Я помню этот день так же ясно, как помнил его вчера или двадцать лет назад, когда тому было суждено случиться. Рождение и слепящий свет, восторженные возгласы, в том числе и мой раздражающий плач - я помню все в точности, и вижу эту сцену с такой частотой, с какой пытаюсь выкинуть ее из своей головы, чтобы забыть навсегда. Мой приход в этой мир, - а дальше темнота и полное забвение, вплоть до определенного возраста, с какого я себя уже четко помню. Это ли меня ждет после ухода в иной мир, когда последний отсчитанный год подойдет к концу, и проясниться ли мое сознание вновь, как было прежде, или такой шанс выпал мне всего лишь единожды? Сколько бы я не спрашивал у своих близких о столь памятном событии, все из их числа выдавали надменно-глупой улыбкой свое отношение к моим словам, после чего их уста робко шевелились и произносили что-то невнятное, расплывчатое, чтобы не задеть чувства меня, больного и умолишенного морфита, с синеющими пятнами под глазами от многодневного недосыпа; с ясным, но таким холодным и непонятным взглядом. Как бы голос разума ни старался убедить меня, что то всего лишь сон неожиданно прокрался в мое сознание и крепко там засел, не давая мысли ускользнуть в другие уголки разума, где-то в глубине я всегда знал: та картина, которую я вижу каждую ночь, более похожа на явь, нежели этот бесконечный сон, в котором я живу уже двадцатый год.
Не случалось в моей жизни событий более торжественных и значимых, нежели мое появление в этом мире, но оно не напрасно - я верю в это, хотя иногда потуги продвинуться в исследованиях похожи на предсмертную агонию; на бесконечные попытки оправдать себя в своих собственных глазах и нивелировать значительным прорывом все те жалкие дни пустого существование в доме моих отца и матери. Они так отчетливо за время, прожитое у их ног, дали понять, что дело всей моей жизни обречено на провал и траты на бесконечные стопки дорогой бумаги ни разу не оправдали себя. Однако я знаю: никто не желает зла мне и моей сестре, просто демонстрация любви и пожелания лучшего изливаются в столь сухой, циничной манере, что за резкими словами сложно углядеть хороший умысел. Моя проницательность и рассудительность говорят мне это когда мой отец, лишь завидя меня, начинает свирепствовать, или когда мать раздраженно цокает во время разговора со своей сестрой, едва ли в их беседе смещается фокус внимания на мой бесполезный труд, потому что стали бы они поддерживать то, полезность чего так яро отрицают? Я благодарен им за каждый потраченный на меня флоринг, но останавливаться на пол-пути не собираюсь, даже когда презрительный взгляд отца приветствует меня на пороге, а я отвечаю тому довольной улыбкой, ведь смог выцепить у странствующего торговца новый пергамент с материалами для изучения. Надежда на каждую новую частичку знаний, полученных из ценных рукописей, поддерживает во мне желание жить дальше - жить и исследовать!
Единственный, кто во мне души не чает и не скрывает этого, показывая со всей душевной теплотой свою любовь, - моя младшая сестра - Кейя. Она, как и другие, смотрит на весь мой архив обывательским взором, но проявляет интерес то ли искренний, то ли из вежливости, хотя я больше склоняюсь к первому, ведь ни один человек, морфит, гротдор или звересь не смогли бы вынести часовые россказни о такой узкой и специфической теме как та, которую я изучаю. Подобно другим, моя сестра заперта в собственной когнитивной ловушке, но в ее случае вера в правоту личных взглядов и праведности образа жизни проявляется не так радикально, как у многих: она часто наведывается ко мне и пытается вытащить на улицу ради знакомства с одной из своей человеческих подруг, на что из раза в раз получает твердое "нет", после чего Кейя все же смиряется с тем, что имеет, и вручает мне очередное свое приобретение в духе "сказок о таинственном некроманте", ведь, как ей кажется, эта тема так близка к той, с которой работаю я. Она наивна и проста как дитя, но ее сердце до того велико, что способно растопить порой даже ту наледь, которой покрыто все мое нутро от пят и до самой макушки. Я редко говорю ей, как важны для меня жесты поддержки с ее стороны, но она все равно видит это по радостным бликам благодарности в моих глазах. Кейя - мой ангел-хранитель, моя верная и несокрушимая опора, хотел бы я в своих поступках по отношению к ней хотя бы иногда проявлять столько доброты, сколько она отдает мне ежедневно.
Так и тянулись дни. Я изучал всё, до чего могли дотянуться мои руки. В попытках найти то, что должен, при этом не зная, что вообще ищу, я провел сотни часов за чтением разного рода литературы, попутно наблюдая, как букет моих тревожных жёлтых цветов постепенно увядал. Я читал быстрее, временами срываясь на слезы из-за чёткого понимания скоротечности времени и тщетности любых усилий ради достижения моей заветной цели, но тускнеющий цвет нарциссов в вазе не давал шанса забыться, и я бросал всё, только лишь видел, что букет окончательно завял. После того, как моя сестра вновь приносила в комнату свежесорванные цветы и доставала из вазы "покойников", цикл повторялся, и пестрящие жизнью бутоны давали мне новый прилив сил, пока последний из их числа снова не покидал меня, оставляя после себя лишь тусклое, сморщенное напоминание об их былой красоте.
