Вы используете устаревший браузер. Этот и другие сайты могут отображаться в нём некорректно. Вам необходимо обновить браузер или попробовать использовать другой.
Предисловие от Оззи Вундербона Стой. Да-да, ты. Не пропускай эту часть.
Я знаю, как ты думаешь. Сейчас перелестнёшь пару страниц, уверенный, что это очередная скучная биография какого-нибудь лощёного дворянина, который всю жизнь крутился вокруг власти, умер в парике и оставил после себя только дарлинги и пару записок о высокой морали. Но слушай меня внимательно. Это не тот случай. Я расскажу тебе историю, в которой есть кражи, бегство, обман, море, шторм, енот с криминальными наклонностями и, конечно, самый опасный враг, которого только можно представить — шоколад. Это рассказ о том, как я, Оззи Вундербон, вышел за рамки своей аристократической клетки, нарушил закон, едва не утонул (раза три, если быть честным), и решил, что шоколадная революция — это моя судьба. Ты скажешь: «Звучит безумно!» Я скажу: «Подожди, дальше будет хуже.» Если ты любишь опасные авантюры, абсурдные ситуации и истории, в которых герои не всегда понимают, во что ввязались, но уже поздно отступать — тогда эта книга для тебя. Ты готов?
Позвольте мне представить вам историю одного весьма примечательного господина – Оззи Вундербона. Если бы вы когда-нибудь имели удовольствие бродить по извилистым улочкам Хобсбурга, пересечённым арочными мостами и усыпанным каменной брусчаткой, то наверняка слышали бы о нём. Его имя произносили с уважением, восхищением, а иногда и с лёгким намёком на скандал – что, признаться, совершенно закономерно. Впрочем, в аристократических кругах скандалы – это, скорее, национальный вид спорта, чем повод для стыда. Родился Оззи Вундербон в 285 году (или 286-м, если верить его матушке, которая уверяла, что сын всегда любил приходить в мир поздно, но исключительно ради эффектного появления). Его семья была одной из старейших и благороднейших в Хобсбурге – истинные аристократы с утончёнными манерами, обширными угодьями и склонностью к драматическим паузам в разговоре. Их родовое имение, величественное поместье Вундерхайт, возвышалось на холме, окружённое лесами, будто бы нарочно созданными для конных прогулок в размышлениях о судьбах мира – или, что более вероятно, о том, насколько раздражающе хорошо получаются портреты у их соседей.
Ах, и конечно, вы уже заметили, что господин Вундербон – не просто человек. Он звересь, а именно – борзая. Высокий, элегантный, с безукоризненно ухоженными усами и умением носить сюртук так, словно он родился в нём. В детстве его часто можно было застать на террасе поместья, где он с независимым видом смотрел на долины, очевидно строя хитроумные планы, которые, однако, неизменно прерывались зовом гувернантки, требовавшей немедленно вернуться к занятиям. Справедливости ради, его планы редко шли дальше "Как бы избежать занятий", но, согласитесь, даже это требует стратегического мышления. Его детство было наполнено всем тем, что полагалось юному аристократу: утренними уроками флорского (идеальный язык для непонимания), строгими наставлениями по фехтованию (потому что шпага – лучший аргумент в любой дискуссии), обязательными чайными церемониями (где чай, очевидно, был менее важен, чем умение говорить с надменным выражением лица) и бесконечными лекциями дядюшки Рудольфа о том, как "в их времена молодёжь знала, что такое честь". Возможно, именно поэтому дядюшку никто особенно не слушал.
А ещё, разумеется, интригами – какими ещё могут быть каникулы в Хобсбурге, если не наполненными дуэлями на пирогах, тайными собраниями в библиотеке и попытками доказать, что именно он, Оззи, достоин наследовать семейное имя, а не его кузен Вольфганг, который (по общему мнению) слишком уж любил свой собственный отражённый в зеркале профиль. Хотя, если быть честными, зеркало тоже не было против. Однако, как это обычно бывает в рассказах о великих личностях, детство, полное беззаботных шалостей и замысловатых причесок, должно было уступить место чему-то более значительному. Судьба уже потягивала изысканный ликёр в уголке, ожидая момента, когда она сможет вмешаться. Она вообще была большой поклонницей эффектных выходов.
Здесь я должен был бы закончить главу на высокой ноте, но…
(Оззи поворачивается к читателю, прихлёбывая чай.)
"Ах, какой захватывающий, наполненный трагизмом и достоинством рассказ! Почти чувствую запах свечей и звучание лютни на фоне. Но давайте будем честны: всё это звучит чертовски театрально. Но что поделать, я аристократ! Драма у нас в крови, как изысканное вино в бокале, которому уже триста лет, но все делают вид, что он великолепен. Вы же не думали, что я скажу что-то вроде: 'Меня звали Оззи, я родился, рос, ел кашу, иногда падал лицом в лужу, и всё было, в общем-то, нормально'? О, нет, мой дорогой читатель! Если рассказывать, то с шиком, блеском и лёгким налётом эксцентричности. Вы же не пришли сюда за скучными фактами, верно? Вот и славно. Тогда продолжим…"
Званый ужин в поместье Вундерхайт всегда был мероприятием, требующим железной выдержки и готовности к словесным дуэлям. Члены семьи гордо выстраивались вдоль стола, накрытого настолько богато, что даже подсвечники казались смущёнными из-за своей скромности. Блюда следовали друг за другом с величественной неторопливостью, как будто повара тренировались в искусстве аристократического пафоса.
