Множество мест и имен прошли бесследно через память Геррке Переучки, но уж точно не «Тард» и «Кетиль». «Тард» откликался острой болью в плече даже по прошествии стольких лет, а имя вальденского лекаря застыло на спекающихся кровью, сухих, но благодарных устах. Тяжелое и почти смертельное ранение кровно породнило трехпалого со Стивом и даже с Брейденом, а также и без того укрепив кровные связи со своим дядей Полли… Стивом, чья кровь уже больше никогда не прольется и ныне живет лишь в теле Переучки… Славный был пират, попутного ветра твоей душе!
Потребовался один год лишь на то, чтобы Геррке смог вновь натянуть лук хотя бы в свои прежние пол силы, и две зимы, чтобы он смог охотится как прежде. Не говоря уже про бесчисленные, то и дело приходящие горячки и нагноения раны, изуродовавшей навсегда его плечо. Поддерживая отряд лишь провиантом и шубами на хакмаррские неприветливые зимы, он и не торопился вернуться вновь в бурлящие похождения БМП. Расхаживая по лесу и переступая корни ветвистых стройных сосен, он приходил вновь и вновь к мысли: «Отгулял ты своё, Три Пальца, остановись в конце-то концов, второго шанса не будет! Геррке, Остановись!». Хотелось ли солдату, отдавшего свою большую часть жизни войне, обратно в бой, в огонь под стрелы? Риторический вопрос, но он перебарывал себя каждый раз.
После расформирования отряда, вместе с Полли Блантанной, у которого прославленных прозвищ было уже так много, что не хватило бы и листа бумаги, чтобы их записать, племянник отправился обратно в страну синих торговых палаток и караванов. Что может быть лучше, живя средь Стииркандских лесов, попивая на крыльце ракию, сваренную толстопузым дядей, рвать зубами пойманную своими же руками дичь и смотреть как работают во дворе рабы из Вествара? Правда – ничего!
Отъезд неугомонного Полли в Алаоту нарушил эту идиллию, чуть не забрав с собой в пески и Геррке, но, вновь потирая старую ноющую рану, вовремя отказавшегося от очередной авантюры. Письма же от дяди, читаемые местным священнослужителем - единственным грамотным человеком в округе, у которого от содержания всех подробностей похождений Убийцы королей вылезали глаза на лоб, племянник слушал с упоением и, если честно, с белой завистью в карих сверкающих глазах. За оленину и кабанину прочитаешь и строки самого лукавого…
Решив, что времени прошло уж достаточно для людской памяти зверств бывшего ополченца, приговоренного к виселице, немолодой Геррке вернулся в родные южные земли Ханделинс-Хирта… с горечью в горле он шел по некогда знакомой тропе к отцовскому дому, где, о чудо, застал своего старика, уже полуслепого и немощного, но некогда могучего своим станом охотника, опозоренного своим же сыном. «Мы же говорили тебе, заведет твоего сученка нелегкая!» - отзывались жители местных деревень вдовцу, в ночи срывающему листовки о розыске своего единственного сына. Сына, которого возможно стоило больше лупить в детстве… Встретил ли старик Геррке со злостью и проклятиями? Встретил, но не без слез на помутневших глазах, а после и вовсе обняв того.
Двадцать лет разлуки… как же они и невыносимо тянулись, и одновременно пролетели незаметно… Возможно старик дожил до своих пятидесяти трех лет только ради этой встречи? Возможно, и поэтому последние дни своей жизни он выслушивал рецензированную версию бесчисленных похождений от своего сына, улыбаясь, что тот прожил её более насыщенно, чем отец, который нарочно прогонял из головы мысли о тех, кто пал от рук трехпалого… Так и похоронил Геррке своего старика рядом со скромной могильной плитой младшей сестры. Со старшей же и вовсе удалось перекинуться лишь парой ласковых… Сделав свою семью изгоями и предметом для косых взглядов, Переучка не обижался на сестру. Сожалел ли он? Навряд ли такой человек может сожалеть о содеянном…
Не зазря и метко вывел некогда пером на бумаге именитый бард и пиит Тициан: «Человек жив до тех пор, пока его имя на устах народа... и плевать, проклятия это или восхваления». Уж проклятий в одном лишь хобсбургском ополчении трехпалый насобирал как грибов по осени, хоть и сменилось аж целое поколение… Не долго Геррке задержался в родных краях, наткнувшись «не на тех» сослуживцев, что были свидетелями его деяний, и под внутренним, уже забытом, но вновь навеянном страхом наказания он вновь бежал, уже не так быстро, как в свои некогда пятнадцать лет, но также озираясь по сторонам, как бежит загнанный зверь от своры собак и застрельщиков. Нет, с этим чувством, самым поганым для него, он не мог смириться и доживать свои дни даже в Стиирканде. Держит ли что-то охотника на земле? Лишь только проторенные тропки и насиженные промысловые угодья – вопрос на новом месте лишь времени, того и гляди - всего-то пары зим.
Хакмарри… только там Геррке не чувствовал на шее намыленную петлю… Да и почему бы не проведать своих побратимов спустя пролетевшие года? Кого в замызганной таверне, а кого под ногами в сырой землице. А того и гляди, и жив тот волк, для которого давно уготовлен свой разделочный нож...