Может показаться, что процесс обучения тяжело мне давался, будто бы постоянные приступы тревоги и паники заставляли в темпе нагонять упущенное, если доверять своим ощущениям, время. Напротив, я думаю, что чтение всегда помогало мне расслабиться, отвлечься от привычной для остальных рутины, утолить хотя бы на время выжигающее изнутри чувство информационного голода. Скрип открывающейся двери, звуки чьей-то беседы, доносящиеся из гостиной, - вот это действительно напрягало меня и служило активным напоминанием, что я еще существую, а вместе со мной существует и гнетущее чувство безысходности, засевшее в груди и часто напоминающее о себе.
Перманентное невротичное состояние не было крайностью моей душевной болезни: я часто чувствовал себя настолько плохо, что мог в панике начать сметать товары с полок торговой лавки или забиться в проулок между домами и сидеть там до позднего вечера, пока не привыкал к странному самоощущению и стойкому запаху гари в носу, смешанному с другим ароматом – уже сладким, но по-своему отвратительным. Мною было замечено, что едкий, ни на что другое не похожий, запах вместе с чувством потери в пространстве преследовал меня только в определенных, но никак не связанных между собой, местах. Как только мне удавалось унести ноги, весь эмоциональный накал стихал, оставляя лишь призрачный шлейф от пережитого в памяти. Настолько страшно было даже думать об этом состоянии, что я старался сразу же забыть и не вспоминать более, пока вновь не ступлю на «проклятую» землю. Признаюсь: удавалось с трудом, хотя дальше каких-то расплывчатых размышлений или странных предположений я не заходил, отдавая предпочтения сторонним занятиям ради отвлечения собственного внимания. В редкие промежутки, когда мне во время ночного сна удавалось не видеть уже до жути приевшуюся сцену моего рождения, меня настигал другой сон, куда более мрачный и гнетущий. Я видел, как моя сестра, утратившая свою молодость вместе с природной красотой, сидит у кровати и что-то нашептывает, крепко сжимая мою исхудавшую и уже высохшую руку. В воздухе витала атмосфера грядущей скорби, еще буквально миг, и мои уставшие очи закроются, а вместе с последним вздохом, жизнь покинет старое тело больного морфита. Уже не в силах плакать, пожилая женщина встанет, вытрет слезы ладонью, и попытается взять себя в руки, после чего тихими, но быстрыми шагами направится прочь из моей комнаты. На первом этаже она сообщит всем тем немногочисленным посетителям дома, что Готрик, то есть я, скончался. Я не знаю, что пугало меня больше: уверенность, с которой она произносила эти страшные слова, или сам факт моей смерти, ведь вот же я, лежу сейчас на самом деле живой. Как только вся сцена подходила к концу, я просыпался и долго смотрел в потолок, не думая ни о чем; ворочался с боку на бок, но так и не мог уснуть до самого рассвета, пока Кейа не стучалась в двери комнаты чтобы оповестить меня о скором завтраке. Постукивая ложкой по краю тарелки, мне приходилось долго размышлять об увиденном, и буквально каждый раз я приходил к выводу, что мне необходимо избавить себя от страданий либо беспробудным сном, либо узнать секрет вечной жизни, дабы мысли о смертности более не докучали. Из всего сказанного выше становится понятно, что умирать я точно не хотел, поэтому после завтрака, так и не притронувшись к еде, я быстро бежал в свою комнату и проводил пару часов за чтением, пока шея не затекала.
Я так устал от всех невзгод, которые меня преследовали, и думал, на сколько замков нужно запереться в комнате, чтобы лишить остальных возможности говорить со мной, а самому обрести долгожданный покой. В один из осенних вечеров, вернувшись домой после похода на рынок, я обнаружил, что в доме подозрительно тихо, и, не подумав ничего дурного, по пути к лестнице, попытался бесшумно, практически на цыпочках, миновать гостиную. Редкий скрип половиц иногда раздавался противных звуком по комнате, но тому не суждено было помешать мне, так что я успешно добрался до лестницы и так же осторожно, как прежде, направился уже на второй этаж – в свою комнату. Кромешная тьма второго этажа, обволакивающая каждый предмет интерьера и всех, кто ступал за границу, куда доставали последние лучи света от пламени уже затухающего камина, не давала с полной уверенностью продвигаться дальше, но это и не требовалось, ведь передо мной предстал темный силуэт, преградивший дорогу дальше. Лишь щурясь, я смог разглядеть во мраке недовольные черты лица матери, а за ней явился второй силуэт, чью натуру я определил по медленным, но достаточно громким, шагам – такая походка свойственна одному морфиту в нашем доме – отцу, и она никогда не сулила хорошего разговора. «Лучше бы чудовище» - озвучил свои мысли я и тут же закрыл рот руками – такого никто из нас не ожидал услышать от меня, даже я сам. Не известно, почему я решил так выразиться в адрес отца, и почему вообще эта оскорбительная мысль посетила мою голову, но родителей, к большому удивлению, не задела моя фраза, иначе след от сильной оплеухи давно бы красовался на одной из моих щек. Мать лишь покачала головой и провела рукой по периллу лестницы. Сделав уверенный шаг вперед, она заставила меня прильнуть к другому боку и без того узенькой лестницы, после чего медленно спустилась на первый этаж. Такая холодная и надменная реакция заставила дрожь пройтись по всему телу, я виноватым взглядом с нотками испуга посмотрел на отца, надеясь что хотя бы тот даст понять мою ошибку, но он вовсе не посмотрел на меня и проследовал за матерью. День подходил к концу, но последующее утро могло нести вместе с рассветом уже полноценный конфликт по неизвестной для меня причине. Я направился в комнату и мечтал, чтобы следующие сутки не принесли новых проблем и молился, чтобы утро не наступило вовсе.