– Итак, Оззи, – голос господина Вундербона, его отца, разрезал тишину острее, чем серебряный нож для устриц, – Мы с матерью долго обсуждали, в какое учебное заведение тебе надлежит поступить. Разумеется, ты пойдёшь в Академию Управления и Этикета. Как и все мужчины нашего рода.
Оззи, элегантно откинувшись в кресле, взял бокал с вином и покрутил его в лапе так, будто там находилась не жидкость, а будущее человечества.
– Отец, дорогой, – протянул он, с лёгкой, едва уловимой издёвкой, – конечно, управление и этикет – вещи неоценимые. Но, может быть, вместо того, чтобы учиться поклонам и подписыванию скучных указов, мне стоит податься в искусство? Или, скажем, стать… исследователем? Писателем? Может быть, циркачом? Не могу сказать, что я не смотрел с завистью на умение акробатов кувыркаться сквозь огненные кольца.
Госпожа Вундербон, его мать, прижала платочек к сердцу, словно её только что пронзили словами собственного сына.
– Исследователем? Циркачом?! – её голос дрожал, будто бы само упоминание этих профессий могло вызвать у неё нервный припадок. – Но это же… несерьёзно! Наш род славится своей честью, традициями, а ты хочешь… путешествовать по диким землям, ночевать в палатках, пить неизвестно что из деревянных кружек? Боже правый, я сейчас упаду в обморок!
– Ну, во-первых, матушка, ты не упадёшь – ты всегда предупреждаешь заранее, так что мы успеем подставить диван. А во-вторых, ну что за скукотища – этикет! Я вас умоляю, сколько раз можно учиться ставить вилку под правильным углом? Если бы за это давали награды, то я бы уже был героем всей Хобсбургской истории.
– О нет, отец, я вовсе не отказываюсь! Я просто хочу внести… свежую нотку. Сделать так, чтобы фамилия Вундербон ассоциировалась не только с идеальными манерами, но и с духом приключений! – он театрально взмахнул лапой. – Представьте, как великолепно это будет звучать: "Оззи Вундербон – первооткрыватель, писатель, возмутитель спокойствия!" Прямо слоган для семейного герба.
(Сцена медленно отъезжает, музыка драматично нарастает, пока сцена не растворяется в свете свечей. Или, возможно, в лёгком шуме недовольства аристократии.)
"К сожалению, или к счастью – я поступил в Театральную Академию. Вот так и рушатся мечты бедных маленьких звересей, но, в конце концов, кто-то же должен драматично умирать на сцене!" В нашей семье существовала традиция: каждый Вундербон должен был либо воевать, либо вести скучные аристократические дела. Проблема в том, что воевать я не хотел (слишком ценю собственную шкуру), а скучные дела... ну, на то они и скучные.
Я учился сценической речи (чтобы говорить так, словно мир — мой личный спектакль).
Я осваивал пластику (хотя борзая с врождённой грацией в этом особо не нуждается).
Я научился падать в обморок так, чтобы это выглядело изысканно трагично.
Оззи поступил в Театральную Академию – место, где все либо драматически закатывали глаза, либо цитировали великих авторов с таким пафосом, что даже статуи во дворе смущённо отворачивались. И хотя он преуспел в искусстве сценической речи, пластики и умения красиво падать в обморок, внутри его грызло чувство, что он не там, где ему предназначено быть. И хотя он преуспел в искусстве сценической речи, пластики и умения красиво падать в обморок, внутри его грызло чувство, что он не там, где ему предназначено быть. Оззи вскоре понял, что его настоящая суть — не быть как все эти претенциозные "звезды сцены", но, возможно, стать чем-то более глубоким и загадочным, чем просто тень для аплодисментов. Именно здесь Оззи обнаружил, что на самом деле он совершенно не хотел заниматься этим искусством. Внезапно, в тишине своей новой жизни, он понял, что его призвание не в роли аристократа на сцене, а в том, чтобы… быть собой. Точно так же, как у его предков, живших в горных вершинах, где каждый вдох был наполнен не только воздухом, но и свободой.
Всё случилось в тот день, когда небо было странным образом окрашено в мрачные оттенки фиолетового и синего, и воздух в Академии пахнул вдруг каким-то невероятно вкусным, но неуловимым ароматом. Оззи, как и всегда, бродил по коридорам, поглощённый собственными мыслями. Его задумчивый взгляд был устремлён в пустоту, в ожидании нового осознания, что на самом деле, всё в этом мире совершенно не то, чем кажется. Он уже потерял счёт своим внутренним терзаниям о том, что он действительно хотел бы делать в жизни. Театр? Нет, он был уже слишком очевиден. Проза жизни? Далеко не для него. Поэзия? Ну, пожалуйста, но ей занимались все, кто не знал, что ещё с собой делать. И вот в этот самый момент судьбы, когда мир, казалось бы, был на грани революции и перемен, перед ним появился этот маленький, невзрачный ящичек. Он стоял на подоконнике одного из окон Академии, а вокруг него кружились студенты, всё так же цитируя трагедии и вздыхая о смысле бытия. Ничего необычного в этом ящике не было — обычная деревянная коробка, с едва заметной надписью "Шоколад". Но что-то в этом слове задело Оззи. Это было что-то новое, странное и интригующее.
Он подошёл, снял крышку, и его нос моментально наполнился волнующим запахом — густым, тёплым, сладким. Это было как вдохнуть чистый воздух после долгого путешествия, когда всю жизнь ты дышал чем-то чуждым и ненастоящим. Внутри коробки лежали маленькие, аккуратно уложенные плиточки шоколада, сверкающие на свету, как драгоценности. Оззи не мог оторвать глаз.
— Что это? — прошептал он, не в силах скрыть растерянность.
Оззи как-то не был настроен на эксперименты с едой. Его родовая традиция требовала, чтобы пища была не только полезной, но и достойной аристократического стола. Однако этот шоколад… Он был чем-то особенным. Интуиция подсказывала, что это не просто сладость. Это был не просто кусочек жизни, а что-то большее, что способно изменить судьбу.
— Позволь мне попробовать, — сказал он. Его руки дрожали, когда он разломил плитку, и, не отрывая взгляда, медленно положил кусочек в рот.
Сначала он почувствовал тепло, которое моментально охватило его тело, затем — глубокий, насыщенный вкус, который словно поглотил все его ощущения. Каждая молекула этого шоколада пробуждала в нём что-то совершенно новое. Вкус был таким богатым, что все его предыдущие переживания в жизни казались безвкусными и блеклыми. Он почувствовал, как его сердце забилось быстрее, как его разум наполнился новым осознанием.
— Это… это волшебство! — воскликнул он, не в силах скрыть восторга.
Словно вся его жизнь до этого момента была лишь подготовкой к этому откровению. Это было не просто шоколад. Это было настоящее волшебство, сокрытое в простом, но совершенном действии. Он почувствовал, как мир вокруг него вдруг стал ярче, и всё вокруг стало куча интереснее, чем наблюдение за овцами во дворе его поместья. Слова великих драматургов и философов уже не могли сравниться с этим маленьким куском счастья. Оззи знал, что его жизнь изменилась. В этот момент в его сердце возникло непреодолимое желание стать мастером, творцом — не театральных произведений, а настоящих чудес. Он встал с места, с поразительным решимостью произнес:
(Он остановился на мгновение, чтобы заметить читателя.)
"Вы не думаете, что эта сцена выглядит немного натянутой? Да ладно, не будем заострять внимание на мелочах. Погнали дальше, я точно решился. Сколько раз судьба бросала меня в поисках предназначения? Сколько ролей я исполнил, надеясь найти ту самую — свою? А весь этот чёртов смысл... всю эту великую истину... я нашёл в кусочке сладкого, бархатного наслаждения? Это... это не просто вкус. Это искусство. Это симфония, разыгранная на моём языке! Это соната сладости, сочинённая небесными кулинарами! Это — шёпот самого мироздания, говорящий мне: 'Оззи, ты больше не актёр. Ты — шоколатье!' Нет! Я не позволю этому вкусу исчезнуть бесследно! Я донесу его до высшего общества, вплету в историю аристократии, поставлю на пьедестал среди жемчуга и золота! Шоколад не для простых смертных… О, нет… Он достоин королей! Хотя... если я сделаю его только для богачей, мне самому его не достанется... Эм. Ладушки. Тогда для всех. Но с дорогой упаковкой!"
После того как Оззи неистово распробовал шоколад, его жизнь, как и любой приличной драме, требовала резкого поворота событий. Он знал, что не может просто так позволить себе быть пленником этого прекрасного куска сладости. Его мысль была ясна и непоколебима, как утренняя роса: если этот шоколад может дать такие чувства, тогда ему необходимо найти источник — источник, который, возможно, даже важнее, чем сам предмет. Сначала, конечно, Оззи решил, что необходимо немного отдохнуть. Как и положено истинному гедонисту, он не мог просто так пренебречь неустанными поисками смысла жизни, находясь в академической рутине. То есть, он продолжил учёбу, но с одним единственным вопросом, который грыз его внутренности: откуда этот шоколад? На уроках литературы он сидел с полуприкрытыми глазами, подбирая кудрявые фразы, как кусочки шоколада — но не мог сосредоточиться. Вместо того, чтобы восхищаться гениальными строками древних философов, его мысли постоянно ускользали куда-то в сторону. Он представлял себе, как путешествует через горы, реки и долины, чтобы найти место, где этот шоколад был сделан. Или привезён. Или сворован. Не важно, главное, чтобы всё это было... настоящим.
И вот в один из таких мгновений он решился. Найти тот самый шоколад, его источник. Не как какой-то незадачливый детектив, а как человек, что от природы был привержен правде и благородным идеалам (ну, так, по крайней мере, он сам себе это объяснял). Он отправился в порт Хобсбурга. Порт был жёлтым от усталых парусов и какао-подобных мачт. Здесь было всё, что могло бы представлять интерес для такого знатока жизни, как Оззи: погрузка-прогрузка, товары, отливы, странные люди и сработанные парусами сумерки. Оззи осторожно подошёл к одному из складов, где доставлялись товары с континентов, и стал подслушивать. Он не знал, как именно, но как только в его поле зрения попали коробки с шоколадом, всё вокруг застыло. Он приблизился, и в этот момент, из-под одной из коробок, выкатился… енот. Да-да, не мышь, не кто-то из торговцев или студента с увлечением к шоколадным делам. Это был пухлый, немного неуклюжий енот с капелькой шоколадного порошка, забрызганного вокруг его мохнатой мордочки. Он смотрел на Оззи с такой уверенностью, что тот почувствовал, как его собственная решимость сдается. Поняв, что его обнаружили, он попытался скрыться, но перед этим с большим наслаждением похрустел ещё одним кусочком шоколадки, прямо в лицо Оззи.
— Ты что?! — воскликнул Оззи, уже не в силах скрыть свою реакцию. Он наклонился к Пышке. — Ты... Ты воришка! Ты украл этот шоколад! Ты… ты, наверное, завоевал доверие всей порты, а потом устроил шоколадное ограбление!
Пышка снова взял в лапки плитку шоколада и с явным удовольствием жевал её, показывая своё полное и абсолютное игнорирование всей ситуации. Оззи, ошеломлённый происходящим, попытался вырвать у него шоколад.
— Да ты что, серьёзно?! Ты меня игнорируешь? Ты говоришь с самим наследником Господином Вундербоном!
Енот, будто не понимая, кто его тут прервал, продолжал жевать плитку шоколада с такой концентрацией, что в его глазах можно было увидеть только глубокое наслаждение жизнью. Затем он остановился, вытер лапки о живот и, посмотрев на Оззи с невозмутимым видом, произнёс, едва ли не с гордостью:
Енот поднял глаза, и это было не просто молчаливое «да», а настоящая попытка сложить предложение. Хотя его фразы звучали, как если бы он попытался сказать что-то важное, но не совсем знал, как правильно.
— Я... я… эээ... шокоо... съел. Я… я… Пышка! — ответил енот, гордо поднимая лапку, показывая, как легко он мог украсть плитку шоколада и сделать это с изяществом профессионала. Оззи, не совсем разобравшись, что это было, но почуяв, что его собеседник явно был не из обычных пушистиков, попытался всё-таки наладить диалог.
— Пышка? Ты — Пышка? — спросил он, как если бы это было важным открытием для всего человечества. — Ох, ты знаешь, ты меня не проведёшь. Я тебя поймаю, я разберусь, кто ты такой и как ты шоколад с порта таскаешь!
Пышка с видом абсолютной невозмутимости сказал: — Не... не надо. Я Пышка! Я шоко… люблю! Ммм. Шоколад! Хороший, вкусный!
Оззи растерянно покачал головой, не понимая, что вообще происходит. Это был енот, который умел говорить на уровне трёхлетнего ребёнка, и это только усугубляло странность всей ситуации. Он взглянул на Пышку, не зная, как на него реагировать. Оззи почувствовал, что его жизнь, как кусочек шоколада, в который он был так неосторожно втиснут, теперь полностью теряла форму и контуры. Пышка, казалось, был совершенно невозмутим, продолжая с аппетитом поедать очередной кусочек шоколадки, как будто ничего не происходило. Оззи, оставив все свои попытки быть серьёзным, буквально сел обратно на ящик с видом "и что теперь?" Он уже отчаянно пытался понять, в какую абсурдную ситуацию он сам себя загнал. Но вот тут, как ни странно, Пышка, после очередного вдоха шоколада, вдруг задумался.
— Там... коробка... большая, — начал Пышка, подняв лапку и тыча ею в воздух, как если бы указал на магическую сферу, скрывающуюся за углом.
— Что?! — Оззи приподнял брови. — Ты серьезно?
— Там... на Предел. Я видел. В коробке... много шоко. — Пышка осмотрел себя со стороны и продолжил: — Коробка... Предел. Много шоко. Ммм… — Он взял плитку, прижал её к груди, как бы говоря: «Сейчас, вы все получите!». Оззи замер, потом резко выдохнул. Это был момент, когда слова Пышки внезапно начали складываться в осмысленную картину, хотя, конечно, вся ситуация оставалась до абсурда странной.
— Подожди-ка, ты говоришь, что шоколад... из Предела? — сказал Оззи, пытаясь осознать эту информацию. — Это... архипелаг какой-то, да? Ты с ума сошел? - Пышка спокойно кивнул, словно он только что произнёс самое очевидное в мире.
Оззи почувствовал, как его самообладание начала таять, как последний кусочек шоколада, который он так жадно проглотил несколько часов назад. У него возникло чувство, что он только что упал в глубокую яму, полной невообразимого абсурда, и у него не было шансов выбраться. Он решительно встал, посмотрел на Пышку, который, казалось, на самом деле был совершенно не в курсе всей важности происходящего. Оззи посмотрел на Пышку, уставился на коробку стоящую куда махнул енот, это самое странное решение, которое он когда-либо принимал в своей жизни. Но так как шоколад был в игре, он уже не мог вернуться назад.
— Почему я на это согласился?! — его голос вознёсся ввысь, а затем он повернулся к нам, читателю, ещё раз, словно к старому другу. — Знаете что? Я тоже не уверен, что мне нравится это направление. Но, увы, жизнь полна неожиданностей. Что ж, — с тоской в голосе, — вы будете со мной, ведь, как я понимаю, мы все, включая вас, зрители, втянуты в этот шокирующий приключенческий... шоколадный спектакль. Пышка тем временем по-прежнему угощался шоколадом, не обращая внимания на драму, разворачивающуюся вокруг. Оззи смотрел на него, улыбаясь через силу, а затем снова повернулся к "зрителю", будто бы только что успел понять что-то важное.
— Впрочем, если вы думаете, что это конец, — продолжил Оззи, — то вы явно что-то недооценили. Нас ждёт Предел. Архипелаг. И шоколад! Так что пристегните свои пуговицы на рубашках (желательно нижние, ибо здесь будет много-много еды), дамы и господа, впереди — волнующие события... или что-то невообразимое.
Значит, картинка такова: Оззи стоял на краю порта, обдуваемый ветром, который одновременно пытался напихать ему в уши все разрозненные мысли и печальные сожаления о своём жизненном пути. Но вот Пышка, с его характерным пузиком и маленькими лапками, сделал шаг к одной из коробок, привезённых с таинственного архипелага Предел. Он остановился, и, пока Оззи ещё раздумывал, решился: — Шоко! — сказал Пышка, заглядывая в коробку, где виднелись плитки шоколада. Не просто шоколад, а тот самый, что буквально свёл его с ума, как у каждого нормального енота: большие плитки с рисованными надписями вроде «Уникальное приключение» и «Тайна, скрытая внутри». Пышка уже чувствовал, как его животик начинает бурчать в ответ на зов шоколада. И он был готов к этому — даже если ему нужно было разрушить все нормы приличия. Оззи стоял рядом, уставившись в коробку, как человек, который только что обнаружил, что его жизнь совершенно бессмысленна, а каждый поворот судьбы был лишь шагом в сторону хаоса.
— Да ты... ты просто не можешь быть серьёзным, — пробормотал Оззи, глядя на Пышку, который в данный момент пытался съесть плитку шоколада, не отрываясь. — Ты не думаешь, что всё это слишком... ну, как бы это сказать... абсурдно?
— Абсурдно? Шоко... вкусно! — произнёс он с таким выражением, что все доводы Оззи, несмотря на их явную логичность, просто рассыпались как карточный домик.
И вот тут Оззи понял: все его планы, все те благородные идеалы и мысли, которые он держал при себе — всё это оказалось абсолютно бесполезным. Шоколад победил. И, возможно, ему просто нужно было бежать.
— Почему бы и нет? — произнёс он вслух, чуть самоуверенно и с выражением в глазах, которое ничем не отличалось от искреннего вдохновения. Оззи поднялся и пошёл к коробке, откуда Пышка только что извлёк плитку шоколада. Он взял кусочек, аккуратно его поломал, медленно положил в рот, закрыл глаза и ощутил... да, что-то потрясающее. Каждая клетка его тела откликнулась. Этот вкус был таким, что можно было бы посвятить ему стихи, баллады и песни.
Он поставил плитку обратно на место и начал потихоньку раздумывать вслух: — Моя семья... все эти титулы, поместья, наследственные права — да они были бы потрясены, если бы я представил им этот шоколад! Так ведь, правда? Я ведь могу не только искусно падать в обмороки, но и создавать настоящий шедевр. Представьте только, как я, Оззи Вундербон, стану первым шоколатье, который завоюет сердца аристократии... и, возможно, завоюет ещё кое-что — право на создание шоколада, который станет известным на весь Хобсбург.
Он походил по небольшому складу, раскладывая в голове планы, прокладывая маршрут как стратег на поле боя. Оззи внезапно почувствовал, как его собственный восторг и амбиции переполняют его, как стакан, который вот-вот переполнится. Он посмотрел на Пышку, который как раз раскусывал ещё один кусочек шоколадки с такой серьёзностью, что было очевидно: этот енот был профессионал в деле "жрать шоколад". Но Оззи, с новой решимостью в голосе, произнёс:
— А если я создам что-то большее? Представьте, шоколад, достойный дворцов, элегантный, утончённый, искусно выведенный в лучших традициях аристократии... Это будет не просто шоколад. Это будет — шедевр! Я выведу этот сладкий яд на новый уровень! Моя семья будет гордиться. Шоколад, достойный нашей фамилии. Я буду... шоколатье. Как только я научусь... этому. Оззи резко встал, взглянув на Пышку с неожиданной решимостью: — И если я буду работать над этим, то, может быть, однажды вся аристократия будет с нетерпением ждать новой плитки от Оззи Вундербона. Это не просто сладость, это — искусство! Я возьму шоколад и превратю его в нечто большее, чем просто лакомство. Я сделаю его образом жизни. Вкус будет говорить за меня. Вкус — это язык, а я — мастер в языке величия. Оззи потрясённо оглядел коробку с шоколадом, словно увидел её в первый раз, и с гордостью добавил: — Я буду не просто богатым. Я буду — культурным! Шоколатье нового века, с привкусом старинного дворянского происхождения и, конечно же, с непередаваемой аристократичной гордостью в каждом кусочке. Пышка, сидящий на коробке с шоколадом, лениво оглянулся, как будто только что вышел из состояния полудремы, и, протянув ещё одну плитку шоколада к себе, заколебался на мгновение, прежде чем повернулся к Оззи.
Оззи, слегка ошарашенный ответом, сделал шаг вперёд, понизив голос, будто бы Пышка был его партнёром в какой-то тайной миссии. — Пышка, тебе не кажется, что мы оба упустили кое-что важное? Это же архипелаг! Это место, где... ну, понимаешь... где всё начинается и заканчивается. Где все важные события проходят! Мы должны попасть туда. Мы не можем вернуться назад, Пышка, ты понимаешь? Пышка снова пожимает плечами, как будто «Предел» был просто какой-то непонятной мелочью в огромном мире сладостей.
— Ну... мы бежим... туда. — Пышка лениво указал на дальний угол склада, не слишком уверенно.
Оззи в моменте осознал, что Пышка мог бы быть не тем союзником, которого он себе представлял. Но у него не было времени разбираться в нюансах. — Туда? Куда туда? — воскликнул Оззи, чуть не переходя на крик. — Ты серьёзно? Ты так просто указываешь на угол склада, и говоришь, что это Предел? Мы же говорим о месте, где... где скрываются все секреты, где находится настоящее шоколадное золото! Где этот архипелаг, Пышка?! Как туда попасть?! Как?!
Пышка пожимает плечами, и с таким видом, как если бы он давал вполне логичный и обоснованный ответ, произносит:
— Плывём. Найдём. Шоко. Оззи буквально опустился на колени, глядя на Пышку с разочарованием в глазах. Этот енот, который даже умудрялся разговаривать, оказался не более чем — ну, скажем, приятным спутником, но уж точно не картографом. — Плывём? Это всё? Ты предлагаешь плыть в неведомую даль, полагаясь на собственную удачу и какую-то плитку шоколада? Ты же просто… просто енот!
Пышка не обратил никакого внимания на эмоциональную бурю Оззи и продолжил сосредоточенно жевать шоколад, пока его маленькие глазки не заблестели с удовольствием.
Оззи с утомлённым видом опустился на стул и вздохнул. Этот енот, похоже, был настроен куда проще, чем его фантазии о великом путешествии. Ну, если он продолжит следовать за этим шоколадным маньяком, может быть, их всё-таки приведёт к тому месту, где они смогут раскрыть всё это...
Если бы кто-то из вас оказался на порту Хобсбурга в ту ночь, вы бы стали свидетелем одной из самых абсурдных, но гениальных афер, провернув которую, Оззи Вундербон и говорящий енот Пышка сумели угнать шлюп. Но поскольку вас там не было, позвольте мне воспроизвести весь их гениальный (нет) план.
Оззи хотел переодеться в капитана, но у них не было ни формы, ни авторитета, ни бороды. Зато у Пышки был потрясающий навык выглядеть очень мило. Поэтому вся идея маскировки свелась к тому, что Пышка просто сидел на бочке, хлопал глазками и делал вид, будто потерялся.
Шаг 2: Отвлечение охранника
На входе на причал стоял одинокий, слегка уставший охранник по имени Франц. Оззи подошёл к нему, изобразив максимально аристократическое выражение лица.
— Добрый вечер, добрый человек, не хотите ли поговорить о важном государственном деле? — Эээ... — сказал Франц, зевая.
— Выглядите уставшим, сэр. Разве не заслуживаете вы сладкую минуту отдыха?
— Эм... — О, взгляните! —Оззи размахнул рукой и указал на бочку, где Пышка к тому моменту уже включил режим бедного енота: сидел, обняв себя за пузико, и смотрел на охранника глазами, в которых отражалась вся печаль мира. — ОН ТАКОЙ ГОЛОДНЫЙ! — трагично взвыл Оззи. — Бедное существо, попавшее в лапы бездушной системы! Разве он не заслуживает кусочка хлеба?! Франц сначала выглядел ошарашенным, потом растерянным, потом — нежным. — Бедняжка… Пышка моментально уловил, что пора начинать театр. Он издал тихий писк, склонил голову и потянул лапку вперёд, словно просил кусочек еды. — Господи, у меня как раз тут есть печенье! — Франц достал из кармана кусочек печенья.
Как только охранник протянул руку с печеньем, Пышка схватил его и с невероятной скоростью понёсся прочь.
— ЭЙ! СТОЙ! — завопил Франц. — НЕ ВИНОВАТЫ МЫ, ЧТО ОН ГЕНИЙ ВОРОВСТВА! — закричал Оззи, после чего в два прыжка пересёк причал, сиганул в шлюп, отвязал верёвку и схватил вёсла.
Дальше всё было как в тумане: ругань, крики, обсуждение степени идиотизма этих двоих, и, наконец, звучное "штраф 20 флорингов", после чего их отвели в администрацию порта, заставили подписать какие-то бумаги и вручили квитанцию с круглой суммой.
Когда их наконец выпустили, Пышка разглядывал бумажку с таким лицом, будто это смертный приговор.
— Оззи… а что если… мы не заплатим?
— Тогда нас запрут в каком-нибудь вонючем карцере на несколько недель.
После краткого обмена взглядами и одной глубокой паузы, полное осознание накрыло их подобно волне: проще купить билет. К несчастью, их авантюризм был слишком велик, а кошельки – слишком пусты. Оставался единственный вариант – смешаться с группой переселенцев, уповая на чудеса бюрократии.
Путешествие на корабле оказалось не столько эпичным, сколько мучительно скучным. Оззи сидел на деревянном ящике, раскачиваясь в такт волн, наблюдая, как медленно тянутся облака над головой. Никаких морских сражений, никаких пиратов, никаких захватывающих событий – только бесконечный плеск воды да редкие крики чаек, которые казались тут единственным развлечением. Пышка, в свою очередь, нашёл более продуктивный способ скоротать время – он то спал, свернувшись калачиком среди мешков с провизией, то ковырялся в ящиках, проверяя, нет ли там шоколада.
— Эй, Оззи, а долго ещё плыть? – пробормотал он, выныривая из-под брезента.
— Я знаю не больше твоего, — ответил тот, устало откидывая голову назад.
Пышка фыркнул, но вскоре снова заснул, оставив Оззи один на один с морем и его гнетущей тишиной. Время текло, словно растаявший карамельный соус – вязко, лениво и бесконечно медленно.
(Или как Оззи и Пышка ступили на новую землю, но ещё не осознающие, что впереди их ждёт только хуже)
Громкий хруст канатов, скрип деревянных досок, шлёпающие по воде весла — и вот корабль для перевозок медленно причалил к крохотной, насквозь гнилой пристани, которая выглядела так, будто держится исключительно на силе привычки.
— Добро пожаловать в Предел, дворяне несчастные. — хмыкнул один из мужиков, сплёвывая за борт и ловко отталкивая корабль от пирса, чтобы тот не разбился об сваи.
Пышка выкатился на пирс, покачнулся и начал бешено трясти свою шёрстку, расплёскивая воду во все стороны, попутно забрызгав Оззи, и, возможно, половину местного населения. Пристань представляла собой небольшую рыбацкую деревушку — хлипкие деревянные дома, крытые водорослями крыши, несколько расшатаных телег, наполненных бочками и рыбой. Воздух был пропитан солёным ветром и запахом рыбы (свежей, гниющей, сушёной — полный ассортимент).
— Так, у нас есть две проблемы. — заявил Оззи, глядя на окружающую картину. — Во-первых, мы без денег.
— Во-вторых?
— Во-вторых, мы слишком нарядные для этого места, и я уже чувствую на себе взгляды людей, которые хотят меня либо ограбить, либо побить. Либо оба варианта сразу.
И вот так, вместо того чтобы как цивилизованные путешественники выяснить, куда они попали, Оззи и Пышка рванули прочь по грязным улочкам пристани, привлекая к себе максимум ненужного внимания. История их "триумфального" прибытия в Предел начиналась как-то… не очень.
(Вид отдаляется, показывая, как два странных путника, шатаясь, двигаются вперёд. Судьба их неизвестна. Но одно очевидно: скучно не будет.)
Если честно, Оззи всегда чувствовал себя неуютно среди старых стен. Особенно если стены эти разваливались, скрипели и имели неприятную привычку выглядеть так, будто из-за угла сейчас выйдет что-то, чему он точно не рад. Но ткань для кителей сама себя не найдёт, а значит, приходилось топать внутрь. Рядом шагала Умм-Туфах, и Оззи надеялся, что если вдруг выскочит привидение, то оно решит нападать именно на неё. Не из злого умысла — просто в ней было больше шансов на достойную оборону. Темнота внутри разгонялась лишь тусклыми, затухающими лучами света, пробивавшимися сквозь пробитую крышу. Пыль плясала в воздухе, стены пахли сыростью, и всё было... ну, слишком уж предсказуемо. Достаточно было пары шагов, чтобы Оззи понял — тут явно кто-то был. И этот кто-то, как оказалось, не обладал ни гостеприимством, ни здравым смыслом. Из тени выскочил морфит. Крайне неудачная версия представителя своей расы — худощавый, с дёргаными движениями, как будто его всю жизнь воспитывал человек с тремором в руках. Оззи едва успел понять, что морфит вооружён, как тот уже метнулся вперёд. Лезвие вспыхнуло в лунном свете, и резкий вскрик Умм-Туфах резанул Оззи по нервам хуже любого клинка. Она пошатнулась, схватившись за живот, и сквозь пальцы тут же закапала кровь. В этот момент у Оззи в голове что-то щёлкнуло. До этого он был приличным малым. Более-менее. Но когда ты стоишь посреди гниющего замка, твой единственный знакомый в этом городе истекает кровью, а напротив стоит какой-то олух с ножом — твои приоритеты резко меняются. Он набросился на морфита с силой, о существовании которой даже не подозревал. Они покатились по полу, больно приложившись об какую-то балку, но Оззи было плевать. Всё, что он хотел — это вцепиться зубами в того, кто осмелился напасть. Так он и сделал. Тёплая кровь ударила в рот, морфит дёрнулся, захрипел, попытался вывернуться... но Оззи сжал челюсти ещё сильнее. Он чувствовал, как под клыками рвётся плоть, как бьётся сердце его жертвы в панике — а затем всё стихло. Тело обмякло.
В комнате вновь стало тихо, если не считать учащённого дыхания Оззи и едва слышного стона Умм-Туфах. Но что было дальше? История покажет.
Если бы вы спросили у Пышки, чем он занимался в день, когда решил пробраться в сердце Империи, он бы ответил вам небрежным взмахом лапы: «А, ничего особенного, просто нёс культуру в массы». Но если быть честными, он всего лишь пытался провернуть одну из своих самых авантюрных сделок – и это, разумеется, совершенно бескорыстно (по крайней мере, если не считать мелкие вознаграждения в виде свободного прохода, хорошей еды... ну, или хотя бы персональной ложки).
Итак, представьте: высокие колонны, потолки, в которых могли бы поселиться небесные боги, мраморные полы, отполированные так, что на них можно было бы приготовить яйцо всмятку солнечным днём. Всё это – тронный зал Лазарца Хенкеля, правителя Империи, человека, чья власть была столь безгранична, что он мог запретить дождю идти в неположенные дни, а реке – течь не в ту сторону.
Посреди этого величия стоял Пышка. Маленький, пухлый, с явным намерением совершить что-то исторически нелепое.
Пышка вышел в центр, приосанился и начал свою речь. Он говорил о свободе, о возможностях, о великих кулинарных достижениях. О том, как один, всего лишь один скромный кондитер мог изменить взгляд Империи на «дикие народы». О том, что искусство – выше предрассудков. Что десерты не имеют национальности! Что фисташковый крем объединяет больше сердец, чем войны.
Правда, он не был уверен, что Лазарц Хенкель слушал.
Правитель слегка склонил голову, словно изучая насекомое, которое умело говорить, но не имело ни малейшего представления о том, почему его хотят прихлопнуть.
А затем, очень медленно, он потянулся за своим молотом.
Не просто молотом – великим молотом Империи, настолько тяжёлым, что им можно было раздавить мечты, надежды и енотов с особенно развитым воображением.
Пышка понял, что пора действовать.
И вот тут началась импровизация.
«Эй! Посмотрите!» – выкрикнул он, резко указывая пальцем за трон. – «Там сногсшибательная Морфитка!»
Лазарц, возможно, и был правителем самого могущественного государства, но, как оказалось, он всё же был мужчиной.
Он повернул голову.
Пышка – бегом.
Всё, что осталось после него в тронном зале – облачко пыли, запах паники и стражники, которые теперь ломали головы над двумя вопросами:
Как именно это маленькое, пухлое существо пробралось во дворец?
Действительно ли за троном была морфитка, или их правитель только что попался на один из самых старых трюков в истории человечества?
Чива шагнул внутрь, изучая обстановку с выражением человека, который явно ожидал увидеть нечто другое. На столе не было ни кусочка шоколада, ни записей, ни следов работы. Только лёгкий беспорядок и подозрительная тишина. Где-то под одеялом, свернувшись клубком, пряталась волчица.
Оззи выдавил из себя некое подобие объяснения, но оно было встречено тяжёлым, разочарованным взглядом. Чива не был человеком, который верит в оправдания. Он был человеком, который требует результатов. И результаты, по его мнению, должны были пахнуть шоколадом, а не недосказанностью.
Несколько напряжённых мгновений, после которых последовал тяжёлый вздох. Указательный палец с нажимом ткнулся в грудь Оззи, как знак предостережения. Затем Чива развернулся и ушёл, оставив после себя ощущение неотвратимости. Оззи потянулся, словно сам был котом, вместо ответа лишь обведя комнату широкой ленивой улыбкой. Разумеется, шоколад будет. Разумеется, вдохновение найдётся. Разумеется, если его немного подождать. Возможно, ещё чуть-чуть.
Чива, привыкший к такому беспределу, закатил глаза и упёр пальцы в морду Оззи, всем своим видом напоминая школьного учителя, который уже устал верить в светлое будущее нерадивого ученика.
Несколько секунд тишины, после чего корабел развернулся и ушёл, оставив за собой едва слышное, но явно недовольное ворчание.
сори ребят что многие сс разные по стилистике в некоторых моментах - пытаюсь найти для себя самый удобный и красивый формат.
(я имею в виду окрашивание текста под сс-ками)
На данном сайте используются файлы cookie, чтобы персонализировать контент и сохранить Ваш вход в систему, если Вы зарегистрируетесь.
Продолжая использовать этот сайт, Вы соглашаетесь на использование наших файлов cookie.
