало найти раненого Полли Блантанна, который хоть и бился в первых рядах, но слег от стрелкового ранения, а затем тут же окатившего удара мечом, оказавшись за пределами поля боя. Расположили хобса-атамана в самом дальнем углу лазарета, где бы его уставшее тело лишний раз не беспокоили, потому пара ловчих обнаружила занавешенную койку далеко не сразу. Однако подоспели они к бригадиру слишком поздно…
Осознал потерю Писюк увы только под темный вечер, сидя в детинце за кружкой разбавленного теплого пива. Как имя в очередной раз слышал, так сразу сердце кровью обливаться начинало. Не услышит он больше дядькин горн, который глушил визги девиц на улице, не погладит тот его по головушке несмышлёной, не наградит добрым словом своим бархатистым гласом, не отдаст самый крупный кусок мясной с палки. Одно наставление отцовское сдерживало приток соленых слез к ресницам, а в груди всё тлело горьким пеплом, от чего в горле то и дело застревал комок обиды на самого себя. Его наградили новым именем – именем своего ныне покойного горячо любимого дядьки, и опозорить то он никак не смел.
Вой горнов не затихал уже около трех суток. Дробящие в клочья стены и крыши ядра прилетали и днями, и ночами, ни давая дружине, да и ополчению сомкнуть глаз. То и дело раздавались крики об очередном начавшемся пожаре, в одном из которых погорели покои самого князя. Однако было не до них. Солдаты, измотанные до предела, из последних сил обороняли разрушенные стены, понимая, что любая осечка может стать роковой. Флоры подступали всё ближе и ближе, а запасы пресной воды, да какой-никакой еды начали кончаться. По крайней мере Писюк уже не ел как прежде, растрачивая на себя от силы пол буханки хлеба, да бутылку кислого пива.
Где-то ближе к полудню поднялась буря. Хоть и подметало все углы во дворе, однако именно в эту пору вой прекращался, и дружина наконец отправлялась на покой, переводить дух к кострищу, или же дремать в детинце.
Наученный жизнью Переучка понимал какой исход грозит Барновцу. Опытный вояка, побывавший не в одной осаде, четче видел витающую усталость средь оставшегося люда и неравенство сил. И потеряв в этом сражении самого близкого для себя человека – горячо любимого дядюшку, он не мог не придать его земле, подохнув за стенами чужого хакмаррского града. Решил действовать!
Взобравшись на башню, да «заметя за собой следы», они приступили к плану. В дело пошло всё: столы, стулья, шкафы, ящики, полки. Не чурались громить всё вокруг, только бы заготовить всё нужное.
Нескончаемая тоска и напряжение сменились давно отступившим девственным страхом, который парень не успел испытать прежде, чем утерял своего дядьку. Он-то и помогал осознавать всю серьезность сказанных слов от постоянно саркастичного и подлого Геррке, который, как показалось Писюку, сейчас мирился с возможным исходом и желал того же примирения ему самому.
Оглушительный хлопок привел в чувства обоих хобсов. Вновь прилёт, и на этот раз прямо в северо-восточную стенку двора. Поднялся крик и тут же тот затмил очередные бездушные завывания горна. Началось наступление.
Троица впопыхах действовала своему плану, скрывшись в сенях башни. Не так искусно, но зато крепко сплели лестницу, а потом попёрли ту к деревянным бойницам на верхушке.
Коченеющее от мороза тело вновь охватил жар битвы. Был отдан приказ стрелять, и стрельба не прекращалась. До изнеможения хакмаррские войска держали оборону пограничной стены, улавливая отмерзшими ушами хриплый бас воеводы, возникающий сквозь дуновения горнов. Прошла секунда, минута, час – Писюк потерял счет времени, погрузившись в пучину бесконечного сражения. Пока не раздался крик…
«Рене Дюваль мёртв! Да здравствует Хакмарри!»
Окрыленные вестью разгоряченные тела хакмаррских воинов наполнились непоколебимой решительностью. Внезапный прилив сил озарил их измученные лица, и руки, казавшиеся уже неспособными поднять оружие, вновь сжали мечи и арбалеты с неистовой силой. Уставшие ноги снова мчались вперёд, не замечая ни холода, ни боли. Хакмаррцы шли к победе!
Настигнув лагерь побежденных флорских подонков обезумевшие победой вояки, начали погром. Досталось каждой деснице зашедшего на чужие земли друнгарского лорда. Тут не остался позади и Геррке, подоспев к самому Рене Дювалю и, как и раньше следуя своему обычаю, подрезал тому два пальца, а под конец одарив рожу рыцаря смачным плевком. Писюк же кое-как поспевал прихватывать то, что другие не разобрали, но в конце концов оставил себе уже изрядно потертый, но всё ещё толковый шестопер.
А вот когда стих шум и Переучка наконец вынюхал своим «мародерским носом» припрятанное подполье, которое судя по убранству и тактических картах на столе использовалось как ставка, то пошло настоящее веселье! Главной гордостью для ловчего стало на удивление никем не тронутое древо из чистого золота, как позже объяснил сам охотник – святыня флорендской церкви. Переучка, затаив дыхание, снял древо с постамента. Его глаза горели от восторга. Для него эта находка была не просто трофеем, а поводом лишний раз заострить свой язык перед каким-нибудь зевакой, а то и дело самим воеводой. Не оставив в ставке ничего ценного, перед уходом, Геррке решил поставить вишенку на пироге. Взобравшись на стол с картами, он расстегнул гульфик и окатил Барновец золотым дождем.
Забив все карманы до отвала, ловчий с сыном кинулись в откровенную догонку за уходящей обратно к разрушенным стенам града дружине. Пришло время получать главную награду!
В обожженным морозом раскрасневшимся лицом и тяжелой отдышкой, юноша топтался на месте в строю, с нетерпением выжидая своё вознаграждение из рук самого князя. С нескончаемой, но всё же по-детски наивной радостью он уже принял победу хакмаррцев, и желал лишь сложить свой помятый доспех и арбалет, позабыв о тех, как о страшном сне хоть на годик, а желательно и куда дольше.
Три серебряные монеты! Когда-то ровно столько же вручил ему лично Полли Блантанна, взяв обещание, что юный прислужник никому не скажет о своем «сокровище». На тот момент крупный дядька-атаман пугал одной своей физиономией, и Писюк откровенно боялся даже стоять рядом, но сейчас это некогда светлое воспоминание превратилось в горькую тоску, которую вояка комом глотал через силу.
Тем не менее, гуляющую в голове грусть и легкость окончившейся войны сменило ещё большее волнение. Выйдя за пределы освобожденного города ни торговец морфит, ни сам Писюк не знали где искать Ануку! За стены столицы она идти отказалась и по словам Хэнсона решила спрятаться в местных лесах, однако не схватили ли ту часом уходящие на юг флоревендельцы?!
Решение предложил Геррке, который ничуть не меньше беспокоился за жизнь северной девицы. Поначалу следовало проверить дом ловчих – псарню, которую весьма вероятно могли сжечь ровно так же, как и хуторские поля, а только после отправиться на поиски в леса. Этому плану и последовали…
Изначально Переучка был уверен в том, что ловчий двор не тронут только по той причине, что он находился в самом густой части окружающего Барновец леса. И он был прав! Что истощавшие псы, что дом были целы и невредимы. Только гарью пропахли стены от проходящих к подножью горам пепельных ветров. Хорошая весть для обоих хозяев псарни.
Переступив через порог, отвоевавшие мужи наконец позволили себе присесть в умиротворенной тихой полутьме, чтобы хоть сейчас перевести дух перед поисками «избранницы» мальчишки. Однако Писюка заставил вновь подняться на ноги знакомый испуганный голосок.
Прямо в ещё не снятых поножах юноша бросился к порогу псарни, чтобы обняться с неожиданно явившейся Анукой, которую, к сожалению, тот ещё успел и напугать свои неожиданным появлением. Как оказалось она все военные дни пряталась в своем балагане в лесах и изредка ходила подкармливать голодных псов Геррке, чтобы те не откинули хвосты. Ну и саму деву, к счастью, участь тяжелых боев не задела и та, как и обычно, сияла своим желтоватым, но радостным ликом, топя усталость и грусть юношы.
Вся небольшая семья была в сборе. Утомленные недельными осадами наконец могли позволить себе выдохнуть скопившийся ком переживаний и горечи, стравливая вечер беззаботными историями и шутками. И только где-то в голове Писюка, да и не только у него, витал всё ещё удушающий звон горнов, который уже просто на просто мерещился завядшим ушам от бесконечных криков. Война была окончена…
Оказавшись в водовороте кровопролитной войны, Писюк по-настоящему закалил свой характер и показал себя в деле. Тем не менее эти события ещё оставят свой темный след в дальнейшей, возможно, мирной жизни парня…
ООС
Влияние ивента на персонажа:
Обновлено описание внешности персонажа.
Дополнен характер персонажа.
Дополнены слабые черты персонажа.
Обновлен раздел отношений.
Последствия:
В ходе затянувшихся сражений, как и ожидалось, проявилось посттравматическое стрессовое расстройство, особо открыто проявляется в случаях резких громких звуков, стрельбы или гипервозбудимости.
Персонаж практически избавился от проблем с речью и проговаривает все звуки правильно. Исключением в правильном произношении могут выступать: длинные слова, иностранные слова, слова с большим количеством согласных.
Спустя несколько месяцев как уже восстановили большую часть града, про Барновцу прошлась весть о предстоящем свадебном пиршестве, о котором Писюк узнал только из уст самого виновника – вояки Доброслава. Приметив знакомые лица среди толпы, собравшейся подле ювелирной лавки, парень решил поучаствовать в покупке блестящих побрякушек, которые, как оказалось потом, предназначались для женитьбы.
Кольца, как украшение, часто преподносили в качестве подарка полюбившейся девушке, однако парень возжелал купить перстень не совсем для того, чтобы признаться в любви своей избраннице, а чтобы в целом заработать её внимание. Остальные же брачные процессы его не интересовали, да и дальше речей своего папашки он не смыслил ничего.
Вот так боярин Ларгон только поспособствовал заключению уже более крепкой дружбы Писюка и полюбившейся ему Ануки. А сам юноша во век не забудет доброты и щедрости кальдорца!
Оставшийся месяц Писюк всё старался собраться смелости явиться в гости к дядьке Хэнсону, чтобы наконец повидать Ануку, однако мешали то дела, то охота не ждала, то вот Переучка поручил забрать жалование из детинца. Всё бы ничего, да только пытаясь разыскать средь так называемых «ячеек» свою, парень наткнулся на множество ящичков со странными корючками на лицевой деревянной стороне. Как бы не пытался, но Полли Младший так и не смог забрать заветные монеты, и, повесив нос, собрался направиться обратно на псарню, как тут же наткнулся на своего знакомого морфита.
Договор прервали подоспевшие сзади Геррке с Анукой, которые разыскивали Писюка. Ясно дело каждый по своим причинам, но так или иначе, по разговору, сошлось всё на том, что раз жалование получить не удалось, а иных планов у «семейки» не было, порешили отправиться наконец в гости к морфиту в Хайнгард.
Домом, как и выразился Геррке пройдя порог, назвать это было сложно. В сравнении с весьма просторной, да и крепкой псарней, крохотная и тесная дубовая халупа казалось шуткой плотника. И как только Анука с Хэнсоном тут умещались – одним им известно! Тем не менее: «В тесноте, да не в обиде!», поэтому все четверо нашли себе местечко в комнате, да и оценив внутреннее убранство дома торговца, чтобы время не терять, решили наготовить каши какой, да поужинав – отправиться в сон.
Готовили Геррке с Писюком, конечно, вкусно, но как узнав, что кашеварением занимается и Анука, то тут же оба в восторг пришли, а Переучка и вовсе уже паренька своего ругать стал, чтоб не смел упустить такую девицу талантливую. Тот и не собирался, собственно, но никак момента не мог выждать, когда хоть подарок свой долгожданный вручит, на который выложил все свои честно заработанные монеты.
В итоге молодых наконец оставили наедине, отправившись решать свои «взрослые», как выразился ловчий, вопросы. Только дверь захлопнули, так у Полли младшего сразу земля из-под ног ушла, в голос ватой забился. Только и делал, что молча помогал северной подруге, лишь взгляд на неё свой смущенный тупя. И с чего бы начать…
Да хоть и убежала та несчастная, но тем не менее ароматная каша, но, наверное, за всю прожитую свою жизнь Писюк не испытывал такую лёгкость и счастье, как сейчас. Он захлебывался в собственной гордости за себя, и уже даже ничуть не стеснялся открыто любоваться запунцевелой Анукой, которая, как он надеялся, тоже радовалась такому подарку. Наконец он добился расположения девицы! И никакой сзади подстебывающий папашка не смел нарушить эту идиллию в душе, хоть и стыдил тем самым самого парня.
Каша удалась славной. Накрошив в ту хорошую горсть колбасок, все четверо принялись пировать, попутно обмениваясь историями, да не забывая хвалить приготовленную девой крупу.
С местом для сна вот, как и ожидалось, возникли споры. Геррке, вдоволь наевшись, уже прикорнул на койке самой Ануки, а морфит поднялся куда-то на чердак, где ему одному там и было место. Осталась печка, да кровать поломанная. И, казалось бы, ничего не мешало уместиться и вдвоем на печке, но Писюк, видать впитавши в себя какие-никакие «благородные повадки», вызвался прилечь на почти развалившейся деревянной койке в углу, отдав Ануке лучшее место.
И тем не менее, как бы посчитали дворяне, на кое-какую дерзость малой всё-таки решился. Помогая северной деве управиться с кольцом, которая та захотела повесить на нить и носить на шее, чему, собственно, не был против и Писюк, он решил перед сном одарить Ануку особым жестом, которым когда-то давным-давно одарила его нянька – Берта. Совсем неуклюже, поднявшись даже на носки ног, тот прильнул губами к желтоватому лбу охотницы, оставив небольшой горячий след подле её шрама. А затем тут же удалился в угол, даже не проронив ни слова…
Как и полагалось, да и как договорились Геррке с Хэнсоном, второй явился в псарню, чтобы наконец выучить Писюка какой-никакой грамоте. Разместившись подле кроватей, морфит начал свой урок...
Так и приноровился мальчишка чертить корючки свои злополучные пером по пергаменту. Только вот чертить ему предстояло ещё очень долго, чтобы хотя б алфавит весь выписать.
На данном сайте используются файлы cookie, чтобы персонализировать контент и сохранить Ваш вход в систему, если Вы зарегистрируетесь.
Продолжая использовать этот сайт, Вы соглашаетесь на использование наших файлов cookie.