Та ночь была такой же бессонной, как и множество ночей до нее, но вместо спокойных раздумий я накручивал себя, развивая тему отношений с моими родителями. Их отвратные гримасы как реакция на каждое действие, любую мелочь, в том числе и попытки быть хорошим сыном, заставляли меня испытывать корежащее чувство вины. Чего ради я заставляю себя так пресмыкаться перед ними и почему даже величайшая глупость со стороны моей сестры воспринимается сродню достижению, когда я стараюсь изо всех сил ради одного теплого слова. Эти морфиты считают меня помехой, но как я могу мешать, если сутками не покидаю комнаты, пока те дают знать о своем присутствии даже находясь в другом конце дома? Я здесь всего лишь гость, пора бы усвоить это раз и навсегда – усвоить и убраться вон. Мне придется бежать туда, где я смогу продолжить свое дело – бежать и не оглядываться, чтобы не возникло желания вернуться назад. В тот момент меня будто бы осенило, что оставаясь сиднем в своей комнате, сколько бы информации я не усвоил, пусть даже за всю морфитскую жизнь, любая удачливая возможность будет обходить мой дом стороной и следовать за теми, кто сам прокладывает дорогу в неизведанное. Я говорю это с грустью, отчаянные слова сильно ранят сердце, но мне уже нечего терять, ведь пока я не сделал что-то значимое, даже самый щедрый работорговец не предложит за мою жизнь больше пяти флорингов.
В тот момент резкий прилив восторга от предвкушения новой, насыщенной жизни, затмевал любую мысль о таящихся за углом опасностях в хакмаррских землях. Весь последующий день я готовился морально и физически, думал над тем, какие вещи необходимо взять и что станет моей целью. Хакмарри - неизведанные пустоши и густые леса; величественные горы, пробивающие своими пиками небосвод - это место манило и пугало одновременно, но интерес к путешествию именно в те земли подогревался таинственными рассказами о тех местах, что имели подкрепление в виде купленных мною бумаг от других путешественников. Как только среди восторженных планов возникала доля сомнения, я тут же отгонял её, но здравость этой затеи уже позже, когда я остыл и пересмотрел ситуацию, казалась достаточно призрачной. Страх потерять своё главное сокровище, которое я так тщательно прежде берег, мог бы образумить меня, будь я в себе, но того наплыва энтузиазма хватило, чтобы притупить любые отголоски здравомыслия, сделать всё для путешествия и оказаться там, где мой худший кошмар может настигнуть меня в любую минуту. Маршрут в Хакмарри проложен, сомневаться поздно и бесполезно – я уже в пути.
Имя: Готрик
Возраст:20 лет, выглядит приблизительно на столько же.
Раса: Морфит
Место рождения и прежнего проживания: Флоревендель, столичная провинция, окраинный город Чевальер
Внешние параметры: Готрик имеет достаточно щуплое телосложение, рост составляет около 185 сантиметров. Лицо такое же исхудавшее с явно виднеющимися скулами, карими глазами и синяками от недосыпа под ними. Волосы морфита длинные и имеют достаточно редкий, бледно-рыжий окрас.
Личность и другие ментальные аспекты: Готрика сложно назвать злым, однако к добру он тоже не стремится. Правильным будет сказать, что помощь пострадавшим с его стороны является чем-то вложенным родителями еще в детстве. В целом, парень ведет себя достаточно спокойно и рассудителен, хотя его гипертрофированное желание анализировать каждую мелочь можно смело назвать нездоровым, ведь именно такое через чур активное мышление зачастую доводит его до состояния тревоги. Однако, Готрик поделать с этим ничего не может, так что продолжает сам доставлять себе дискомфорт, скидывая вину за это на свое окружение. Помешан изучении всякого рода материалов, иногда даже пустяковых и откровенно бредовых, но главной темой, на которой морфит практически помешан, - сохранение вечной молодости и обретение господства над самой смертью, чтобы прикоснуться к вечности, забыв о тленности бренного тела.
Магический аспект: Мистицизм
Last edited by a moderator:
